Интимные тайны Советского Союза - Макаревич Эдуард Федорович - Страница 30

• Предыдущая
• 30/33
• Следующая

«Молодую гвардию» предали. Местное СД и украинская полиция разгромили ее – взяли половину организации. Другую половину – не смогли. Из арестованных никто ничего не сказал. Не выдал, хотя пытали зверски. Из документов допросов бывших полицаев, из актов эксгумации трупов известно: били, ломали кости, вырезали звезды на груди и спине, сажали на раскаленную плиту, выжигали глаза, отрубали руки и ноги.

Любовь Шевцову предали второй раз. Предал тот, с кем училась в спецгруппе НКВД. Ее долго выслеживало СД, и, наконец, взяло 1 января 1943 года. Она тоже прошла все круги ада – пытки и издевательства. Особенно старались украинские полицаи. Не выдала никого, от сотрудничества отказалась. 8 февраля радистку «Григорьеву» расстреляли. У большинства молодогвардейцев конец был одинаков – шурф заброшенной шахты, куда побросали их тела.

На оккупированной территории выбор, оказывается, был. Одни шли в полицаи и проститутки, другие в подпольные организации. Обыватель, правда, оставался посередине. И как всегда был прав. Когда наступили незабвенные «демократические» времена, его голос оказался решающим, чтобы забыть или опошлить тех, погибших в январе и феврале 1943 года в Краснодоне.

Но зато обыватель знал как распорядиться советской и оккупационной валютой, которая с разрешения немецких властей ходила параллельно на захваченной советской территории. Рубль был законным платежным средством, и хозяйственные банки, которые возникли взамен отделений советского Госбанка, вели с ним денежные операции. Когда армии Гитлера успешно наступали и давили советские войска, обыватель охотился за немецкими марками, охотно менял на них рубли, часто с наценкой 10–20 процентов. Но когда под Сталинградом Красная Армия измолотила армию Паулюса, доверие обывателя к марке зашаталось. Всеми правдами и неправдами он старался обменять ее на рубли. Владельцы публичных домов еще предпочитали марки, а их «труженицы» уже спешили менять немецкую валюту на советские дензнаки.

Оккупационные власти предлагали обывателю спасение от беспросветной жизни. На стенах окоченевших домов и заборов забелели листовки.

Ладно работали немецкие пропагандисты, они были настоящие профессионалы. Но людей отправляли не спрашивая, есть ли желание поработать на «просторных предприятиях». Повезло больше всего тем, кто сумел записаться на «немецкую» работу по месту жительства. Тех не отправляли.

В начале января 1942 года, в только что освобожденной Феодосии, лейтенант госбезопасности перебирает бумаги на столе у бургомистра города, назначенного немцами. И говорит в сердцах надоедливому корреспонденту:

– Бургомистр, сволочь, не успел сбежать, схватили. Начальника полиции тоже. Но вот с этими что делать!? Две недели назад перед Новым годом немцы набирали женщин в публичный дом. И десятки заявлений! – Лейтенант машет пачкой листов из школьных тетрадей. – Что с этими гражданками делать? Расстрелять, посадить?! Но «статьи» для этого нет, – сокрушался лейтенант.

Надоедливым корреспондентом был известный уже тогда поэт и драматург Константин Симонов. По поводу гражданок, написавших заявления в публичный дом, и людей оставшихся в оккупированных городах сцепился он как-то с главным редактором своей газеты «Красная звезда» Давидом Ортенбергом. Симонов написал очерк об инженере-коммунальщике и машинистке райисполкома, которые пошли служить немцам в городе Одоеве, что в Тульской области. Инженер наладил коммунальное хозяйство по требованию оккупационных властей, что оказалось полезным и для населения города, а машинистка пошла работать в городской магистрат, чтобы прокормить своих детей. Когда город освободили от немцев, и инженера и машинистку приравняли к изменникам. Это и возмутило Симонова, и свое возмущение он передал в очерке «В освобожденном городе». Эренбург в своем памфлете о Курске возмущался немцами и пошедшими к ним в услужение гражданами, Симонов возмущался в своем очерке произволом и дубовой прямолинейностью нашей власти.

Ортенберг очерк Симонова отверг, сказав при этом:

– Подарок для немцев твой очерк. Они его перепечатают в своих оккупационных листках, чтобы граждане наши поняли, что работать на немцев – это не страшно, и советская власть их поймет и простит, если вернется.

– А правильно всех одним аршином мерить? Что заставило того или иного человека идти служить немцам – надо понять! – сердился Симонов.

– В отношении каждого работает один принцип: служил у немцев или нет? Здесь не получится «с одной стороны», «с другой стороны». После победы будем заниматься этой диалектикой, – отвечал Ортенберг.

– А что же должен был сделать, по-твоему, этот инженер-коммунальщик?

– Надо было уходить из города, а раз остался – пусть и разгребает дерьмо, в которое влип из-за своего решения.

– Уходить из города, говоришь. Но этот инженер и другие граждане не виноваты, что мы отступили до Москвы. Мы отступили, а они пусть разгребают? Чем они виноваты? Немецкие танки летом по сорок километров делали в день, разве тут успеешь убежать на восток?!

– Не ко времени ты этот разговор затеял. Сейчас без однозначных решений, без железной руки мы не вернем, то, что отдали, а то, что еще не отдали – можем отдать – заключил Ортенберг.

Война и беспощадная власть военного времени определяли решения и судьбы людей, в том числе и дорогу для женщин в публичные дома. Кому из-за куска хлеба, кому из-за приглянувшегося ремесла. А на 2-м Белорусском фронте во фронтовую армейскую газету пришло письмо от солдата-пехотинца:

«Я сотни немцев перебил, а она их теперь распложает. Я кровь проливал, а она гуляла с фрицем, изменяла родине! Полтавская область, Кременчугский р-н, Краснознаменский сельсовет, Фенька Ивановна Горб. Пусть про ее все знают, пропишите!».

…Но вот минуло почти пятьдесят с лишним лет. Рухнул Советский Союз. Рынок и деньги теперь управляли людьми. Они теперь тащили девушек и женщин в отшлифованный столетиями бизнес на теле. Когда государство не смогло платить зарплату своим подданным, мужчины ушли в теневой бизнес, а женщины в проституцию. На Украине люди которые не могли прожить за счет одной зарплаты или которым не платили в течение долгого времени, искали дополнительную работу. А работу можно было найти только в новых развивающихся приватизированных, преступных секторах. К 1995 году объем теневой экономики насчитывал 50 процентов валового национального продукта[70]. Результатом чего стала криминализация экономики и расширение организованных преступных групп.

Кто же продолжил дело Горизонта и армянских деловых людей, когда кончился Советский Союз, пришли свобода и рынок? Самым колоритным продолжателем оказался некто Д. С. О нем достаточно много писали в 90-е и в начале 2000-х годов. Пусть он остается пока господином Д. С. Причина в том, что одна столичная газета достаточно полно представила его дела, а спустя неделю дала краткую справку, в которой говорилось, что редакция и автор не располагают документальными подтверждениями того, что данные сведения соответствуют действительности. Конечно, суд выносит окончательное решение. А затеянное журналистское расследование должно располагать фактами, которые выведут на определенного персонажа. А пока можно говорить о неком современном дельце, зарабатывающем деньги в том числе и на торговле женским телом. И таких дельцов, составляющих определенный тип, нынешняя действительность являет уже немало, особенно в сравнении с началом века двадцатого, где властвовал Горизонт. Итак, делец, реально существующий, как современный тип Горизонта.

• Предыдущая
• 30/33
• Следующая