Выбери любимый жанр

Империализм от Ленина до Путина - Шапинов Виктор Владимирович - Страница 11

Изменить размер шрифта:

Теоретические мотивы Троцкого почти безупречны: трудно представить себе развитие социализма без прогресса в деле мировой революции. Однако, 30-е годы дают обратную картину – стремительные социальные преобразования в СССР и коричневеющая, несущаяся к мировой войне Европа.

Не последнюю роль в этом сыграл мировой кризис, известный как Великая депрессия.

1932 год стал кризисным годом левой политики Сталина: в этот год историки фиксируют резкий всплеск антисталинских выступлений в партии, самым крупным из которых была «Рютинская платформа», автор которой был до этого лоялен. Появляются серьезные колебания у многих членов Политбюро, большинству которых Сталин, как явствует из опубликованной переписки с Молотовым, не доверяет. Наконец, в этом году Сталин не выступил ни на одном публичном мероприятии, в том числе на XVII партконференции, а на последовавшем Пленуме ЦК ограничился лишь репликами с места.

После уничтожения частного хозяйства на селе, острие борьбы вновь вернулось в город. Условно можно назвать его противоречием между «бюрократией» и пролетариатом. В бюрократию здесь следует включить не только управляющий слой – государственную и партийную бюрократию, – но и высокооплачиваемых лиц умственного труда, прежде всего хозяйственную бюрократию. Этот слой позже получил название «партийно-хозяйственной номенклатуры».

Период 30-х годов обычно описывается через две штампованные схемы. Первая: бюрократия под руководством Сталина уничтожала одно за другим завоевания революции. Вторая: советский народ под руководством Сталина строил социализм «от победы к победе». Ясно, что ничего общего с реальностью не имеет ни та ни другая схема.

Сторонники первой схемы до сих пор тщетно пытаются вывести все мероприятия, проводившиеся в СССР из «интересов бюрократии». Бюрократия превращается в волшебную отмычку, при помощи которой можно раскрыть все тайны советской политики и экономики. Достаточно сказать пару фраз о бюрократии, и все становится ясно.

Бюрократия превращается в самого Господа Бога, пути которого, как известно, «неисповедимы». Так же неисповедимы и «интересы бюрократии». По крайней мере, невозможно сказать, почему в 30-е годы эти интересы были именно таковыми, а не другими.

Почему бюрократия поддерживала линию Сталина? Гораздо логичнее с точки зрения действительных интересов бюрократии было бы превратиться в частных собственников или высокооплачиваемых капиталистических менеджеров, поддержав Бухарина. Или, на худой конец, тихо саботировать «призовую скачку индустрии» и прочий «авантюризм», и пожинать плоды тихого и размеренного бюрократического благополучия. Собственно, эти два способа поведения и были избраны советской бюрократией, когда она была предоставлена самой себе – в эпоху Брежнева и Горбачева.

В 30-е годы мы видим прямо противоположное. Вековой уклад, составлявший основу господства старой русской бюрократии, взрывается головокружительными атаками, а затем и вовсе запускается мясорубка большого террора, в котором значительная часть бюрократии гибнет физически.

«В первый свой период советский режим имел, несомненно, гораздо более уравнительный и менее бюрократический характер, чем ныне, – пишет Троцкий. – Но это была уравнительность всеобщей нищеты. Ресурсы страны были так скудны, что не открывали возможности для выделения из массы населения сколько-нибудь широких привилегированных слоев. В то же время «уравнительный» характер заработной платы, убивая личную заинтересованность, превратился в тормоз развития производительных сил»[23].

Ускоренная индустриализация заставила такой привилегированный слой выделить: это управленческий (в том числе не только хозяйственное, но и политическое управление, которое было слабо разделено), технический и научный персонал. Или «сталинская бюрократия», если пользоваться привычным уже термином. Эту бюрократию приходилось растить не менее ускоренными темпами, чем проводилась сама индустриализация, а для этого приходилось ее подкупать высокими зарплатами, лучшим жильем и т. п. Это было несомненным отступлением от принципов социализма, но никак по-другому в изолированной стране строить этот самый социализм было просто невозможно.

Не нужно переоценивать эти привилегии. Социолог Л. Гордон пишет: «Соотношения, при которых практически все инженеры и ученые получали заметно больше рабочих, а последние – больше колхозников, когда на оборонных заводах и у командного состава армии оклады были выше, чем на гражданских предприятиях или в учреждениях культуры и обслуживания, – эти соотношения воспринимались как само собой разумеющиеся. Что же касается наиболее произвольных различий в сфере распределения, имевших характер привилегий, они распространялись в те годы на очень узкий круг работников и находились по существу вне поля зрения народных масс»[24].

Однако при этом бюрократия обрастала связями, окостеневала, входила во все большие противоречия с массами, ее аппетиты росли.

Именно в этой обстановке такие противоречия привели к вспышке террора 1937–1939 годов.

Террор решал, во-первых, проблему производственной эффективности. Бюрократический метод управления давал результаты лишь в определенных пределах. С завершением индустриализации он стал давать сбои, по крайней мере, в крупных городах. В социальном плане это вылилось в противостояние «масс» и «аппарата». Причем самое высшее руководство партии выступило здесь на стороне масс. В условиях, когда материальных условий для уничтожения разделения труда и перехода к самоуправлению еще не было, дело вылилось в погром аппарата, в собственно террор. Движение, которое при других условиях могло вылиться в переход к бесклассовому коммунизму, привело лишь к демократизации и сильному разбавлению аппарата выходцами из низов. Этот аспект террора, даже убежденными антисталинистами отмечается как демократический аспект репрессий.

Место «сталинизма» на пути от капитализма к коммунизму

Касаясь «преданий старины глубокой» коммунистического движения, меньше всего хочется «будить призраков» и участвовать в спорах 80-летней давности, от политических условий которых не осталось и следа. Тем не менее, важно указать действительное место сталинского периода в истории СССР в общем движении от капитализма к коммунизму.

Что такое коммунизм с действительно научной точки зрения? Немногие из коммунистов сегодня задумываются об этом. Большинство удовлетворяется той версией, что коммунизм – это что-то типа теории «социального государства» с примесью патриотизма (по вкусу). Но коммунизм – это вовсе не сборная солянка мелкобуржуазных теорий.

«Коммунизм как положительное упразднение частной собственности – этого самоотчуждения человека – и в силу этого как подлинное присвоение человеческой сущности человеком и для человека; а потому как полное, происходящее сознательным образом и с сохранением всего богатства предшествующего развития, возвращение человека к самому себе как человеку общественному, т. е. человечному. Такой коммунизм, как завершенный натурализм, = гуманизму, а как завершенный гуманизм, = натурализму; он есть действительное разрешение противоречия между человеком и природой, человеком и человеком, подлинное разрешение спора между существованием и сущностью, между опредмечиванием и самоутверждением, между свободой и необходимостью, между индивидом и родом. Он – решение загадки истории, и он знает, что он есть это решение»[25]. При этом, «положительное упразднение частной собственности, как утверждение человеческой жизни, есть положительное упразднение всякого отчуждения, т. е. возвращение человека из религии, семьи, государства и т. д. к своему человеческому, т. е. общественному бытию»[26].