Я дрался на Т-34. Третья книга - Драбкин Артем Владимирович - Страница 3

• Предыдущая
• 3/65
• Следующая

– Водку давали?

Давали. Но я старшине Сарайкину приказывал, чтобы он командирам взводов Новосельцеву Павлу Леонтьевичу и Буженову Алексею Васильевичу, любителям выпить, водку не давал. Сказал им:

– Хлопцы, если, не дай бог, вам башку пьяным отобьют, что я должен вашим матерям писать? Геройски погиб пьяный? Поэтому пить будете только вечером.

Зимой 100 грамм, оно не влияет, но надо же и закуску. А где ее возьмешь? Она еще бегает, летает, ее надо прибить, потом пожарить. А где?

Такой еще случай помню – под Воронежем, в Старой Ягоде стояли. Танки закопали. Повар поставил закваску для щей между печкой и стеной, накрыл тряпкой. А мышей до черта было. Они полезли по этой тряпке и все – в закваску! Повар не посмотрел и сварил. Нам втемную дали, мы сожрали все и ушли, а Михалцов Василий Гаврилович, зампотех наш, интеллигентный такой, даже капризный, и его друг Сыпков Саша, помощник начальника политотдела по комсомолу, пришли попозже. Сели завтракать. Им как навалили этих мышей. Сыпков шутит: «Смотри, какое мясо!» А Михалцова тошнить начало – очень брезгливый.

– Где ночевали?

Смотря какая погода – и в танке, и под танком. Если оборону держишь, так мы танк закопаем, а под ним такую траншею – с одной стороны гусеница и с другой. Десантный люк открываешь и туда спускаешься. Вшей покормили – ужас! Руку за пазуху засовываешь и вытаскиваешь гору. Вот соревновались, кто больше достанет. По 60, по 70 за раз доставали! Старались, конечно, их изводить. Прожаривали в бочках одежду.

Сейчас расскажу, как в академию поступал. Присвоили мне звание Героя весной 1944-го. Звезду Калинин мне вручал. Дали мне коробки, орденские книжки. Выхожу из Кремля – летаю! Молодой! 20 лет! Вышел из Спасских ворот, навстречу мне идет капитан Муравьев, маленький такой, глазки черненькие, – командир 7-й курсантской роты в училище. Моя была 8-я, ею Попов командовал, чтобы к нам попасть, через эту роту все время ходили. И вот я иду с этими наградами, а Муравьев такой:

– О! Борис! Поздравляю!

Я все же лейтенант – субординацию соблюдаю:

– Спасибо, товарищ капитан.

– Молодец! Куда сейчас?

– Куда?! На фронт.

– Слушай, война заканчивается, давай в академию! У тебя знания хорошие. Там как раз набор идет.

– Это ж надо направление из части.

– Ничего, я сейчас адъютантом у генерал-полковника Бирюкова, члена Военного совета бронетанковых войск, служу. Жди меня. Сейчас выпишу.

А я уже навоевался… вот так навоевался! Я устал. Да и война к концу… Мы пошли к нему. Он все написал, пошел к своему шефу, печать поставил:

– Езжай, сдавай экзамены.

Я все сдал на «отлично». Литературу принимал профессор Покровский. Мне достался «Дядя Ваня» Чехова. А я его не читал и в театре не смотрел. Я говорю:

– Знаете, профессор, я билет не знаю, что хотите ставьте.

Он смотрит – в ведомости одни пятерки.

– Вы чем увлекаетесь?

– Поэзию больше люблю.

– Расскажите мне что-нибудь. Поэму Пушкина «Братья-разбойники» можете?

– Разумеется! – Я ее как отчеканил!

– Сынок, ты меня удивил больше, чем Качалов! – Ставит мне пятерку с плюсом. – Иди.

Вот так меня приняли.

– За подбитые танки деньги давали вам? Должны были давать.

Ну, должны были… За сдачу гильз тоже было. А мы их выкидывали, гильзы. Когда идет обстрел, а тут тебя прижало, по-большому или по-малому в нее сделал и выкидываешь.

– С особистами не приходилось сталкиваться?

А как же! Под Воронежем стоим в селе Гнилуши – это колхоз Буденного. Танки закопали во дворах, замаскировали. Я уже говорил, что у меня заряжающим был Миша Митягин – хороший простой парнишка. Этот Миша пригласил девушку из того дома, у которого наш танк стоял, Любу Скрынникову. Она залезла в танк, и Миша ей показывает: «Вот тут я сижу, тут сидит командир, вот там механик».

Особистом у нас был Анохин – сволочь редкостная. То ли он сам увидел, то ли кто стуканул ему, только пристал он к Мише, что тот, мол, тайну военную выдает. Довел его до слез. Я спрашиваю:

– Миша, что такое?

– Да вот, Анохин пришел, сейчас судить будет.

Пришел Анохин, а я его матом:

– Если ты, такой-сякой, пойдешь ко мне, я тебя, гадина, раздавлю танком!

Он ретировался. Этот особист остался живой – ну им что за война? Ни черта не делали, только кляузы писали. После войны я окончил академию, работал в училище. Меня загнали туда. Понимаете, если б я пошел по строевой, я давно бы уже был генерал-полковником, а то и генералом армии. А так: «Ты умный, у тебя академическое образование, у тебя высшее образование. Иди, учи других». Я уже был начальником училища, и тут звонок в дверь. Я открываю и вижу: стоят Кривошеин, начальник особого отдела бригады, и Анохин. Я как их матом покрыл и прогнал. Их никто не любил.

Комбатом у нас был майор Мороз Александр Николаевич. Хороший командир, из евреев. Настоящее имя и отчество у него было Абрам Наумович. Я скажу так. Евреи – они дружные. У нас, если не поделят власть или девчат, – уже драка и морды в крови. А они культурные. Я был потом директором завода в Киеве. У меня ювелирный цех был – одни евреи. Цех ремонта и изготовления счетно-вычислительной техники – тоже евреи. Работать с ними было легко. Культурные люди, грамотные. Никогда не подведут – ни руководство, ни сами себя.

Я взял одного по фамилии Дудкин в ювелирный цех, кольца делать. Забыл звать как. Он делал массивные обручальные кольца. Одна хозяйка, которой он кольцо сделал, ко мне пришла, ей нужно сделать из этого кольца два тонких. Даю там, кто на дежурстве был. Кольцо разрезали, а внутри медная проволока закатана. Оказалось – это Дудкин делал. Я его за воротник и в прокуратуру. Десять лет дали, все.

Они, конечно, хитрые. Начальник штаба батальона тоже был еврей, Чемес Борис Ильич. Они друг друга понимали. Сбивают самолет. Все стреляли. Ну, кому там Красную Звезду? А этот Мороз, поскольку Борис Ильич Чемес свой начальник штаба бригады, орден Ленина получил.

– Они берегли личный состав?

Ну как же! В бригаде потери были относительно небольшие.

– ППЖ были у кого? Начиная с какого уровня?

От командира батальона. У ротного не было ППЖ. У нас в роте были не медицинские сестры, а медбрат. Из танка раненого танкиста девочка не вытащит.

– Награждали хорошо, как вы считаете?

Плоховато. Все зависит от того, какой у тебя командир. Вот я, по ветеранским делам, знаю одного полкового писаря. Ему командир по результатам операции приказывал на ротных и взводных заполнить наградные на ордена. Он под это дело себе пишет представление на медаль «За отвагу». Набрал этих медалей четыре штуки.

– Безлошадные танкисты что делали в тылу?

Мотались в резерве, пока не получат танк или не угрохают кого. Тогда на замену могут послать.

– Экипаж у вас один был или менялись?

Экипаж? Ну, пока я был командиром взвода-роты, один был экипаж. Когда стал командиром батальона, уже подобрал другой себе экипаж. Лучшего механика, грамотного радиста.

– Вы работы по танку вместе с экипажем выполняли?

А как же. Окопы вместе копали. Даже когда командиром батальона стал. А если буду стоять курить, правда, я не курил никогда… буду стоять, молчать, что ж я за командир? И пушку со всеми чистил.

– Самое трудное время – это какое?

Весна, распутица. Тяжелое время. Зимой легче воевать. С Шепетовки шли, надо было реку форсировать. Она замерзла. Вышел на лед, банником лед начал простукивать – пробил. Не пройдет танк, надо выше по течению. А там такой тонкий лед, что подо мной проломился. Еле спасся. Хорошо, что шест в руках был. Летом хорошо воевать, красота.

• Предыдущая
• 3/65
• Следующая