За Москвою-рекой - Тевекелян Варткес Арутюнович - Страница 3

• Предыдущая
• 3/88
• Следующая

—      А где же хозяева?— спросил он, обращаясь к Борису.

—      Я имею поручение от Милочки принимать гостей и занимать девушек приятным разговором,— ответил тот.

—      Ничего подобного,— послышался голос Милочки из-за стены.— Я никому не поручала свои обязанности хозяйки.— Она вбежала в комнату, веселая, оживленная, с подчеркнутой сердечностью поздоровалась с Никитиным и, целуя Наташу, сказала:— Как хорошо, что вы приехали!

Потом пришел еще один гость — молодой человек в тщательно выутюженном поношенном бостоновом костюме, с копной светлых волос. Переступив порог столовой, он нерешительно остановился. Казалось, юноша был не в силах справиться с охватившим его смущением.

Это и был Сергей Полетов.

Увидев Милочку, разговаривавшую с Наташей, он подошел к ней.

—      Поздравляю,— негромко сказал он и, крепко пожав ее тонкую руку, протянул подарок — кожаную папку с «молнией».

—      Спасибо, Сережа!—Милочка взяла его под руку

и громко сказала:— Разрешите представить:      мой лучший друг, еще со школы, Сережа Полетов!

Сергей покраснел, сделал общий неловкий поклон и торопливо подошел к Никитину — единственному из гостей, кого он знал.

Общий разговор, несмотря на все старания молодой хозяйки, не клеился, как это обычно бывает, когда собираются вместе незнакомые и разные по характеру люди.

Борис острил, желая привлечь внимание девушек, в особенности голубоглазой Наташи. Вадим стоял у окна, засунув руки в карманы спортивного пиджака, и задумчиво смотрел в сад. Саша стучал одним пальцем по клавишам пианино, словно проверяя звук инструмента. А студентки, стоя у стены, о чем-то шептались, украдкой поглядывая на гостей.

Одна только Лена, казавшаяся необыкновенно тонкой и хрупкой в вечернем платье из тяжелого черного шелка, отделанном мелким бисером, не скучала. Она громко хохотала и откровенно, словно кому-то назло, кокетничала с Володей.

Но вот на пороге комнаты появился новый гость, и с его приходом напряженность, скованность гостей как-то очень быстро растаяла. Выше среднего роста, хорошо сложенный, он был одет в дорогой вечерний костюм. Высокий лоб, на который упала непослушная прядь старательно зачесанных волос, живые серые глаза и манера держаться непринужденно и в то же время подчеркнуто предупредительно делали его похожим на артиста или художника.

— Приветствую вас, мои юные друзья, знакомые и незнакомые!— громко сказал он густым, бархатистым голосом и, положив руку на сердце, низко поклонился. Выпрямившись, он отрекомендовался:— Юлий Борисович Никонов, близкий друг этого дома и ваш покорный слуга.

Мелкими, пружинящими шажками, он подошел к Милочке.

— А вас, дорогое дитя, поздравляю от всей души, желаю много, много счастья и прошу принять мой скромный дар! — Он пожал ее руку и протянул маленький сверток. — Я достал вам французские духи — прелесть! — нагнувшись, прошептал он и повернулся к гостям.

—      Борис Вениаминович!— радостно воскликнул он, увидев Бориса, и протянул ему руку.— Очень, очень рад!.. О! И Никитин с милой Наташей тоже здесь, и, конечно, знаменитый красильщик Сергей Трофимович Полетов! Здравствуйте, Наташенька. Как вы похорошели! А где же наша уважаемая хозяйка?

И как бы в ответ на его вопрос на лестнице появилась Лариса Михайловна. В пестром шелковом платье, с обнаженными руками, густо напудренная, величаво подняв голову, она медленно спускалась вниз. Дойдя до последней ступеньки, она остановилась, как бы давая возможность полюбоваться своей особой во всем блеске и великолепии.

Юлий Борисович подскочил к хозяйке и поцеловал ее пухлую ручку.

Лариса Михайловна обошла всех гостей, и для каждого у нее нашлись приятные слова. Пожав руку Борису, она спросила: «Здоровы ли ваша мама и уважаемый Вениамин Александрович?» Студенткам она снисходительно сказала: «Как вы похорошели, девушки!» А когда подошла к Никитину и Наташе, то изобразила на лице восторг и разразилась потоком любезностей:      «Как я

рада, Николай Николаевич, что вы пришли и привели с собой Наташеньку. Вы всегда для нас самые желанные гости!» Одному Сергею Полетову она не сказала ничего.

Затем Лариса Михайловна объявила, что Василий Петрович занят в министерстве и, как обычно, опоздает.

—      Не будем ждать его,— добавила она и пригласила всех к столу.

Задвигались стулья, гости расселись. Хозяйка заняла место во главе стола, и Юлий Борисович поспешил устроиться рядом с ней. Никитин, Наташа и Сергей Полетов оказались в самом конце стола. К ним присоединился и Леонид.

На минутку все стихли. Воспользовавшись этим, Никонов встал с полным бокалом в руке:

—      Прошу наполнить бокалы,—скомандовал он, как заправский тамада, и произнес цветистую речь о неповторимой юности, овеянной таинственной и светлой романтикой, о силе и обаянии бескорыстной женской любви, делающей нас лучше, чем мы есть, и дающей силы переносить жизненные невзгоды. Тут он многозначительно посмотрел на Ларису Михайловну и поздравил Милочку.

После нескольких бокалов вина гости заметно оживились.

Один Сергей сидел невеселый, молчаливый.

—      Что с вами, Сережа? — спросила Наташа, наклонившись к нему.

—      Со мной? Ничего.

Он улыбнулся, тряхнул русой головой и, делая вид, будто занят едой, склонился над тарелкой. Почему-то сегодня особенно все в этом доме казалось ему чужим и неприятным. Чужими и неприятными были странные стихи, которые читал незнакомый Сергею бледный юноша, уставившись маленькими, глубоко посаженными глазами в одну точку.

—      Поэма. Введение.

Врезанный в века

двадцатого рамки, я иду — голова вверх.

Я иду.

И

пропади все пропадом, если

я

не первый

из первых!..

Сергей поймал восторженный взгляд Милочки, устремленный на поэта, и ему стало обидно за нее, захотелось увести ее отсюда.

А Вадим читал уже новые стихи, его голос доходил до Сережи, будто сквозь глухую стену, и тот делал над собой огромное усилие, чтобы понять их смысл.

В терему ты,

моя отрада.

В терему ты,

и в терем этот

хода

нет,

На двери замок.

Поднимая отмычку взгляда,

В терем этот ползут и едут.

Ну и что? Ну и как?

Не надо.

Я не смог.

Вновь раздались рукоплескания, а Сергей еще ниже опустил голову.

—      Ну, Леночка, теперь твоя очередь, выдай что-нибудь цыганское!— кричал полупьяный Борис, неистово хлопая в ладоши.

Чужим и неприятным было и то, что пела девушка в черном бальном платье, и то, как она пела. Низкие, глуховатые звуки ее голоса вдруг сменялись трагическим, надрывным шепотом.

...Вернись! Я все прощу,

Упреки, подозренья,

Мучительную боль невыплаканных слез,

Укор речей твоих, тревожные волненья,

Позор и стыд твоих угроз...

«Господи, и где она выкопала это старье!»— с тоской думал Сергей и сердито отодвинул от себя тарелку.

—      Танцы! Давайте танцевать!—кричал Борис.— Саша, друг, покажи свое искусство!

С недавних пор Милочка вела себя по отношению к Сергею не так, как обычно: не отвечала на его записки, приезжая в город, не звонила по телефону и, казалось, избегала встреч с ним. Поразмыслив, Сергей решил, что им следует обязательно поговорить откровенно. «Близким друзьям незачем играть в пряткц»,— внушал он себе.

За неделю до дня рождения Милочки он три часа простоял у театральной кассы, купил билеты на «Московский характер» в Малый. Он считал, что удобнее всего будет поговорить с нею по дороге на вокзал после спектакля или даже в электричке, провожая ее до самой дачи. И вот теперь, улучив подходящую минуту между танцами, он подошел к Милочке и пригласил ее в театр. Ему показалось, что она смутилась — отвела глаза и каким-то чужим голосом быстро ответила, что еще не знает, сумеет ли освободиться в среду. Сергей не стал просить, не стал настаивать. Он только подумал про себя: «Ну вот, так я и знал», — и отошел от нее в сторону.

• Предыдущая
• 3/88
• Следующая