Чекистские будни - Федичкин Дмитрий Георгиевич - Страница 57

• Предыдущая
• 57/61
• Следующая

Через несколько дней поезд увозил Николая Абрамова в столицу. Решение было принято.

Из соседней комнаты вышел человек средних лет, одетый в штатское, но с явно военной выправкой.

— Вот, ваше благородие, — указал Михеич на гостя, — спрашивают его превосходительство.

Капитан Фосс окинул Николая Абрамова оценивающим взглядом.

— Кто вы и по какому делу?

— Як генерал-лейтенанту Федору Федоровичу Абрамову, — поднявшись со стула, сказал Николай и добавил: — Он мой отец.

— Извините, — пробормотал Фосс. — Я вас сразу и не узнал, а теперь вижу: вы так похожи на его превосходительство. Прошу! — И он широко распахнул двери кабинета, пропуская Николая вперед. — К вам, ваше превосходительство!

Из-за стола поднялся мужчина лет пятидесяти с лишним, в гражданском костюме, с сединой в висках.

— Николай?.. — неуверенно проговорил он.

— Ваше превосходительство… — Николай шагнул навстречу генералу, и тот обнял его за плечи.

— Столько лет не виделись, боже мой! — говорил Федор Федорович. — Целых двенадцать… Какой же ты большой!.. — Потом пододвинул к нему стул. — Ну, садись, рассказывай.

— Слушаюсь, ваше превосходительство, — сказал Николай, опускаясь на краешек стула. Он не случайно называл отца так официально, по-уставному. С детства ему запомнилось, что отец, получив звание генерала, требовал ото всех, даже от своих домашних, чтобы его именовали «вашим превосходительством». Видимо, это доставляло ему большое удовольствие.

— Ну, говори, говори, Коля! — попросил генерал, усаживаясь рядом. — Расскажи, как тебе удалось вырваться от большевиков?

— Все было не так уж и трудно, — усмехнулся Николай. — Сначала пришлось для отвода глаз вступить в комсомол. Потом устроился на судно каботажного плавания. Затем добился перевода на заграничную линию: Ленинград-Гамбург. В первом же рейсе сбежал с парохода и поехал поездом в Берлин: рассчитывал оттуда добраться в Софию. Но в Берлине вышла неприятность. При проверке документов обнаружилось, что у меня нет паспорта, и немцы посадили меня в тюрьму. Выручил генерал фон Лампе. Он, оказывается, хорошо знает ваше превосходительство, сказал, что там, в Берлине, служит тому же великому делу, что и вы. Так вот, он прочитал в газетах, что полицией задержан матрос, сбежавший с советского парохода и называющий себя сыном генерала Абрамова. Фон Лампе выхлопотал мне освобождение, сообщил ваш адрес, дал денег на дорогу и отправил в Софию. Вот, собственно, и все.

Генерал слушал, полузакрыв глаза. Долгожданная встреча, видимо, всколыхнула в нем воспоминания о прошлом. Непримиримый враг Советской власти, занимавшийся подготовкой и засылкой через границу в нашу страну террористов и диверсантов, генерал Абрамов порой испытывал острое чувство одиночества, живя на чужбине без родных и близких. И вот его Николай, увидеть которого он уже почти и не надеялся, ловко провел чекистов, не сводивших, конечно, с него глаз как с сына белогвардейского генерала, и сам нашел дорогу к своему отцу!

— Ты правильно сделал, что приехал ко мне, — сказал Федор Федорович. — Будешь жить у меня, тебе надо учиться. Но это потом, пока отдыхай. Я думаю, теперь мы вместе будем бороться против большевиков. Ты ведь хочешь помочь нашему святому делу?

— Да, да, — кивнул Николай, — я готов постоять за наше дело.

Двухэтажный особняк на улице Оборище принадлежал некогда одному из болгарских министров. Когда он умер, дом перешел во владение его одинокой дочери. Она занимала в нем две комнатушки, а остальные пять сдавала в аренду под врачебные кабинеты белоэмигрантскому Красному Кресту. В 1929 году Красный Крест перебрался в другое помещение, а в особняке остались только квартира и кабинет зубного врача Александры Семеновны. Несколько лет назад она с дочерью Наташей приехала сюда из СССР к своему мужу, болгарскому гражданину. Но семейная жизнь у них не удалась, они развелись, и сейчас Александра Семеновна жила тут вдвоем с дочерью.

Генерал Абрамов, чья «резиденция», как уже говорилось, помещалась в пристройке к особняку, служившей прежде жильем для прислуги министра, часто заглядывал к Александре Семеновне. Он ценил не только ее медицинские знания и опыт, но и человеческие качества. После всех ровсовских дел ему было приятно посидеть в ее уютной квартире, поговорить о жизни, вспомнить прошлое, свою семью, помечтать о будущем. Иногда он приносил Наташе шоколадку, а ее матери — букет пунцовых роз. Естественно, что, когда вдруг объявился его сын, генерал чуть ли не на следующий день повел Николая к своим друзьям.

Александра Семеновна встретила молодого человека ласково и сердечно. Она с интересом расспрашивала его, как живут теперь люди в России, судьба которой, по ее словам, была ей далеко не безразлична. Ответы Николая, непосредственные и искренние, явно понравились ей. В отличие от многих других беглецов из Советской страны, он не порочил огулом родную землю. Спокойно и просто он объяснил, что ему, сыну белого генерала, руководителя антисоветской организации, было трудно оставаться в Советском Союзе, и поэтому он решил уехать к отцу.

Такие суждения, полные достоинства и благоразумия, импонировали не только Александре Семеновне и ее дочери. Даже сам генерал, монархист и реакционер, почувствовал к сыну уважение, поскольку увидел в нем не одного из стандартных хулителей Советской власти, какими было подавляющее большинство эмигрантов, а человека умного, самостоятельно мыслящего.

Весть о том, что сын генерала Абрамова сбежал из «большевистского ада» и приехал в Софию к отцу, быстро облетела белогвардейские круги в Болгарии и в соседних странах. По-разному восприняли эту новость в «высшем свете» русской эмиграции. Одни говорили, что никакой это не сын, а авантюрист-самозванец, решивший устроить себе легкую жизнь под крылышком у расчувствовавшегося генерала. Другие уверяли, что он не иначе как «красный агент и гепеушник»: «Вы и не представляете себе, на что способны чекисты. Они подобрали двойника подлинному сыну его превосходительства, сочинили ему соответствующую биографию, научили хорошим манерам, и вот он во всеоружии прибыл в Болгарию». Третьи, главным образом, дамы, любившие повздыхать о былых роскошных нарядах и балах, возражали: «Ну какой же он «гепеушник» и «красный агент»! Он такой юный — ни бороды, ни усов. Нет, совсем не похож на большевика. Партикулярный молодой человек. А жесты, походка — вылитый генерал. Вы посмотрите: когда они рядом идут, стоят, сидят — одно лицо, одна фигура. Этот Николя просто душечка!..»

Ажиотаж вокруг генеральского сына продолжался довольно долго. Особенно жаркие споры велись в ближайшем окружении его превосходительства. Капитан Фосс и начальник контрразведки РОВСа полковник Браунер, занимавший по совместительству пост начальника отдела в болгарской политической полиции, пытались убедить генерала, что он поступает опрометчиво, живя под одной крышей с беглецом из Советской России.

— Я обязан предостеречь ваше превосходительство, — говорил ему Браунер, — чтобы вы не слишком доверялись этому молодому человеку. Каких-либо доказательств у меня пока нет, но не исключено, что это очередная мистификация ОГПУ. Осторожность прежде всего.

На первых порах опытному контрразведчику вроде бы удалось заронить сомнение в душу генерала Абрамова — тот начал присматриваться к своему сыну. Он пытался вспомнить его детские привычки, особенности поведения, манеру говорить, смеяться и сравнивал с тем, что наблюдал в нем теперь. Иногда ему даже казалось, будто что-то здесь и в самом деле не так. Однако чем дальше, тем больше генерал убеждался, что перед ним его Николай. Правда, сын сильно возмужал и был несколько «испорчен» большевиками. Но все равно это был его сын, а не какой-то там «самозванец». И однажды его превосходительство решительно заявил Браунеру:

— Считаю, господин полковник, ваше недоверие к моему сыну личным оскорблением.

• Предыдущая
• 57/61
• Следующая