Старая скворечня (сборник) - Крутилин Сергей Андреевич - Страница 30

• Предыдущая
• 30/75
• Следующая

Тутаевых посадили на скамью напротив шоферов. Тут же сел и Виктор, а Галя и Нина, поскольку они прислуживали и им часто приходилось вставать, примостились сбоку стола, на табуретках.

Сергей Михайлович, по праву старшего, ухаживал за гостями: мужчинам налил в стаканы водки, женщинам в рюмки портвейну.

— У нас сегодня большой праздник, — заговорил он, поднимая стакан. — Добрая половина Зазыкиных и их друзей — за этим столом! Я думаю, что неплохой повод выпить за встречу.

Сергей Михайлович чокнулся с матерью, сестрой, братьями, с каждым гостем и, закинув голову, опрокинул стакан. Выпив, он крякнул и потянулся вилкой за закуской.

— Пей, мама!

Тетя Поля, как всегда, жеманничала: отставляла рюмку, говоря, что у нее с вина голова болит и сердце колотится, но потом все-таки выпила.

Все выпили по первой — даже Аннушка, а уж ей-то совсем нельзя, так как она страдала астмой.

Выпив, все стали налегать на закуску. Еды всякой было много: колбаса, селедка, сыр, консервы мясные и рыбные. Правда, ничего своего, деревенского: ни огурцов, ни капусты, — все привозное, городское. Да и откуда быть своей-то закуске? Прошлогодние соления уже успели съесть за зиму, а что не успели съесть, тетя Поля выбросила на помойку. Оставалось ведра два огурцов, но в них почему-то мало было крепости, все как есть оказались мятые и пустые, и тетя Поля вывалила их. Потом Мария увидала — и ну ругать ее: «Мы в городе по полтиннику за кило платим, да и то в очереди надо полчаса стоять, а вы такое добро на помойку выбрасываете!» — «У меня зубов нету — грызть их, — оправдывалась мать. — Всю зиму говорила Мите: „Бери на закуску“. А ему, вишь, в погреб лазить неохота. Банку килек откроет и, знай свое, нюхает рыбьи хвосты да водку глушит».

Галя молодец: она отварила кастрюлю картошки и теперь едва успевала подкладывать гостям.

— Ешьте, ешьте! Угощать-то особенно нечем, но вы не стесняйтесь: картошка своя. А с селедочкой она хорошо идет!

Наклонившись над столом, Галя подкладывала картошку гостям — шоферам из съемочной группы.

— Спасибо, Галина Алексеевна! — отвечал Слава. — Шофера да солдата угощать не надо. Они народ нестеснительный: дают бери, бьют — беги!

Слава — парень молодой, красивый. Глаза у него черные, быстрые, походка стремительная. За что бы он ни взялся — все делает внимательно, аккуратно. Он следит за собой: говорит подчеркнуто мало, одевается хорошо, но не крикливо, как, скажем, Виктор. У него модная прическа, модные ботинки, узкие брюки, водолазка. Встретишь его — ни за что не подумаешь, что он шофер и механик электростанции. Всегда он чисто одет, наглажен, словно выступать но телевизору собрался, а не баранку идет крутить.

Галя симпатизирует Славке. Во всяком случае, так кажется Тутаеву. Семену Семеновичу кажется, что именно из-за него, из-за Славки, Галя так весела, так оживлена все последние дни. Прибежит она с работы, распустит по плечам волосы, бросит полотенце на плечо — и на речку, купаться. Напевая что-нибудь, она спешит улочкой. В конце деревни узенькой тропкой, едва видимой из-за высокого травостоя, Галя пересекает весь косогор. На околице, у самого леса, есть местечко такое — Погремок. На лугу, возле Погремка, — съемочная площадка: стоят машины, треноги с прожекторами; тут с утра до вечера звучит музыка и толпится народ. Возле Погремка репетируют или снимают очередную сцену фильма.

Там, возле черных машин, и Славка. По команде: «Мотор!» — он запускает электростанцию, и лучи юпитеров феерическим светом освещают поляну: кусок луга, цветы и лица актеров — молодого тракториста и его невесты, для которых плотники ставят на косогоре дом.

Размахивая полотенцем, Галя проходит мимо толпы зевак. Она не останавливается, не оглядывается назад, делая вид, что ей некогда, хотя она уверена, что Слава заметил ее из кабины фургона-электростанции и наблюдает за ней. У самого Погремка Галя сворачивает к Быстрице и скрывается в зарослях черемухи и ивняка. Тут, в густых зарослях, у нее есть излюбленное место, где она купается. Стиснутая с обеих сторон крутыми берегами, Быстрица в этом месте глубока и прозрачна.

Оглядевшись по сторонам, Галя быстро скидывает с себя халат, надевает купальник и, поеживаясь от прохлады, входит в воду. Сначала она моется, потом, смывая белую пену, плавает. Выйдя из воды, Галя долго растирается полотенцем, переодевается, отжимает купальник и, распустив по плечам волосы, выходит из-за кустов.

Посвежевшая, упругой, легкой походкой Галя возвращается домой. Она снова обходит стороной толпу зевак, наблюдавших за тем, как в ярком свете юпитеров целуются герои будущего фильма. Иногда любопытство все-таки берет верх над характером: Галя свернет с тропинки, остановится возле машин, постоит, слушая, как по требованию режиссера жених и невеста вновь целуются, говорят друг Другу нежные слова.

Галя ухмыльнется этой чужой и деланной любви, вздохнув, бросит взгляд на Славку.

Высунувшись из кабины, Славка внимательно наблюдает за Серафимом Леопольдовичем. Режиссер дает последние указания актерам.

— Больше задора, непосредственности, Леночка! — обращается Серафим Леопольдович к невесте. — Ты давно ждала этой встречи, этих слов любимого! Ты сдержанна, но в глубине счастлива! А ты, Боря, — он поворачивается к жениху, — не сразу давай волю своим рукам. Говори! Говори! А потом уже как завершение, как триумф любви ваш поцелуй.

Жених и невеста повторяют все снова.

В сторонке стоят епихинские бабы и старухи. Бабы с граблями: шли ворошить сено в луга да вот заглянули по пути; старухи гуляли с внуками: засмотрелись старые, а детишки шалят — бегают меж машин и юпитеров.

Уже больше месяца епихинцы переживают любовь молодой пары. Сюжет, сочиненный самим же Серафимом Леопольдовичем, знаком каждому по снятым сценам, по рассказу баб, занятых в фильме.

…В село приезжает молодая учительница. Она горожанка. Ей скучно в деревне. Ее не волнует ни радость встречи с учениками, ни красота окружающей природы. Девушка тоскует, шлет грустные письма родителям.

Но вот однажды, возвращаясь с ребятами из леса, на узеньком мосточке через реку учительница встречает молодого тракториста. Тот стоял на мосточке и, перегнувшись через перильца, бросал в реку куски хлебного мякиша. Шустрые голавли кругами ходили в темпом омуте и вдруг, разрезая водную гладь красными плавниками, выныривали и жадно хватали хлеб.

Учительница остановилась наблюдая. Тракторист взглянул на девушку раз-другой. Удивленный неожиданной встречей перестал бросать хлеб.

Потом тракторист катал учительницу на мотоцикле… Был уже снят и ромашковый луг, и купанье, и сенокос.

И вот теперь — последнее объяснение, а там уж финал — свадьба.

Серафим Леопольдович хлопнул ладонями, призывая всех быть внимательными, и, поднеся рупор ко рту, крикнул:

— Мотор!

Славка прибавил обороты генератору, и тотчас же яркий свет юпитеров затмил солнце.

Актеры снова начали повторять заученные движения и произносить слова любви.

Галя, как бы подчеркивая, что она не желает слушать банальности, повернулась, перебросила полотенце с одного плеча на другое и неторопливо пошла вверх по косогору.

Славка из-под защитных очков глядел ей вслед.

Догадывался ли он о чувствах Гали? Тутаев не знал этого. И теперь он стремился найти ответ на свой вопрос. Сидя напротив Славки, Семен Семенович наблюдал за ним. Однако Славка ничем не выдавал своего отношения к Гале. Даже когда она наклонялась над столом, чтобы положить на его тарелку какую-нибудь закуску, он не поднимал на нее глаз, а говорил: «Благодарю!»— и продолжал сидеть, как ни в чем не бывало, прислушиваясь к разговору.

Как это всегда бывает, после первой рюмки говорили в основном о закуске. Угощая гостей, молодая хозяйка сетовала на то, что стол-де беден, что по такому случаю-то, ради встречи, неплохо бы барашка зарезать, но барашков у них не водится — суеты с ними слишком много; даже гусей, даже кур нет! Гости, наоборот, хвалили закуску: всего много и очень вкусно.

• Предыдущая
• 30/75
• Следующая