Князь Трубецкой - Золотько Александр Карлович - Страница 47

• Предыдущая
• 47/53
• Следующая

— Ты будешь шпионить?

— Зачем? Я буду решать финансовые вопросы. Ты хочешь быть богатым? Приданое дочери, капитал для сына и все такое — хочешь?

— Ты знаешь, как можно заработать?

— Заработать большой капитал нельзя, мой дорогой капитан… Капитал можно только украсть. Ты готов?

— В конце концов, все мы пошли воевать, чтобы стать богачами, — сказал Люмьер.

— Хорошо. Если я не смогу приехать сам, то пришлю человека. Он передаст привет… нет, не от меня. От лейтенанта Сореля. — Трубецкой попытался улыбнуться, но получилась только гримаса боли. — Или я пришлю письмо, что тоже возможно.

— Но потом?..

— Потом я обязательно приеду. Если останусь жив. Для того чтобы стать богатым в Европе, мне придется что-то придумать здесь… А это может быть сопряжено с риском.

Солдаты вытащили тело Сореля на двор, положили на землю. Кто-то принес факел, чтобы рассмотреть убитого.

— Знаешь, что самое трудное при добыче капитала? — спросил капитан у Трубецкого.

— Что?

— Увезти награбленное и не быть убитым приятелями. Не забудешь?

— Не забуду… — Трубецкой махнул рукой и пошел в сторону распахнутых ворот, стараясь ступать ровно.

Земля качалась, дома вокруг качались, облака, окрашенные отсветами начинающегося пожара, с шорохом неслись над самой головой.

Он вышел на улицу.

Мимо шли солдаты, тащили какие-то тюки, узлы, сундуки. На повозки грузили мешки, коробки, бочки и бутылки, наваливали сверху шубы и меха.

— Выпьешь, друг? — Кто-то хлопнул Трубецкого по плечу.

— Да он уже и так набрался, — крикнул со смехом другой. — Пусть идет и проспится где-нибудь.

— Бедняга останется без добычи.

— Ерунда, завтра он наверстает, Москва — город богатый, на всех хватит.

«На всех, — пробормотал Трубецкой, пробираясь сквозь толпу. — Каждому достанется…»

На углу к нему подбежал Томаш.

— Дева Мария и пан Бог услышали наши молитвы, — сказал мальчишка, задыхаясь от волнения.

— Или бог, или дьявол, — усмехнулся Трубецкой. — Их иногда очень трудно отличить друг от друга.

Выбираться из Москвы им пришлось на крестьянской телеге. Куда подевались ее владельцы, Трубецкой не стал спрашивать. Александра, сидевшая на краю телеги, ничего не сказала, когда князь пришел. И ничего не сказала, когда он сел рядом с ней.

— Я… — начал было Трубецкой, но договорить не смог — темнота все-таки настигла его, схватила за плечи и опрокинула в солому, которой была устелена телега.

Он еще несколько минут боролся, что-то шептал, Александра, положила ладонь ему на лоб, слышала обрывки фраз, что-то о зиме, о бабочке, о том, что все равно ничего не получится… или получится — Александра так и не разобрала.

Через час они встретились с ротмистром Чуевым и его гусарами.

— Первое — сделать себе имя, — сказал Дед. — Все остальное приложится потом, главное — имя. Пусть не самое громкое, пусть с оттенком скандала, но имя. И только после этого можно начинать совершать свой подвиг.

Дед никогда не спорил со старцами, молча сидел в стороне, не принимая участия в дискуссиях, а потом, по окончании, когда старцы удалялись откушать чаю и помечтать, садился с Трубецким, который тогда еще не был Трубецким, и часами над картами и книгами прикидывал — какой такой подвиг может себе позволить князь Сергей Петрович Трубецкой-первый.

— Войну объявить Наполеону — хороший ход, — одобрил Дед. — Так хлестко и необычно. Я бы даже сказал — свежо. Вот уж чего никто в то время не делал. Это обратит на тебя внимание, но только тогда, когда этот нелепый фанфаронский поступок ты подкрепишь яркими делами.

— Например — убивать, — угрюмо сказал тогда Трубецкой.

— Да. Но не просто убивать, а так, чтобы на это обратили внимание. Не мне тебя учить…

— Угу, — кивнул Трубецкой, рассматривая свои руки. — Ради светлого будущего чего только не сделаешь…

Дед молча ждал, пока прекратится истерика, потом предложил продолжить.

Они даже набросали списочек возможных подвигов для подпоручика Трубецкого. Вначале записывали все, что приходило в голову, а потом вычеркивали то, что слишком уж зависело от случая.

Например, принять участие в Бородинском сражении и возглавить контратаку, скажем, на Багратионовы флеши. Поступок хороший, яркий, но таящий в себе больше риска, чем это допускал здравый смысл. Картечь и залповый мушкетный огонь не слишком избирательное оружие. И увернуться от пуль при такой атаке… А героически погибнуть или стать инвалидом-орденоносцем в планы Трубецкого не входило. Совсем.

— Мы помним, — сказал Дед, — что ты отправляешься не Отечество защищать, его и без тебя защитят. Есть кому, слава богу. И защитили, как нам указывает учебник истории. Ты отправляешься строить для этого самого Отечества светлое будущее, и никак не меньше. Значит…

— Значит, — сказал Трубецкой, — все средства хороши. А подвиг должен зависеть только от личных действий меня, любимого.

Дед хмыкнул, но спорить не стал. Хотя обоим было понятно, что не бывает такого, чтобы только от одного человека все зависело. Вот хоть тресни — не бывает. Да еще так, чтобы и не рисковать, и совершить поступок яркий и привлекающий внимание.

Можно было, конечно, убить Наполеона.

Нет, серьезно, была такая возможность, но от нее сразу отказались. И не потому, что было слишком рискованно, наоборот. Когда полыхнет Москва и огонь подступит к самому Кремлю, император бросится на выход и двинется по Арбату в безопасное место. И охрана его в этот момент будет не так чтобы надежна, да и все будут слишком взволнованы, чтобы обратить внимание на Трубецкого с егерским штуцером в руках. Одного выстрела хватит, чтобы изменить историю.

Но вот в какую сторону эта самая история потом покатится, не мог предсказать никто. Да и доказать потом, что это именно Трубецкой стрелял, будет ой как непросто. Ну и шанс уйти после выстрела… Нет, не подходит. К тому же — не то время, чтобы цареубийца героем стал.

Когда герой-партизан Фигнер предложил Кутузову убить Наполеона прямо в Кремле, Михаил Илларионович долго кряхтел, не решаясь принять предложение. Пытался свалить решение на своего начальника штаба, но Ермолов, словно не понимая… или все понимая прекрасно, отбояривался: «Как прикажете!» Ничего потом у Фигнера не получилось, но несколько тяжких минут он главнокомандующему доставил.

Значит, убийство Наполеона нам не подходит.

Брать города, как это делали Винцингероде, Бенкендорф, Давыдов и прочие партизаны, Трубецкой не мог, да и не собирался, большой отряд в его планы не входил, большое количество народу скорее мешало бы Трубецкому, так что и этот путь к славе был заказан.

Первым ворваться в Париж? Водрузить флаг на соборе Парижской Богоматери? Так не будет общего штурма. Будет сражение перед городом, будет атака русских войск на Монмартр и судорожные переговоры с французским командованием, которое больше интересовал не столько сам факт сдачи столицы, сколько необходимость соблюсти приличия и не опозориться. Значит, сидят генералы в кафе, спорят, как сдавать Лютецию и куда отойдут французские войска, а тут князь Трубецкой флаг втыкает в пасть горгульи?

Подвиг?

Нет. Чушь и анекдот.

Список возможных подвигов все сокращался и сокращался, получалось, что особых вариантов и нет, что тот путь, который реальный князь Трубецкой прошел в ту войну, от ордена к ордену и от звания к званию, — единственно логичный и возможный. И совершенно не подходит тому, кто завладеет телом князя.

— А что, если… — Трубецкой постучал пальцем по листу бумаги с хронологией той войны. — Если уж я начал с ним общаться, пусть и не напрямую, то будет логичным…

— И где ты планируешь все это провернуть? Прямо там, на месте? Не подходит. Получится небольшая стычка на линии аванпостов, ну да, тебе, может, дадут орденок, и все. Легендами это не обрастет.

• Предыдущая
• 47/53
• Следующая