Последний из миннезингеров (сборник) - Киров Александр - Страница 15

• Предыдущая
• 15/51
• Следующая

Вот на «Пигмалиона» и клюнула Рита.

– Прочитала я ваш рассказ, – похвасталась она в начале очередного урока. – Так себе, но прикольный.

– Так-так-так, – часто закивал Дмитрич, словно речь шла не о Шоу, а о младшем сыне самого Дмитрича, который был на самом деле долгожданным правнуком литератора, а самому Дмитричу стукнуло девяносто, – и что же, Рита, тебе показалось там прикольным…

– Ща… Я… – Рита достала из сумки книжку и открыла ее по закладке, выполненной в форме пятитысячной купюры. – Во! Элиза (Хиггинсу). Скотина вы толстожопая!

Далее Рита спохватилась, крикнула «ой, толстокожая» и довольно громко засмеялась. Впрочем, надо сказать, что смеялась она в одиночестве.

Это не смутило любознательную и день через два вежливую девушку. На следующий день она довольно громко смеялась, увидев в списке рекомендованной литературы, вынесенном на доску детской рукой Дмитрича, произведение под названием «Властелин конец». Из списка же добросовестно вычитала «451 градус по Фрейду».

После Фрейда Дмитрич стал вспоминать другие подходы к обучению трудных детей.

12

«Иногда понимание литературы, – думал Дмитрич, – начинается с понимания современной литературы. Литературы сегодняшнего дня».

На следующий день умер Вознесенский, а Дмитрич пришел на уроки с гитарой.

Класс встретил его восторженно, и в течение первой пятиминутки урока в кабинет литературы подтянулись еще человек шесть «гастролеров», чего не наблюдалось с момента появления Дмитрича в школе.

– Петь будете? – полюбопытствовали третьегодницы и зарделись.

– Романсы, – предположила Настя Шемякина и сладко зевнула.

– Рокерское че-нить, – попросила Джульетта.

– Из Скорпов, – поддержал ее Ромео.

Однако Дмитрич, сообщив детям скорбную весть о смерти большого поэта, спел «Сагу», чем вызвал бурю аплодисментов. Затем литератор исполнил еще несколько малоизвестных песен.

– Я не въеду, – призналась Рита. – Че-нить проще плиз.

И тогда Дмитрич спел «Плачет девочка в автомате».

– Это, на первый взгляд, простая попсовая песенка, – начал литератор через полминуты после заключительного аккорда, собираясь далее поведать слушателям о словесном рисовании, но третьегодницы не дали ему не то что закончить, но даже и начать лекторий.

– О, мы поняли! – сказала первая.

– Мы с Махой поняли, – поддержала ее вторая.

– Мона и побазарить, – воодушевилась первая третьегодница поддержкой второй третьегодницы.

– Маха говорит, что мы сами расскажем, че да как, – прервала первую третьегодницу вторая третьегодница.

Далее они говорили поочередно.

Поначалу Дмитрич потирал руки, думая, что педагогический прием сработал, но движения его становились все менее энергичными, все более вялыми, и руки в конце концов остановились так, что со стороны могло создасться впечатление, будто Дмитрич собрался молиться.

– Короче, это стих про девушку…

– Короче, она его любила…

– Ага, ваще любила, короче…

– И переспала с ним, короче…

– Короче, да, а сама была типо девочкой…

– Ага, короче, он у нее был первым…

– Ну, первый мужик, короче, понятно, не будем подробнее, на уроке все же…

– Короче, и так типо понятно, кто был, тот знает, короче…

– И, короче, они переспали… Во-от.

– Ага, а она ему потом звонит, – это сказала Маха, сделав ударение на первом слоге. – Звонит, блин, а он козел, типо я тя не знаю и ваще отвали, плиз…

– Козел, короче…

– Все мужики такие…

– Козлы, короче, переспят и бросят…

– Потом, короче, привыкаешь, а сначала типо фигово.

– Первый раз када.

– Ага.

Современная литературная стилистика была таким образом исчерпана, а Дмитрич обратился к подробному комментированию читаемых текстов.

13

И вообще: литератор решил опередить события.

– Духовные искания грозовых шестидесятых, – сказал он дома жене, – не могут быть поняты без итогов грозовых шестидесятых, а именно – без Гражданской войны. Нужно попробовать рассказать о Гражданской войне – они ведь знают Чапаева, Щорса, Деникина – а потом уже обратиться к ее истокам.

– Придурок, – пожала плечами жена, рисующая плакат ко Дню защитника Отечества.

Накануне она сказала мужу, что беременна и что аборт делать не будет ни в коем случае.

Назавтра Дмитрич рассказывал детям про Шолохова.

– …в плен к самому батьке Махно…

– А кто такой Махно? – неожиданно заинтересовалась Настя Шемякина, чему-то загадочно улыбаясь, словно чуя в словах учителя некий подвох.

– И почему «батька»? – хором заинтересовались матюгальщики, надеясь таким образом попасть в поле зрения Насти Шемякиной.

Глаза Дмитрича под очками загорелись огнем то ли педагогического вампиризма, то ли преподавательского донорства.

– Махно – один из героев Гражданской войны. Сначала он воевал на стороне красных, потом перешел на сторону белых, а после этого воевал… сам по себе, что ли. Называл себя анархистом. А батькой он стал после одного случая. Однажды у Махно осталось всего ничего бойцов – человек двадцать, не больше. Их преследовали интервенты и обложили остатки отряда в окрестностях одного хутора. Бойцы были изранены, голодны. Махно предложил им не ждать, когда их добьют в лесу, а самим напасть на врагов, тем более что иноземцы притесняли местное население, бесчинствовали, как хотели. Интервенты расположились около рынка. Махно со своими людьми под видом крестьян с обозами приехал на площадь. А в обозах под сеном были спрятаны пулеметы. В условленный момент сено полетело в стороны – и человек двести интервентов после короткого яростного боя остались лежать на площади. Тогда и раздалось от простых людей, хуторян: «Ой, да ты батько! Да ты наш батько!» Так Нестор стал батькой Махно…

Дмитрич в ходе рассказа разошелся, очки его запотели, лицо покраснело, а нос – так тот просто побагровел. Пот выступил на висках литератора. Борода как-то сама собою взлохматилась. Казалось, что он сам только что влетел в класс оттуда, с площади, на которой отчаянные махновцы крошили то ли белочехов, то ли румын…

– А-га-га-га-га! – засмеялась вдруг Настя Шемякина.

И Дмитрич окончательно вернулся в 2010 год.

– В чем дело, Настя? – удивленно поинтересовался он.

– А-га-га-га-га… – продолжала смеяться Настя.

– Ы-ы-ы-ы, – не понимая, в чем дело, поддержали красавицу ее поклонники-матюгальщики.

– Хи-хи-хи-хи, – занялась Джульетта, тоже не разобравшись, в чем дело, но не желая ударить лицом в грязь, если вдруг Настя смеется по делу.

– Го-го-го, – осторожно поддержал подругу Ромео.

Третьегодницы робко улыбались, боясь ошибиться и думая об оценке за четверть.

– В чем дело, Настя? – уже громче повторил Дмитрич, не то испугавшись за здоровье первой красавицы, не то обидевшись на нее.

– Аааа… Фамилия какая прикольная – Мах-но! – с удовольствием протянула Настя и застонала, не в силах больше смеяться.

Перестали смеяться и остальные.

– Дура! – фыркнула Джульетта.

– Сама, блин, дура, – поставила ее на место Настя Шемякина.

– Настя, – осторожно начал Дмитрич, – понимаешь, Махно – украинец. На Украине у людей фамилии, несколько не привычные нашему уху. Ющенко, например. Наливайко. Хметь. Если бы ты училась в украинской школе, фамилия Шемякина тоже могла бы вызвать там улыбку…

– Не! – подумав секунду, покачала головой Настя. – Махно – прикольная фамилия, а Шемякина – нор-рмальная.

После этого Настя, тряхнув головой, снова довольно громко рассмеялась.

Дмитрич пожал плечами и почему-то стал вспоминать, какое сегодня число и когда он последний раз принимал на грудь.

14

Как-то раз, еще по весне, Дмитрич решил: этих детей невозможно научить систематически читать, так научу же я их хотя бы систематически мыслить.

С этим он начал чаще обычного проводить сочинения. Однако и здесь возникли трудности. Трудности заключались в том, что сочинения дети писать, во-первых, не хотели, во-вторых, не умели, в-третьих, не учились.

• Предыдущая
• 15/51
• Следующая