Я дрался на Т-34. Третья книга - Драбкин Артем Владимирович - Страница 57

• Предыдущая
• 57/65
• Следующая

– Давай свой танк, заводи на понтон.

Экипаж тоже слышит команду ротного по ТПУ (танковому переговорному устройству). Командую Васильеву:

– Давай, старшина, на понтон!

А он, сволочь, не доехав до реки метров сто пятьдесят – двести, вдруг так крутанул танк, что два катка выскочили и гусеницы слетели с катков. А траки у нас двухрожковые, в них забился песок, вот они и слетели, а на Т-34 такого произойти не могло, там траки однорожковые. Я увидел, как на понтон заехали два тяжелых танка и он пошел на тот берег. Мы стоим, кругом песок, до редкого лозняка метров двести и до реки столько же. Мимо проходят пехотинцы и орут нам:

– Теперь вам точно несладко придется! Теперь вы неподвижная мишень, как в тире!

Говорю экипажу, что надо танк замаскировать, положим брезент, а сверху накидаем белого песка. Васильев предложил убежать в лесок, в лозняк, пока нас тут не накрыли, а я ему говорю:

– Будешь у танка, и точка!

У нас одна лопата, а брезент скатывается с танка от тяжести песка, не держит его, да и высота танка с турелью пулемета почти три метра, как тут брезент закрепить?

Послал механика с ведром к Днепру. Он принес воды, мы стали поливать брезент водой, и мокрый песок на нем уже держался.

Залезли в танк, открыли люк и через прорези в брезенте смотрим, что вокруг творится. Слышим нарастающий гул: в небе появились немецкие «Юнкерсы». Я начал считать, сколько самолетов участвуют в налете, доходил до цифры «60» и сбивался со счета.

Кругом грохот, шум, взрывы, бомбы срываются с самолетов. Потом стало тихо, но через пару часов авианалет повторился с еще большей силой. И так – целый день! Немцы бомбили наш берег, но моему танку везло, видно, хорошо мы его замаскировали и сверху мы летчикам ничем не напоминали цель.

Стемнело, мы натянули гусеницы, завели мотор и подошли к кромке берега, где стоял пустой понтон. Переправились через реку, с нами еще четыре танка. Только съехали с понтона, как налетели два самолета, похожие на наши «кукурузники». Пехотинцы кричали: «Воздух», и я стал стрелять по этим самолетам из пулемета Брена, и они вскоре улетели. Пехота сказала, что эти самолеты – «итальянские костыли». Подошел командир взвода лейтенант Ребров и поставил задачу проехать по дороге в деревню Григоровка и потом вернуться назад, но уже по другой дороге. На мой вопрос, зачем все это, Ребров ответил: чтобы немцы подумали, что у нас здесь много танков. Мы колонной из пяти танков пошли к селу, дорога шла по возвышенности, и нас стали обстреливать из орудий, и нам пришлось на максимальной скорости проскакивать через разрывы снарядов.

Назад возвращались почти по кромке берега. Потом снова проделали этот маневр, пошли к Григоровке, но, как только танки показались на возвышенности, немцы снова моментально открыли по нам огонь из орудий, снаряды рвались рядом с танком, как смерч.

Танк, идущий передо мной, взял чуть вправо, завалился и упал набок в небольшую балку, а остальные проскочили. Остановились «отдышаться», решили поесть, у нас еще оставалось немного гороха, но взводный приказал мне вернуться к свалившемуся в балку танку и поставить его на гусеницы, что мы и сделали, заведя два троса под танк. Командир этой машины сказал, что возвращается к реке, что-то у него в машине барахлит, а мы снова поехали в Григоровку. Не доезжая до деревни двух километров, нас остановила пехота, которая окапывалась рядом с дорогой:

– Вы куда?

– В Григоровку.

– Так немцы там, они нас из деревни выбили!

Какой-то солдат в телогрейке сказал:

– Здесь занимайте оборону.

Я подобрал возвышенное место, покрытое кустарником, и на обратном скате приказал рыть танковый окоп. У нас были лопата, кайло и лом, и мы втроем стали усиленно копать укрытие для танка. Первый метр был мягкий грунт, потом пошел щебень, стало труднее копать, но мы углубили окоп по ширине гусениц еще на полметра. Загнали танк, выгрузили ящики с боеприпасами и сделали продольный ровик для них. Замаскировали танк ветками и приготовились к бою.

Уже светало, началась перестрелка. Смотрю в прицел, а на нас немцы бегут в атаку, и я стал вести огонь. Наши бойцы вырыли окопы в три ряда, так они то бегут назад из окопов, то снова бросаются вперед. Также и немцы, бегут в атаку, отходят под огнем и снова идут напролом. Так продолжалось несколько раз. Я стрелял из орудия по отблескам огня в кустах, но больше всего мне понравилось, как бил наш пулемет, строчил, как хорошая швейная машинка.

С наступлением темноты немцы прекратили атаковать. Мы стали пополнять боезапас, набивать ленты патронами, и тут выяснилось, что у нас нет трассирующих патронов, а в ящиках со снарядами лежали две металлических коробки, в каждой из которых было по два хорошо упакованных снаряда, а сами коробки были скреплены, обмотаны изолентой. Старшина посмотрел на эти коробки и сказал, что неплохой котелок для нас получится, тут же нашел кусок проволоки и сделал ручку.

По рации передали распоряжение от старшего лейтенанта Лосева, чтобы к трем часам ночи мы прислали человека за обедом. И я понял, что, видно, мой взводный Ребров так и остался у немцев в Григоровке, оттуда не выбрался.

Механик пошел с новым «котелком» за едой, принес опостылевшую гороховую кашу с тремя кусочками мяса и стеклянную фляжку с водкой. Мы были голодными как собаки и сразу все срубали.

Под утро опять началась стрельба. Я стрелял из пулемета, хотя в прицеле редко кто показывался. Так, в перестрелке, прошел еще один день, а к вечеру стала вести огонь наша артиллерия с другого берега реки. Вначале они по ошибке ударили по нашим передовым окопам, потом перенесли огонь дальше вглубь.

Ночью по рации меня вызвал ротный Лосев и сказал, что утром ко мне подойдут еще два наших танка, и по сигналу красной ракетой мы должны атаковать немцев, а пехота пойдет за нами. Утром – красная ракета в воздухе, мы проехали все три линии наших окопов, и из первой траншеи пехотинцы махали нам касками. Мы развернулись в линию – мой танк посередине, – и двинулись вперед. Я стрелял из пулемета по фрицам-пехотинцам и бил из пушки по отблескам пламени на немецкой стороне, рядом с танком рвались немецкие снаряды. Стали и мы непрерывно стрелять из танкового орудия. Чистяков, молодец, не дожидаясь моей команды, сразу после очередного выстрела заряжал пушку. В бой мы пошли с открытым люком, он у «Валентайна» двойной, как этажерка, опускается на башню, и издалека даже не видно, что люк открыт, но я говорю Чистякову: смотри, чтобы нам немцы гранату в башню не забросили: мы ведь уже шли через их окопы, и немецкие солдаты мелькали тут и там. Я до того увлекся беспрерывной стрельбой, что, крутя башню, и не заметил, что мой механик-водитель находится позади меня. Кричу ему:

– Что, на немцев смотреть не можешь и танк развернул на 180 градусов?!

Я пнул его сапогом по спине, и тут Чистяков достает гранаты и с одной из них снимает чеку. Ору ему:

– Бросай!

Он кидает гранату из люка, и в это время по рации передают команду:

– Вернуться…

Весь экипаж слышал эту команду. Мыколе разворачиваться не пришлось, и он сразу двинул танк назад. Я приказал Чистякову стрелять из дымового миномета, и он выстрелил три мины.

Дымок нас немного прикрыл, и мы благополучно вернулись в свой танковый окоп. Загнали в него танк, быстро наломали веток с кустов и замаскировали свою машину.

Лосев по рации приказывает явиться к нему. Пошел не прямо, а между кустов, вышел к Днепру и вижу, что наши танки закопаны в возвышенностях берега в нескольких десятках метрах от реки. Отдельно стоит «Шерман», возле него командир полка и начштаба Мороз. Полковник меня увидел и говорит:

– Докладывай, сколько фашистов убил?

Я оторопел, но сказал, что стрелял по врагам из пушки и пулемета. Комполка говорит Морозу:

– Запиши, что он уничтожил 12 фашистов и две пулеметные точки. А ты, лейтенант, молодец, хорошо воюешь!

Я спросил:

– А почему пехота за нами не пошла?

На что командир полка ответил:

• Предыдущая
• 57/65
• Следующая