Гадюка (сборник) - Толстой Алексей Николаевич - Страница 25
- Предыдущая
- 25/48
- Следующая
– Нет, Настасья Ивановна, не уйдете…
Это был Сучков. Длинное, без румянца, лицо его разрезало воду, приближалось со страшной быстротой. Вдруг он вскинулся, вильнул спиной и, нырнув, проплыл глубоко бледной тенью под розовым Настиным телом. Ее охватил такой непонятный страх, что она вскрикнула, выскочила по пояс из воды. Загоготали парни на берегу, пронзительно засвистали мальчишки на мокрой катушке.
Сучков вынырнул, отфыркнувшись, отсморкнувшись, сказал:
– Я всю неделю мечтал с вами встретиться…
Настя медленно плыла к мызе. Плохо слушались руки, ноги. Он плыл сбоку, как водяной конь, – казалось, вода кипит вокруг его ошпаренного тела…
– Я искал встречи… Вы произвели на меня незабываемое впечатление…
– Слушайте, оставьте, Василий Алексеевич…
– Не вспоминайте, что было в прошлое воскресенье… Я совершенно переродился… С Варварой – ничего общего… Я понял, кому отдавал мои силы… Хочется много-много говорить вам о моих настроениях… То, что мы так разделены, чертовски бесит меня, моментами схожу с ума… Хочется синих глаз… Хочется вашей ласки…
– Слушайте, – проговорила Настя, задыхаясь, – поворачивайте, здесь женский пляж…
– Завтра приду опять, – сказал Сучков почти что зловеще, – Оставьте всякий страх, отдайтесь красивому зову.
Он поплыл назад так уверенно, будто и на самом деле был Настиной судьбой. Настя вышла из воды, встревоженная и рассеянная, накинула платьишко и босиком пошла на мызу. Вот так начало лета, вот так начало жизни!.. Хотя, помимо всего прочего, по молодости и глупости ей было также и приятно, когда вспоминала, как по синей-синей воде, под потоками солнца плыл водяной конь.
Искупавшись, Сучков пошел через Тучков мост на Васильевский. Здесь на углу, у самого моста, в старинном подвале была пивная. Место известное. У хлопающей поминутно двери играл на цитре бородач с мертвыми глазами. Звенение цитры, несвязные крики, стук кулаков по столикам, грохот пивных ящиков – все эти звуки перекатывались под низкими и потными сводами. Дышали здесь одним махорочным дымом. Видимо, без того, чтобы въехать в голову пивной бутылкой, трудно было обойтись в этом месте.
Сучков прошел в дальнюю комнату и сейчас же увидел Матти.
– Давно ждете?
– Ничего, – не спеша сказал Матти.
– Ну что же, парочку?
– Но здесь чересчур много публика.
– Делу не мешает. Лучше места не найти. Сучков сел, забарабанил ногтями. Ело глаза.
Матти нагнулся к его уху:
– Я больше ожидать не в состоянии. Я есть лицо, которое бескорыстно взял на себя труд привлечь вас к высоко идейному делу. Вы в душе европеец. Вы должны нам помочь. Но если вы сегодня же не скажете «да» – сегодня же я ушел через границу.
– Конкретно, реально: сколько денег?
– Задатку пятьсот рублей.
– Мало, – быстро сказал Сучков.
– Хорошо, там посмотрим. Повторяю: я бескорыстно выполняю инструкции. Я буду говорить об увеличении задатка. Затем, по доставлении нам сведений…
– Тише с такими словами, – сказал Сучков.
– …вы получаете за каждое вполне законченное сведение по сто рублей…
– Мало…
Молочное лицо Матти начало краснеть, побагровели уши, налилась потная жила поперек лба.
– Я бы не хотел, чтобы вы надо мной смеялись. На ваше жалованье вы не сможете сшить даже хороший пиджак, вы ходите в скверный пиджак, в Европе над такой пиджак будут смеяться… Вы курите паршивый папирос и кушайте в будни один блюд. (От возмущения он говорил все хуже по-русски.) А я вам предлагай колоссальные деньги… Я предлагай сто рублей за каждый сведений… За месяц вы можете дать много сведений…
– Тише орите… ну вас к черту!
Сучков оглянулся. Стало холодно спине. У стены сидела Варвара в розовой шляпке, надвинутой на глаза, сжимала обеими руками зонтик (из кладовых князей Юсуповых, приобретенный на аукционе). За столиком Варвары спал щекой в луже пива горько напившийся какой-то кустарь-одиночка.
Варвара не шевелилась, сжимала только зонтик, не разглядеть было ее глаз за тенью, губы стиснуты. Наконец увидел ее и Матти. Вскочил, протягивая руки:
– Какое счастливое совпадение!..
– Это что еще за новые штучки? – выговорил наконец Сучков.
Варвара не отвечала. От духоты ли, или от чего другого ей, видимо, было совсем плохо. Сучков и Матти повели ее под руки из пивной. За столиками закричали вдогонку:
– Двое бабу поволокли… Эй, браточки… возьмите нас, мы подможем.
На улице Варвара, еще слабая, с томительной пытливостью стала глядеть на мужа. Закивала-закивала головой и пошла одна через мост.
Сучков пришел домой в сумерки, злой как черт. У самой двери его остановил управдом Шапшнев и попросил заплатить недоимочку (тридцать рублей). Попросил только для порядка, потому что была середина месяца и у Сучкова, очевидно, не могло иметься денег.
Управдом впоследствии показывал, что несказанно был удивлен, когда Сучков, ни слова не говоря, перекривился, полез в карман пиджака, там пошарил, как человек, у которого большие деньги в кармане и он не хочет показывать, вытащил три бумажки и подал управдому. И сейчас же оба заметили: одна из бумажек была достоинством в десять червонцев.
«Сразу меня вроде как кирпичом ударило, – показывал управдом, – откуда у него такие деньги?» Сучков еще страшнее перекривился, сунул десять червонцев в карман и вместо них вытащил другую бумажку, которая оказалась тоже десятью червонцами. Тогда он прошептал какое-то слово, кинулся в дверь и затворил ее за собой на крюк.
Управдом остался на площадке лестницы с двумя червонцами в руке и в великом смущении.
Варвара лежала в постели, закрывшись с головой. Сучков не спеша разделся, лег рядом с нею на спину и начал курить папироски. За окном, испачканным кляксами извести, за непромытыми стеклами светила белая ночь. Варвара лежала как мертвая. Тикали часы на комоде. В них что-то заскочило, захрипело, как будто и им стало невыносимо в затихшей спальне, где думал Сучков, – но хрипнули, оправились и опять пошли отрезать секунды жизни, угонять их трупики черт знает куда и зачем… Сучков соскочил с постели, зло наступая на завязки подштанников, пошел в столовую, достал из ящика письменного стола тетрадку (школьную, с портретом Калинина и таблицей умножения) и, присев у подоконника, записал:
«17 июня. Утром ушел со службы под предлогом невыносимой зубной боли. Пошел в Петровский парк. Купался. Встретил Н. Волнующие формы ее тела оправдали ожидания. Говорил с ней, очень удачно подготовил почву для будущего свидания. Вечером покончил с М., хотя еще не знаю, как задастся работа. Но уже вырастают крылья. Между прочим, М. предложил отделаться от Вари. Конкретного ничего не предлагает. Может быть, она сама поймет, что надо отойти…»
Заперев тетрадь в ящик и ключик положив в портмоне, Сучков вернулся в спальню. Сказал, глядя на маятник часов:
– У меня бессонница. Может быть, ты поставишь чайник на примус?
Тогда Варвара сорвала с себя простыню, села на постели, в расстегнутом платье, растрепанная, со спущенными чулками. Ей теперь было все равно – пусть его смотрит на опухшее, на мокрое лицо.
– Я ведь была, голубчик, в Петровском парке сегодня… Видела, как ты плавал с этой дрянью… Эх, ты… мерзавец! – Она потрясла головой-Мерзавец…
– Не ругайся, – сказал он ледяным голосом. – За ругательство, и вообще – бить по лицу, и за «мерзавца» недолго очутиться у народного судьи… Кроме того, я тебе не давал обещаний, что ограничу свои потребности одной женщиной…
– Знаю… знаю… Вот что для тебя плохо: то, что я тебя поняла, Василий Алексеевич… Глаза вдруг открылись… Ты – зверь… Скотина бритая…
– В последний раз – прекрати…
– Да хоть голову оторви, не перестану. Думаешь, хоть столечко мне страшно? Ты поганый… Тебе любая посудина хороша… Зачем же ты со мной целый год жил? Ведь я женщина все-таки… Ты бы лучше козу завел. Или эту Настьку, под которую сегодня нырял. Я все видела… За год я от тебя человеческого слова не добилась… Нет, милый, ты их не умеешь говорить. Да будь они прокляты, твои поганые тряпки, твои подарки!.. (Она рванула до самого подола платье на себе.) До тебя я знала мужчин. Троих. С нашей фабрики. Тебе неизвестно про это? Так вот – знай… Они миленькой меня звали, душечкой… дорогим товарищем. Третьего я перед тобой бросила. Он меня и до сих пор жалеет…
- Предыдущая
- 25/48
- Следующая
