Том 3. Воздушный десант - Кожевников Алексей Венедиктович - Страница 91

• Предыдущая
• 91/108
• Следующая

На память фрицам оставляем копыта и рога отбитых у них и съеденных лошадей, коров, а живых уводим с собой. Они везут на себе больных и раненых.

К счастью, прилетают наши «утята». Мы не торопимся подавать им сигналы, разводить костры, и самолеты, не выключая моторов, кружатся-кружатся над лесом, а мы под этот шум уходим-уходим. Когда в лесу остается только один взвод, самолетам наконец сигналят. Груз падает, его подбирают и уходят и последние.

Такая темь, что, наверно, даже совы шарахаются, как слепые. Идем по-гусиному, веревочкой, впереди, проводником, наш дед. В перелесках, через кустарник идем с протянутыми руками и пальцами все время касаемся спины идущего впереди. Иначе можем растеряться.

У нас есть уже печальный опыт. Одна группа при возвращении с дела разорвалась надвое и больше не могла соединиться. Сигналить, сзываться было нельзя. Те, что шли впереди, вернулись благополучно, а отставшие оказались без проводника, долго плутали, напоролись на немцев и понесли тяжелые потери.

Нам сегодня тоже нельзя ни сигналить, ни сзываться, ни чихать, ни кашлять. Сегодня даже лошади и коровы идут обутыми, ноги их замотаны мягким, бесшумным тряпьем.

Переселение обходится вполне благополучно, наутро мы опять в большом лесу, в том самом Таганском, где был назначен первоначальный сбор бригады.

Усталость неимоверная. Усталость не только ног, плеч, спин, но и глаз, ушей, сердца, мозга.

Но отдыхать некогда. Противник, конечно, уже знает, что мы ушли, уже рыщет за нами. Мы бешено роем окопы. У кого нет лопат, роют заостренными палками… Землю перетаскиваем в мешках, плащ-палатках, шинелях. Закончив окопы, наваливаемся рыть землянки. Дел у нас — только перечесть и то запутаешься: надежно окопаться, замаскироваться, устроить больных, добывать еду и воду. И все это срочно, неотложно.

Роем, роем, все прячем в землю: кухню, лазарет, себя. Стараемся запрятать так, будто здесь ничего нет. И добились немалых успехов: не зная и не заметишь, что в земле тысяча людей. На виду ни палаток, ни шалашей, ни костров, даже дым печурок научили не рваться кверху, а припадать к земле — печурки роем в стенках землянок, на уровне пола, трубы складываем из пластиков дерна и ведем тоже в стенках, ведем замысловато, с поворотами. Из такой трубы не вылетает ни единой искры, и дым почти незаметно растворяется в воздухе. Наземный разведчик к нам не проберется, мы не пустим его, а воздушный ничего не увидит.

Строительством нашей землянки руководит Крошка. Он так загорелся этим, точно задумал дворец, — вычертил план и строжайше требует выполнять его. Землянка наполовину готова, получается без шуток великолепная. Для каждого из нас есть кровать — земляной выступ у стенки, есть стол — большой куб, тоже земляной, вокруг него стулья — кубики поменьше. Чтобы наша мебель не рассыпалась, Крошка оплетает ее сеткой из прутьев краснотала. Строить тоже приходится «шепотком» — желательно без топоров и молотков, — вот и приспосабливаемся, изобретаем.

Дед Арсен садится на первый готовый стул, крутит цигарку и мечтает:

— Оконце бы еще… стекольце…

— Будет и окно, — обещает Крошка.

— Ну, тогда вечно жить можно.

— Так и строю, навечно. Кончится война, народ вернется, и кто-нибудь займет эту землянуху. Домов-то вон сколько выжжено, а новые когда-то еще отстроятся. Пускай живут и вспоминают Антона Крошку.

— Я займу, — говорит дед. — В деревне мою хоромину гитлеры давно спалили.

— Не надоело в лесу-то? — спрашиваем деда.

— А чем здесь плохо?

Местечко и в самом деле завидное, похоже на подмосковное: лес, высотки, овражки, полянки, озерцо с чистой водой и река Днепр недалеко.

— Здесь все, что надо независтливому человеку: дрова, охота, рыба. Все рядом, самый рай для старика, — радуется дед Арсен. — Приезжайте, сынки, гостевать!

— Разобязательно приеду. Готовь медвежий окорок! — заказывает Федька.

Спрашиваем Антона Крошку, что он собирается делать после войны.

— Перво-наперво — домой, и прижмусь к своей Марфутке. — Он сильно встряхивает головой. — Эх, и прилипну же! А потом в тайгу, на охоту. Без нас за войну там зверья, пишут, наплодилось — вечером не выходи из дому: сожрут. Вот ко мне приезжайте на медвежий окорок! Отдохну как следует от войны, потом в какую-нибудь изыскательскую партию. Я всегда работал по разным изысканиям.

— А ты? — спрашивают меня.

— Учиться.

— Чему? На кого?

— Не знаю. — Это не отговорка, и в самом деле не знаю, куда поверну свой руль после войны — стирать белые пятна, как мечтали с Федькой в школьные годы, лечить больных и раненых (теперь мне это кажется одним из самонужнейших дел), придумывать ли новое оружие. Тоже великое, необходимое дело. Я стал суеверен и боюсь загодя думать, чем займусь после войны. Да вот еще Танюшка встряла в мою жизнь, куда-то потянет она?

— А ты? — спрашиваем Федьку.

— На границу. На самую беспокойную границу. Люблю, когда тут мина ахнет, там пуля вжикнет.

— Чего ж тут любить? — удивился Антон.

— Чувствую себя нужным человеком. До войны я был никому не нужен, у всех бельмом на глазу. Моя судьба — война да граница.

— Как же с белыми пятнами? — напомнил я Федьке.

— Оставим их Антону Крошке. Он таежник, землепроходец, хозяйственник, пусть он сперва сварганит что-нибудь на белых пятнах. Я потом к нему в гости приеду, на готовое. Я же ни шиша, ни бум-бум не понимаю в хозяйстве, что мне делать на всяких там белых пустырях?

— Ну, а после того, как и на границах все затихнет? — допытывается от Федьки Арсен.

— Мы не увидим, когда все затихнет.

— Ты думаешь, еще будут войны?

— Наверняка, — без малейшего колебания режет Федька. — На свете не одни немецкие фашисты. И кроме них найдутся охотники повоевать с нами.

— Кто же?

— Весь мировой капитализм, все буржуи.

— Может, после трепки, какую мы зададим гитлерам, у всех пропадет охота задирать нас.

— Не умрем — увидим. Я эту войну не считаю последней, — говорит Федька. — И не готовлюсь слагать оружие.

— По-моему, довольно уж лили и кровушки и слез, — говорит Арсен. — На одной моей жизни было столько войн — не сочтешь. Что ни послышишь — война.

— Эту войну надо сделать последней, — добавляет Антон. — Убить всякую войну.

— Как? Чем? Убить войну — это забавно. Ну-ка, выскажись, Антон! — пристает Федька. — Ты давно мямлишь про это. Давай выкладывай ясно, твердо, по-солдатски!

— Предлагают разные способы: устроить мировую революцию, заключить договор о всеобщей дружбе, вооружиться так сильно, так неприступно, чтобы никто уж не посмел тронуть нас. Антон Крошка выдумал новую идею — убить войну технически, особым антивоенным оружием.

— Каким? — добивается от него Федька.

— Говорю, надо придумать.

— Кто будет думать?

— Кто захочет, никому не заказано.

— А ты, изобретатель, придумал что-нибудь? Заладил, как индюк, одно: технически, технически… Не жмись, выкладывай свою технику!

— Будет что-то, скорей всего, лучевое, — мечтает Антон. — Как радио. Пальнут, а снаряд упрется в радиостену и разорвется тут же, дома.

— Это мы слыхали от тебя. Ты саму технику растолкуй, почему не полетит, почему разорвется дома. Технику выдавай, технику! — горячится Федька.

— Пока нечего выдавать, не придумал еще. Это, браток, не то что стрелять из готового, нажал гашетку — и пошло само. Привык в детдоме жить на всем готовом, и здесь подай ему готовое, — ворчит Антон. — Здесь придется кому-то поломать голову, моей не хватит. Думай и ты!

— По-моему, по-моему… — Федька выдернул из ножен свою финку и сильно махнул, будто наносил удар. — Вот перехватать таким манером глотки главным зачинщикам войны — Гитлеру, Муссолини и всем другим, если появятся, — и больше никакой техники не надо.

— Больно просто хочешь. Не выйдет, — пробасил Антон. — Тут не обойдешься готовеньким, финкой да шпалером, придется выдумывать что-то новое, посерьезней финки.

— Антон, не укоряй меня готовеньким, не укоряй детдомом, — Федька вдруг потемнел, задрожал, — не то я, не то… Не ломай нашу дружбу! — И резко спрятал финку.

• Предыдущая
• 91/108
• Следующая