Пестрые рассказы - Элиан Клавдий - Страница 30

• Предыдущая
• 30/50
• Следующая

Афинянин Диоксипп, победитель на Олимпийских состязаниях, торжественно, как это полагалось в таких случаях, въезжал в родной город. Стеклось большое количество народу, и люди карабкались куда попало, чтобы посмотреть на него. В толпе привлеченных зрелищем была женщина удивительной красоты. Взглянув на нее, Диоксипп тотчас же был пленен и не спускал глаз с красавицы, поминутно оборачивался и менялся в лице. По этим признакам все поняли, что он небезразличен к женщине. Состояние Диоксиппа прежде всех разгадал Диоген из Синопы и сказал стоявшим с ним рядом: «Смотрите, девчонка свернула шею вашему знаменитому герою».

Пифагор считал, что люди получили от богов две блаженные способности: говорить правду и творить добро. То и другое, по его мнению, сродни природе бессмертных.

Однажды Дионисий Младший встретился с Филиппом, сыном Аминты. Беседа, естественно, касалась всевозможных предметов, и, между прочим, Филипп спросил Дионисия, как это ему не удалось сохранить обширные владения, полученные от отца. Тот не без остроумия ответил: «Отец оставил мне в наследство все, кроме своей удачи, благодаря которой он сумел это приобрести и удержать».

Дионисий[397] двинул против Фурий триста кораблей с тяжеловооруженными воинами, однако налетел противный северный ветер, разбил корабли и лишил его таким образом флота. В благодарность за свое спасение жители Фурий принесли Борею жертвы, постановили считать согражданином, выделили ему дом с участком земли и стали ежегодно справлять в его честь праздник. Значит, не только афиняне признавали Борея своим свойственником;[398] жители Фурий присвоили ему прозвище «Благодетель», как, впрочем, по словам Павсания, и мегалополитяне.

Существует персидский обычай, согласно которому подавать царю советы относительно каких-нибудь тайных или спорных дел полагается, стоя на золотой дощечке. Если они будут одобрены, советчик получает ее в награду, однако его бьют плетьми за то, что он осмелился перечить царю. Свободному человеку, мне думается, следовало бы помнить, что оскорбление, каково бы оно ни было, не уравновешивается наградой.

Один юноша влюбился в гетеру из Навкратиса, Архедику. Она была высокомерна, непокладиста, а кроме всего, брала большие деньги и, несмотря на это, в скорости покидала того, кто их заплатил. Злосчастный юноша ни на что не мог рассчитывать, так как совсем не был богат. Как-то ему во сне привиделось, что он обладает Архедикой; с тех пор юноша исцелился от своей страсти.

Александр, сын Филиппа и Олимпиады, окончил жизнь в Вавилоне, хотя и мнил себя отпрыском Зевса.[399] Так как его соратники спорили за власть, тело царя оставалось без погребения, чего не лишены даже последние нищие, ведь человеку свойственно удалять мертвеца с людских глаз. Тело же Александра лежало в течение тридцати дней, пока тельмесец Аристандр, то ли одержимый божеством, то ли вдруг охваченный пророческим вдохновением, выступил перед македонянами и сказал, что Александр в жизни и смерти счастливее всех когда бы то ни было правивших царей. Боги-де открыли ему, Аристандру, что стране, которая примет тело царя, былое вместилище его души, суждено счастье и вечное процветание. После этого среди сподвижников Александра началось соперничество: каждый стремился перенести останки царя в пределы своих владений как драгоценный залог непоколебимой прочности власти.

Птолемей, если верить рассказам, выкрал тело и с великой поспешностью перевез в Александрию Египетскую. Македоняне ничего не предпринимали, за исключением Пердикки, который решился преследовать Птолемея. Действовал он, однако, не столько из уважения к памяти царя или по велению нравственного долга, сколько подвигнутый словами Аристандра. Пердикка нагнал Птолемея, и тут завязалась страшная схватка за тело Александра, подобная троянской битве за призрак, который, как рассказывает Гомер, Аполлон вместо Энея явил героям.[400]

Птолемею удалось следующим образом избавиться от преследования: он сделал куклу, похожую на Александра; ее, убранную царскими одеждами и дорогими похоронными покровами, Птолемей на украшенных серебром, золотом и слоновой костью носилках водрузил на одну из персидских повозок; тело же Александра, по его приказу, провезли вперед без всякой пышности по глухим неезженым дорогам. Пердикка захватил мнимый траурный поезд, считая, что добился цели, и таким образом потерял время. Он обнаружил обман слишком поздно, когда дальнейшее преследование было уже бессмысленно.

Вот аркадский рассказ о дочери Ясиона, Аталанте. Когда она родилась, отец велел бросить младенца: он говорил, что ему нужен мальчик, а не девочка. Тот, кому это было поручено, не убил ребенка, а положил у ручья на горе Парфенион. Там среди камней была пещера, окруженная тенистыми деревьями. И хотя девочка была обречена на смерть, случай, однако, спас ее. Вскоре после того, как младенца бросили в лесу, туда пришла медведица, детенышей которой поймали охотники. Сосцы ее набухли от молока и почти волочились по земле. По воле богов ей приглянулся брошенный ребенок, и она накормила его. Медведица и сама почувствовала облегчение от тяготившего ее молока и напитала младенца. Так же было и в другие разы, когда молоко скапливалось и обременяло ее: она ведь лишилась своих детенышей и стала кормилицей человеческого дитяти, а те самые люди, которые прежде охотились за медвежатами, выслеживали теперь медведицу. Они напрасно обшарили весь лес (медведица по своему обыкновению ушла на поиски добычи), но нашли в ее логове Аталанту, которая еще не звалась так; это имя девочке дали охотники. Она стала воспитываться у этих охотников в горах. С годами Аталанта выросла; она была девственницей, избегала общества мужчин, любила одиночество и поселилась на самой высокой горе, в ущелье, где бил ключ, росли высокие дубы и тенистые ели.

Что препятствует вам послушать об убежище Аталанты, как вы слушаете о пещере гомеровской Калипсо? Так вот, в ущелье была глубокая пещера, защищенная отвесным обрывом. Ее обвивал плющ; плющ сплетался с молодыми деревьями и полз по ним вверх. Кругом в мягкой густой траве рос шафран, гиацинты и другие цветы распускались не только на радость взору: их запах наполнял воздух вблизи пещеры, так что здесь можно было насытиться всем и досыта — благовонием цветов и трав. Высилось также множество лавровых деревьев, ласкающих взор вечнозеленой листвой. Гнущиеся под тяжестью гроздьев виноградные лозы, посаженные неподалеку, говорили о трудолюбии Аталанты. Вода, текучая, чистая и прохладная, как можно было убедиться, если окунуть в нее руку или попробовать на вкус, струилась в щедром изобилии. Притекая постоянно, она питала деревья и служила залогом их долголетия. Итак, место было исполнено прелести и также хранило черты чистого, целомудренного обиталища девы. Ложем Аталанте служили шкуры убитых на охоте животных, пищей — их мясо, питьем — вода. Одета она была совсем просто, как Артемида, и говорила, что подражает богине и в этом, и в желании вечно оставаться девой. Она была быстроногой и без труда могла настигнуть и зверя, и враждебного ей человека, а если сама желала от кого-нибудь бежать, никому не удавалось нагнать ее. В Аталанту влюблялись не только те, кто знал ее, но даже понаслышке.

Если мне будет дозволено, я опишу ее наружность. Против этого, конечно, никто не возразит, поскольку описания такого рода приносят пользу словесному искусству. Еще девочкой Аталанта была выше взрослой женщины, а красотой превосходила всех пелопоннесских девушек. Оттого, что она была вскормлена медвежьим молоком, и от постоянных трудов в горах Аталанта выглядела мужественно и сурово. В ней не было ничего девичьего — она ведь не росла в женских покоях и не знала ни матери, ни кормилицы. Стан ее, конечно, был строен, потому что занятием ее была охота и телесные упражнения. Волосы были белокуры без женских ухищрений, красок и снадобий; цвет их был делом природы. Лицо от солнца загорело, точно все было залито темным румянцем. Какой прекрасный цветок сравнится с лицом воспитанной в стыдливости девы! Два качества изумляли в ней: редкая красота и при этом способность устрашать. Обычно малодушный человек, увидев Аталанту, не только не влюблялся, но поначалу даже не смел глядеть на нее — столь ослепительна была красота девы. С ней было страшно встретиться еще и потому, что такая возможность случалась редко; ее было нелегко увидеть: мелькнув, как падающая звезда или молния, она появлялась внезапно и неожиданно, когда гналась за зверем или защищалась от чьего-нибудь нападения, и, едва показавшись, скрывалась в лесных дебрях, зарослях кустарника или где-нибудь в горной чаще.

• Предыдущая
• 30/50
• Следующая