За Дунаем - Цаголов Василий Македонович - Страница 9

• Предыдущая
• 9/91
• Следующая

Он проводил Кудаберда до дверей и на прощанье повторил:

—      Так не забудь, зачем я тебя звал.

На крыльце стоял курьер; он поджидал Кудаберда.

—      Тебе не могут забыть обмана,— проговорил он, не глядя на хромого.— Не будь дураком, серебро тебе достанется даром.

Кудаберд даже не остановился, он скатился по ступенькам и, не оглядываясь, захромал к себе.

Дома Фарда застала Знаура. Сын вбивал колья вокруг молодых деревцев, посаженных еще весной братом. Достаточно ему было посмотреть на мать, как он понял, что опять случилось неладное. Выпустив из рук топор, он шагнул к ней.

—      Ты слышала плохое о Бабу?

—      Нет... люди уж забыли о нем,— мать больше всего боялась выдать свое состояние сыну.

Но разве она могла сказать, что у нее на сердце? Узнай он, как ее оскорбил Инал, так разве удержался бы! Нет, не простил бы сын ему. Смерть бы предпочел позору. И лишилась бы Фарда последнего сына.

Поднял Знаур топор; он не поверил матери, но не стал допытываться. Он принялся за прерванную работу, вгоняя колья в землю одним ударом. В душу вкралась тревога.

В хлеве блеяла неподоенная коза, но мать ушла в дом, и Знаур растерялся. Спасибо, пришла Ханифа. Она взяла ведерко, подоила козу и, процедив молоко, собралась домой.

—      Постой, Ханифа,— Знаур преградил девушке дорогу, вытянув руку. Пойди посмотри, что делает Фарда. Случилось что-то...

—      Я сделаю, как ты хочешь, Знаур,— послушная Ханифа не посмела отказать ему.

Его одолевала мысль о том, как узнать, что случилось в канцелярии. Но у кого спросишь? Не бежать же к Иналу. О чем только ни передумал Знаур, пока Ханифа была в сакле. Ему показалось, что девушка слишком долго там, и уж было сам пошел туда, однако постеснялся матери, а особенно Ханифы. Наконец, вышла его посланница.

—      Плачет,— проговорила Ханифа.— Причитает, отца вспомнила...

Девушка не знала, чем ему помочь, и, потоптавшись на месте, направилась к выходу. Хлопнула калитка, и Знаур быстрым шагом пошел в саклю. По тому, как он остановился перед матерью, Фарда поняла, что должна рассказать ему все, иначе Знаур пойдет в канцелярию и наделает бед. Мать видела, как суровело его лицо. На переносице сошлись брови, сухая кожа у глаз собралась в складки. Потом дернулись ноздри тонкого с горбинкой носа.

—      Прокляну тебя, Знаур! Всему народу скажу, что ты предал мать и она отказывается от тебя!

Знаур не понял, куда клонит мать.

—      Если ты не сдержишь в себе гнев, хоть одним словом покажешь моим смертельным врагам свою боль,— мать задыхалась, она сорвала с головы платок, седые волосы рассыпались по плечам,— прокляну!

Сын стоял перед ней, растерявшийся, беспомощный.

—      Инал смеялся мне в лицо... Он поднял руку, хотел ударить. Курьер тоже смеялся,— сказала Фарда, и у нее подкосились ноги.

Громко застонав, Знаур схватился за голову и заметался по сакле. Ну почему мать взяла с него клятву?

6

У дома Дзанхота, размахивая руками, кричали стражники. Старик терпеливо слушал, никак не реагируя на их вызывающее поведение. Он даже зевнул. Позади с ноги на ногу в который раз переступал Царай. Ох, как бы он сейчас расправился с наглецами! Ему непонятно поведение Дзанхота, почему он не заставит их умолкнуть? А старик знал, что эти люди опасны, они наделены властью. Она вскружила им головы, заставила забыть приличие.

—      Бабу жил в твоем доме!

—      Куда он делся?

Молчание Дзанхота бесило их еще сильнее.

—      Что мы скажем Хаджи-Мусса Кубатиеву?..

Тут Дзанхот не выдержал, улыбнулся, пожал плечами.

—      Вы рядом с ним живете, на горячих конях ездите и служите самому царю... Вам ли не знать!

Дзанхота перебили:

—      Почему ты не схватил Бабу?

—      Его ищут власти!

—      Он был гость моего дома... Или вы уже не осетины? Может, в вас умерла кровь ваших родителей? — повысил голос Дзанхот.— Стыдно мне слушать вас. Что за время пришло?

Всадники поняли, что ничего не добьются от старика, и решили искать Бабу в горах, на тропках, ведущих к перевалу. Они стегнули коней и умчались. Когда стражники удалились, Дзанхот оглянулся на племянника:

—      Мы забыли о своем госте... Какой позор! Ты слышал, они хотят знать, куда ушел Бабу,— Дзанхот кивнул в сторону гор.— Боюсь, не настигли бы они его. Успел ли перейти перевал? В горах легко заблудиться. Как ты думаешь, Царай?

Племянник привык к такому обращению Дзанхота. Старик советовался с ним, правда, не на людях, а вот так, когда оставались одни.

—      Бабу вырос в горах, не заблудится...

—      Я думал, ты скажешь, что тебе надо идти в горы... Хотя где его теперь искать?

Почувствовав, как на спине выступила испарина, юноша бросил быстрый взгляд на старика. Царай был готов сказать ему, что тут же отправится в горы и не вернется до тех пор, пока не найдет Бабу.

—      Да, Бабу — настоящий мужчина! Другой бы отдался приставу... Мы еще услышим о нем, Царай.

Помолчав, старик разгладил обвислые усы и, прошаркав через дворик, вышел за калитку. Царай проследил за ним, а когда Дзанхот св'ернул на тропинку, ведущую к нихасу, он перепрыгнул через ручеек и оказался у себя во дворе. Ему пришло в голову отправиться за перевал, если он не встретит Бабу в горах. Нет, не случайно Дзанхот завел этот разговор. Надо найти Бабу и предупредить о погоне... Стражники могут добраться и за перевал. Хороши Хамицаевы, если не смогли уберечь своего гостя, выпроводили за порог и успокоились. Нет, Царай не может рисковать таким человеком, как Бабу. «Видно, никому нет покоя от этих приставов. Да разве они люди? Вырезать бы весь их род, и тогда бы нам стало легче. Хорошо, что к нам редко приезжают власти. Один Кубатиев чего стоит». Он вбежал в саклю. Мать сидела у очага и штопала башлык. Оторвавшись от работы, она посмотрела на сына: Царай снял со стены хордзен.

—      Нана, хочу сходить в горы... Положи мне еду. Дня два-три не жди меня.

Ни о чем не спросила мать сына. Уходит — значит, нужно. Царай уже мужчина и знает, что ему делать.

Пока мать укладывала чурек и полкруга сыра, Царай переобулся. Снял легкие чувяки и на шерстяные носки натянул постолы. Прошелся по сакле. Снял висевшую в углу бурку, свернул, перевязал сыромятной кожей и перекинул через плечо, принял от матери хордзен. Женщина стояла у порога и молча наблюдала за ним. Рослый, широкоплечий, он весь в отца.

—      Пойду, нана... Не забудь пересчитать овец, и пусть Асланбек накосит свежей травы для коня. Если Дзанхот спросит, где я, скажи, ушел искать гостя, а остальным нет дела до меня,— Царай почему-то провел рукой по лицу и вышел.

За калиткой он ступил на тропинку, по которой провожал Бабу. Но уйти из аула незамеченным Цараю не удалось. Его окликнул Тарко, соседский парень. Царай от досады не мог и слова вымолвить.

—      О, похоже ты собрался в дальний путь,— Тарко оглядел Царая с ног до головы, усмехнулся.

Невысокого роста, щупленький, Тарко едва достигал плеча Царая.

—      Не к грузинам ли отправился? Торговлю с ними, может, хочешь завести? — Тарко засмеялся, а Цараю хотелось ударить его кулаком по крупным белым зубам.— Послушай, возьми меня с собой. С попутчиком все же веселей, а потом в горах много волков,— Тарко выразительно посмотрел ему в глаза, и Цараю пришлось отвернуться от его пытливого взгляда.

—      О чем ты говоришь? У грузин мне нечего делать... Ну, а волков я не боюсь! — Царай попытался улыбнуться, соображая, как отделаться от соседа, так некстати повстречавшегося. — Хочу побродить в горах.

Наклонив голову, Тарко прищурил правый глаз. От него не скрылось смущение соседа. Он знал, чего ради Царай идет в горы.

—      Э, я давно искал, с кем бы пойти в горы... Сейчас, подожди меня, я только бурку прихвачу,— воскликнул Тарко и убежал к себе; крутая тропинка вела к прижавшейся к скале сакле.

«Придется вечером вернуться домой... Эх, надо было мне дождаться ночи. Куда я потащусь с ним... А может, остаться? Тогда он обидится»,— с горечью подумал Царай.

• Предыдущая
• 9/91
• Следующая