За Москвою-рекой - Тевекелян Варткес Арутюнович - Страница 30

• Предыдущая
• 30/88
• Следующая

—      Скажите, Алексей Федорович, если это, как вы утверждаете, действительно такой уж важный вопрос, то почему вы вынесли его «а техническое совещание без предварительного обсуждения на парткоме? — спросила молчавшая до сих пор Морозова.

Власов в первую минуту даже не нашелся что ответить.

—      Полагаю, что члены парткома тоже будут на совещании! Какая разница, где они выслушают доклад Никитина? — сказал он.

—      Большая разница!..

—      В таком случае созовите партком сегодня или завтра утром — я с удовольствием изложу основное содержание проекта Никитина. Но будет лучше, если после технического совещания мы проведем собрание партийно-хозяйственного актива комбината для широкого его обсуждения.

Морозова побарабанила пальцами по столу и ответила:

—      Хорошо, я посоветуюсь с инструктором райкома.

—      При чем тут инструктор?! — воскликнул Власов. У него было такое ощущение, словно его окатили ушатом холодной воды. — Я понимаю — пригласить работников райкома на нашу конференцию, но советоваться с инструктором? — Он отвел глаза, чтобы не встретиться с холодным и недоверчивым взглядом Морозовой.

Власов встал, он утратил всякий интерес к беседе.

«Не человек, а ледышка! Разве я против привлечения райкома? Хорошо, если бы она сумела доказать райкому целесообразность всех этих дел, заручиться его поддержкой. Но для «ее главное — во избежание возможных ошибок и ответственности согласовать с кем следует вопрос, получить санкцию. Тогда она будет смело придерживаться определенной позиции! Не понимаю — как можно так работать?» — рассуждал рассерженный Власов, проходя по двору.

Около котельной он встретился со старым коммунистом, мастером Зазроевым, и у него мелькнула мысль: не поговорить ли со стариком?

—      Здравствуйте, Харлампий Иванович. Куда путь держите? — спросил Власов, пожимая мастеру руку.

—      Да вот заходил в цех, к секретарю ячейки, пла-

тить взносы. — Зазроев по старинке называл партийную организацию ячейкой. — Секретарь работает в утреннюю смену, а мне нынче в ночь.

—      Если не очень спешите, зайдите ко мне, побеседуем, — предложил Власов и повел мастера к себе в кабинет.

Харлампий Иванович Зазроев был старейшим работником комбината и пользовался у рабочих большим уважением. Старики помнили его как одного из организаторов стачки на фабрике в 1905 году. В семнадцатом, в дни октябрьских боев в Москве, многие рабочие сражались в его отряде с юнкерами, брали Кремль. Всю гражданскую войну Зазроев провел на фронтах и вернулся на фабрику только в двадцать первом году.

Прошли годы, Харлампий Иванович состарился, поседел, лицо его избороздили глубокие морщины. Правительство назначило заслуженному ветерану революции персональную пенсию, однако он не ушел с комбината и продолжал по-прежнему работать сменным мастером.

—      Скажите, Харлампий Иванович, что за человек Морозова? — спросил без обиняков Власов, усаживая старика в кресло.

Тот помедлил с ответом, достал из кармана пачку «Памира» и, прежде чем закурить, долго мял сигарету толстыми пальцами.

—      Как вам сказать... — начал он. — В общем, Морозова, по-моему, женщина безвредная, но и пользы большой от нее тоже нет.— Он умолк и взглянул на Власова поверх очков. — Не скажете ли мне, по какой надобности вы решили расспросить про нее?

—      Да вот уж три месяца приглядываюсь к ней, стараюсь определить, что она за человек, — и не могу. Сами понимаете, трудно работать с тем, кого не раскусил, — ответил Власов.

—      И не скоро раскусите. Есть люди, про которых говорят: «Ни богу свечка, ни черту кочерга». Морозова пришла к нам на комбинат года четыре назад. Из горкома рекомендовали, избрали ее секретарем. Работать она начала вяло, с оглядкой. На первых порах народ решил, что новый секретарь присматривается, изучает людей, а потом развернется, покажет себя. Время шло, но она так себя и не показала. Люди ко всему привыкают, привыкли и к ней, — думали, может, так лучше. Пусть, мол, работает себе товарищ на здоровье, человек она тихий, безвредный, стало быть, и жить с нею можно спокойнее...

Зазроев усмехнулся и вздохнул.

—      Есть, есть еще у нас любители спокойной жизни!.. А Морозова что ж, как раз им по вкусу! Говорят, она окончила какую-то промышленную академию, работала начальником цеха на небольшой фабрике. Но в нашем деле она плохо разбирается, точнее — вовсе не разбирается, потому и плывет по течению. Ладно, этот грех мы бы ей простили, незнание не позор. Но ты старайся, учись, а главное — людьми занимайся, воспитывай их. На фабрике семьдесят процентов, если не больше, женщин, у многих мужья и сыновья погибли на фронте, на руках у них детишки. Обойди квартиры, узнай, как живут рабочие, большевистским словом поддержи в них дух бодрости. Вот на это Морозовой не хватило!

2

Не успел Зазроев выйти из кабинета, как позвонили из. проходной и сообщили, что на комбинат прибыл начальник главка Василий Петрович Толстяков и напра-вился в приготовительный цех.

Власов надел телогрейку и пошел на ткацкую фабрику. Он нашел начальника главка беседующим с группой окружавших его работниц.

—      Вот и сам директор, — громко сказал Василий Петрович. — Видите, какого орла мы вам дали? С таким руководителем не только план выполнять, а можно горы свернуть, — добавил он, приветливо улыбаясь и широким жестом протягивая руку Власову.— Здравствуйте, Алексей Федорович. Как здоровье? Как дела?

Власов не верил глазам. Куда девался холодный, неприступный начальник! Перед ним стоял другой Толстяков — веселый, словоохотливый, добродушный. «Неужели возможны такие перевоплощения?» — подумал Власов.

—      Ну, друзья, идите работать! Боюсь, как бы не попало мне от директора за то, что отвлекаю вас от дела, — обратился Василий Петрович к работницам и, сопровождаемый Власовым, поднялся в ткацкий цех.

В каждом зале Толстяков здоровался с мастерами и знакомыми работницами за руку, называл их по имени-отчеству, стараясь перекричать грохот ткацких станков, спрашивал о житье-бытье, о работе, а некоторых дружески похлопывал по плечу. Со стороны казалось, будто для этого человека нет большего удовольствия, чем вот так непринужденно беседовать с рабочими, шутить и смеяться с ними.

Василий Петрович даже заглянул в курилку, где обычно собирались ремонтники и поммастера. Он сел на засаленную скамейку, взял протянутую кем-то папироску, закурил и начал расспрашивать мастеровых о делах комбината.

—      Конечно, работать стали лучше, второй месяц план выполняем, — сказал ткацкий поммастера Антохин,— но трудно приходится, заедают простои: то основ вовремя не подадут, то утка не хватает. Приготовительный отдел не успевает. Их винить тоже не приходится — пряжи мало, с воза работают люди...

А Ненашев, пожилой ремонтник, добавил:

—      Запасных частей даете маловато, Василий Петрович. Сами работали у нас, знаете, какие тут станки. Их нужно ремонтировать как следует, а чем, спрашивается? Новых-то деталей мало!

—      Еще одна беда, — пожаловался мастер приготовительного отдела Гринберг. — Шпульные машины давно бы пора на свалку. На таких машинах хорошего качества утка не намотаешь!

Толстяков слушал с подчеркнутым вниманием.

—      Я за этим и пришел к вам, — сказал он, — выяснить, чем помочь комбинату. Правда, сейчас на всех фабриках большие нехватки и оборудование везде разбито, а ресурсы наши пока что очень ограничены. Война-то ведь натворила делов!..

В течение трех часов Василий Петрович ходил по комбинату, заглядывал в каждый закоулок. Побывал на прядильной фабрике, осмотрел шерстомойку, спустился в красилку. На перекате долго наблюдал за работой браковщиков, интересовался ассортиментом выпускаемого товара, «о нигде никаких замечаний не сделал. Он был настроен так добродушно, так приветливо и непринужденно беседовал с людьми, что, казалось, был всем доволен. Проходя мимо лаборатории и заметив прикрепленную к дверям бывшей кладовой надпись, Василий Петрович подошел ближе и прочел с расстановкой: «Конструкторское бюро».

• Предыдущая
• 30/88
• Следующая