Веселие Руси. XX век - Коллектив авторов - Страница 53

• Предыдущая
• 53/116
• Следующая

Но достаточно о грустном, тем более, что зеленый гад в войне белых и красных отстаивал только свой собственный цвет и его жертвы носили, так сказать, обоюдный характер. Некоему начальнику одного из районных отделов транспортной ЧК на Самаро-Златоустовской железной дороге случилось осенним днем 1920 года проходить по городу Самаре. По пути им была встречена целая манифестация, в которой выделялись два оркестра военной музыки, красные знамена, вереница гробов и среди манифестантов – некоторое количество попов, – рассказывал чекист в письме в редакцию «Правды». Абсолютно ничего не понимая, он обратился к первому встречному с вопросом: «Что происходит?» На что услышал ответ: «Хоронят борцов за свободу». Естественно, желая узнать при каких обстоятельствах геройски погибли товарищи, чекист продолжал расспросы собеседника и получил следующее разъяснение: «Отравились спиртом на свадьбе у комиссара губрозыска». Посчитав ответ своего собеседника злобной контрреволюционной провокацией, чекист привычно предложил ему следовать за собой. Однако в милиции слова прохожего полностью подтвердились, и дополнительно выяснилось, что всего отравившихся на свадьбе спиртом было до 40 человек, 13 из них умерло, в том числе и сам жених – комиссар губрозыска, член партии[409].

«Со стороны губернских властей Самары, – писал возмущенный чекист, – демонстративные похороны жертв Бахуса, это надругательство над памятью павших борцов за свободу, так равно и идей коммунизма». И это на фоне разгула бандитизма в городе, открытой спекуляции «персюков» и иных иностранных подданных, куч навоза на улицах, наконец, «стада свиней и другой дичи на улицах, разрывающих указанные кучи и распространяющие смрад по улицам Самары»[410].

Однако вновь из Поволжья вспомним суровую новгородчину. Все же любопытно представить, что же такое могло получиться у телеграфа, если бы в нужный момент член ревкома Бутин мог направить рапорт губернскому руководству? А могло бы получиться, очевидно, такое интересное сообщение, подобное поступившему из Саратова и помещенное в одном из номеров РОСТА за 1920 год: «В середине августа близ села Соломатина Камышинского уезда в реке Иловле обнаружен крокодил длиною в 2 аршина и весом в 1 пуд и 8 фунтов. Крокодил расстрелян»[411].

Известный большевистский острослов Л. Сосновский совершенно безответственно отнесся к сообщению и вздумал иронизировать в «Правде» легкомысленной заметкой под названием «Крокодилы из РОСТА». Дескать, крокодил-то был непростой, а агент Антанты, в чьи планы входило не только поднять контрреволюцию в селе Соломатине и взбудоражить всех пескарей в реке Иловле. Крокодил метил по разным притокам, Волге и Оке добраться в Москву и при поддержке меньшевиков и эсеров свалить советскую власть. Но камышинцы не дремлют, крокодил расстрелян. Жаль только РОСТА не сообщила, какие объяснения крокодил дал на допросе[412].

Трудно согласиться с несерьезным тоном Сосновского. Мы вполне солидарны с медициной и допускаем обнаружение соломатинскими гражданами в своих владениях крокодила даже без всяких контрреволюционных намерений с его стороны. Неясно только вот что: после какого стакана саратовского первача выплыло это чудовище, и после какого было расстреляно. Саратовцы изначально выделялись среди масс трогательным единением во хмелю. Как следует из обширного доклада председателя местного губисполкома В.А.Радус-Зеньковича о положении дел в губернии на осень 1919 года: «Борьба с самогоном стояла летом большим вопросом, требовавшим особой системы борьбы с ним. Денежные штрафы сносились естественно легко, отобрание аппаратов поддавалось исправлению, заключение в тюрьму и суд не пугали. Пеня хлебом, хозяйственное разорение были основательней, здесь надо отметить, что последнее время в этом отношении принесло разорительную перемену… сплошная пьянка, какую давала губерния еще весной, когда пили все – и крестьяне и милиция и должностные лица, вплоть до председателя уисполкома, прошла и надеемся теперь ей не будет возврата»[413].

Да, время, когда импульсы самобытной народной жизни достигали снизу только до уровня уездисполкома, должно было безвозвратно пройти. К осени 1919 года, ввиду непосредственной деникинской угрозы, саратовское руководство взялось было за искоренение всяческой вольницы и в том числе самогонки самыми революционными методами. Из сохранившегося списка расстрелянных карательным отрядом некоего Черемухина, наводившего грозу в Балашевском, Аткарском и других уездах Саратовской губернии, из 127 казненных, наряду с расстрелянными за вооруженную борьбу против советской власти, грабежи совхозов и прочее, 13 человек было поставлено к стенке за самогоноварение, будучи уличенными на месте преступления или по навету[414]. Радус-Зенькович высоко оценил деятельность отряда Черемухина. Мятежи были подавлены, крестьянство умиротворено, потек хлеб по разверстке, словом, было о чем доложить в Москве предстоящему IX съезду партии. И здесь у нас появляется возможность, и даже необходимость разбавить самогон более изысканными напитками, проще говоря, наше исследование зовет нас подняться дальше вверх по общественной лестнице.

Согласно рапорту контролеров-инструкторов начальнику отдела заградительных отрядов Главуполнаркомпрода от 24 марта 1920 года, 17 марта из Саратова в Москву по Рязано-Уральской железной дороге вышел поезд, в составе которого находились отдельные вагоны 1 класса с товарным прицепом, в которых комфортно расположились член РВСР С.И.Гусев, начальник особых отделов Юго-восточного и Кавказского фронтов Н.А.Скрыпник, известный Радус-Зенькович и их многочисленная свита. На станции Хоботово Тамбовской губернии после продолжительного скандала вагоны были осмотрены агентами заградотряда на предмет незаконного провоза нормированных продуктов. Разумеется, их там оказалось предостаточно – окорока, мясо, мука, колбасы, крупа, консервы и в числе прочего внушительная корзина с тремя десятками бутылок спиртного.

В ответ на законное замечание Гусев обозвал начальника заградотряда дураком, мол, «не стану с больше с тобой разговаривать, потому, что ты не знаешь, у кого можно осматривать и отбирать. Я везу себе манную крупу, так как я больной»[415]. Тут к разговору присоединился и Радус-Зенькович, который «как врач» засвидетельствовал, что Гусев действительно больной и в доказательство почему-то показал удостоверение члена ВЦИК за № 45, где, однако, ничего не было сказано, что тов. Радус-Зенькович действительно есть врач, как отмечено в рапорте[416]. Короче, скандал вышел большой, вызвавший после резонанс в ЦК РКП(б), но тогда 30 бутылок с закуской так и уехали в Москву на съезд партии.

А в столице и без провинциальных гостинцев имелись свои застарелые проблемы. В феврале 20-го года комендант Кремля балтийский матрос Мальков вдруг запросился у секретаря ЦК Н.Н.Крестинского перевести его в Петроград или отпустить на фронт. Заявление Малькова разбиралось на заседании Оргбюро 1 марта, где выяснилось, что комендант умудрился поссориться с сестрой Троцкого и женой Каменева – О.Д. Каменевой, а также вызвал неудовольствие и у самого Троцкого. Товарищ Каменева стала всюду порочить Малькова, утверждая, что тот, де, пьет горькую, кремлевским барышням от него проходу нет и т. п. Бравый матрос пытался защищаться, говорил, что никогда не пил, ссылался на прошлый год, когда он тому же Оргбюро предлагал ликвидировать кремлевские винные погреба. Кстати, тогда на это возражал член бюро Сталин: «А что жэ будут пит кавказцы?» – спросил он. Погреба были спасены, но Мальков все-таки был вынужден отправиться на фронт[417].

• Предыдущая
• 53/116
• Следующая