Этна и вулканологи - Тазиев Гарун - Страница 18
- Предыдущая
- 18/23
- Следующая
До чего приятно идти одному в горах!
Я огибаю с северо-запада вершинный конус, минуя тропинки, протоптанные в шлаке и пепле центрального кратера десятками тысяч посетителей (дорожки удивительно напоминают отпечатки овечьих следов на альпийских лугах). Солнце прогревает живительный воздух, слегка колеблемый ветерком. Торопиться некуда, впереди целый день, я ничего не должен делать – ощущение, забытое бог весть когда! Не висит ответственность за расписание, маршрут, пункты программы, общее задание. Я просто шагаю сквозь солнечную прозрачность воздуха, а ветер шепчет на ухо что-то свое.
Прохожу лавовые поля недавнего извержения северовосточной бокки, успевшие покрыть всю северную часть верхней Этны. Смотрю на них с удовольствием. Меня приятно баюкает мысль, что сегодня не нужно мчаться куда-то сломя голову, чтобы что-то успеть до наступления плохой погоды; не надо идти за товарищами или вести их; нет вечных вериг тобой же выработанной программы. Полная свобода, которой не пользовался уже столько лет! И в награду еще пьянящий воздух вершин.
Далеко справа от себя слышу перекличку геофизиков: так и есть, портативные рации опять не работают. Останавливаюсь и смотрю издали, как прыгает с камня на камень фигура, и радуюсь, словно охотник или проказник мальчишка, что сам я невидим, незамечен… И вновь в путь, через cheires, которые я наблюдал еще текучими ручьями. Ясно вижу в общем хаосе их след, который стороннему глазу наверняка показался бы неотличимым. Даже самому удивительно, насколько они мне хорошо знакомы: вот этот, к примеру, сейчас застывший и черный, я помню, как он полз и был карминного цвета с серо-металлическим отливом шлаковой чешуи, гладкий, словно сочащееся масло… Поток тащил облепленные огненной пастой громадные камни, напоминавшие своими круглыми спинами каких-то бесчувственных алых бегемотов. Иногда, попав в основное русло, они начинали выделывать под напором лавы презабавные кульбиты.
Ничто не изменилось с того времени. Лишь застыло, посуровело, почернело. Ничто не изменилось, я даже узнаю места, откуда вырывались протуберанцы; узнаю верзилы валуны, базальтовые рыла, на которые обратил внимание два года назад, стоя здесь на берегу огненной реки, с муравьиным шуршанием продвигавшейся вперед по одному ей ведомому маршруту…
Удивительная близость с этим кусочком земли, ничем на первый взгляд не отличающимся от остальных, напомнила мне вдруг другой мир, казалось бы, давно позабытый, – мир бесконечно монотонных африканских саванн, где мы выслеживали добычу.
В то время я разведывал месторождения олова, и мы двигались по руслам рек, промывая камни и песок. Нас было человек тридцать, работать приходилось не разгибая спины с рассвета до сумерек, и при этом всех надо было кормить, раз или два в неделю требовалась целая антилопа. В команде у меня были два отменных следопыта, и я не без удовольствия отправлялся с ними. Приходилось подолгу подкрадываться к добыче; я пытался подражать их быстрому, легкому, по-кошачьи беззвучному шагу. Они двигались в высокой траве по синусоиде, а не по прямой, узнавая ничем не отличимые для посторонних приметы: большие, конической формы и маленькие, круглые термитники, протеевые растения, похожие на чахлые яблони.
Вокруг была трава без конца и без края. Но следопыты видели в ней четкие нюансы. И там, где я ничего не замечал, зачастую даже после того, как мне показывали рукой, они находили спрятавшихся в траве антилоп – небольших зверьков со шкурой под цвет саванны.
Такое же интимное чувство совершенно невольно я ощутил сейчас здесь, в вулканическом мире, на свившихся потоках к западу от бокки. Что же, меня вполне можно считать лавовым туземцем!
Если вам некуда спешить, а спину не оттягивает тяжеленный рюкзак, если погода чудесная, а ваши ноги привычны к ходьбе и дыхание ровное, переход по этим жутковатым просторам способен доставить удовольствие. Я прямо купался в нем и забирал все круче на север, не желая отклониться к востоку, где проходит грунтовая колея для «джипов». Ее пробил в прошлом году Винченцо Барбагалло с жителями Лингвалосса, чтобы возить к вершине туристов, желающих полюбоваться извержением. Нет, выйдя на дорогу, я лишился бы столь нечасто выпадающего ощущения счастья.
Я шел наугад. Лава местами была ровной как ладонь, и я был ей благодарен за это; разом утихала тупая боль в покалеченной ноге, а долгий путь обходился без прыжков и балетных па. Я чувствовал себя превосходно: ходьба порождала своеобразное опьянение. Дикий зверь всегда сберегает силы на тот случай, когда они действительно понадобятся. Я с давних пор знаю, что подобную атлетическую форму очень трудно обрести, а потерять можно в два счета, и сейчас мышечная радость добавлялась к мимолетному ощущению счастья. Естественно, в радостном теле – радостный дух.
Безбрежные просторы окаймлял горизонт нежно-голубого цвета. Череда долин и холмов тянулась волнистой нежно-пастельной линией. А вдали прелестная зелень уже покрывала вздымающиеся груды склонов; такую зелень можно видеть лишь на редких витражах и картинах Кватроченто, зелень одновременно деликатную и насыщенную, зелень трав и деревьев, отстоявших слишком далеко, чтобы из различить. Впрочем, я и не старался делать это, мне и так хорошо. Еще дальше темно-изумрудная линия сосен переходила в сероватые пятна далеких селений, и, наконец, совсем вдали было море.
Всю неделю, что мы провели выше 3000 метров, я видел лишь черные скалы, серый пепел, дым и небо; убежищем нам служил грязный бетон гостиничной постройки, уже покрывшейся пятнами проказы, хотя ее не успели заселить. Отель уже получил знаменитое имя, используемое ныне в хвост и гриву: «Башня философа»!
Откровенно признаюсь, мы были счастливы, что можем там спать и готовить еду, хранить драгоценные инструменты, слушать, как Фанфан Легерн мучает аккордеон или издает веселые йодли в два голоса со своим другом, тоже Фанфаном – Зандом. Не будь этого убежища, нам пришлось бы мучиться с жильем, как обычно бывает на вулкане. И тем не менее эта казарма оскорбляла взор, так что сейчас его просто следовало хорошенько омыть видом долов и холмов, пронзительной зелени и мягких линий.
Скоро я добрался до снежных полей. Никогда не думал, что столько снега может оставаться к середине июня! Оказалось, что ниже остановившихся фронтов лавы 1969 и 1970 годов, видимо еще теплой, поскольку снег там не держался, весь северный склон горы между 3000 и 2500 метров над уровнем моря был покрыт белой шубой. После немного извращенного удовольствия, которое я получал, бредя по скалистому нагромождению вулканических излияний, я теперь с не меньшим наслаждением двинулся широким шагом по крепкому фирновому насту, переливавшемуся мириадами бликов под жгучим солнцем.
А вот и снова мне приходится подглядывать чужую жизнь – далеко внизу вижу ярко-зеленое пятнышко. Спускаюсь еще немного – это снежный плуг. Водитель все еще не замечает меня, занятый своей машиной. Наверх доносится стрекотание дизеля.
Еще добрых минут пятнадцать я спускался незамеченным. А когда наконец человек меня увидел, то застыл в изумлении: с этой стороны обычно никто не приходит. Я думал, что увижу молодого парня, из тех, что работают обычно на таких склонах, а это оказался старик. Лет ему было, конечно, меньше, чем мне, но он выглядел старше. Ведь это был крестьянин – худой, жилистый, честный и явно бедный, проведший всю свою жизнь в тяжком труде, который так быстро старит…
– Вы, значит, оттуда… И как там, на другой стороне?
– Нормально, нормально. Снег уже сошел.
– Уже сошел? Им всегда везет, на той стороне…
Он выключает мотор, и сразу становится слышно, как поет ветер. Полдень. Он приглашает меня перекусить с ним. Отыскиваем сухой камень побольше, устраиваемся. Вытаскиваем хлеб, нож, банку, тунца, апельсины.
– Да, везет им на юге. Солнце топит снег аж на месяц раньше…
– Давно очищаете поле?
– Дней десять будет. Видите, вон откуда спускаюсь.
Он показывает рукой на север. Три километра, не меньше, он уже очистил своим стальным плугом. Между ровных отвалов чернеет голая земля, жадно греющаяся на весеннем солнце, кое-где уже проглядывают скудные участки альпийских лугов.
- Предыдущая
- 18/23
- Следующая
