Князь Трубецкой - Золотько Александр Карлович - Страница 36

• Предыдущая
• 36/53
• Следующая

Вот она — цель похода. Вот оно — богатство, которое только и ждет, чтобы перекочевать в солдатские ранцы. Император говорил, что каждый солдат должен носить в ранце маршальский жезл, но не возражал, чтобы там оказались какие-нибудь золотые подсвечники, или меха, или просто деньги… Сам-то Император свое возьмет в казне русского царя, а вот его верные солдаты — кто где, кто до чего дотянется.

Наполеон обещал привести армию к несметным сокровищам, и Наполеон свое обещание выполнил.

Виват, Император!

Совсем немного осталось до осуществления мечты сотен тысяч человек. Пыль, кровь, жара, голод, болезни и смерти — все позади. Еда, выпивка, богатство — вот они, только нужно ускорить шаг. На всех хватит. Вперед! Вперед!

Маркитанты, всякий сброд, обычно сопровождавший войска в походе, даже дезертиры, старательно избегавшие людных мест, сегодня шли к Москве, к азиатской столице, заполненной богатствами, в которой — слышали? — крыши церквей были обиты листовым золотом.

Добычи хватит на всех — было обещано самим Императором, но лучше, конечно, оказаться в городе в числе первых.

Вдоль дороги двигались и простые крестьянские телеги из подмосковных деревень. Звериным чутьем мужики распознали запах близкой поживы и тоже двинулись к Москве. Кто победит в этой войне — неважно. Какая разница, если есть возможность разбогатеть сейчас? А там посмотрим, как оно все обернется. Может, баре и не вернутся в свои усадьбы и поместья, может, и вправду окажется, что слухи не врут и император французов возьмет да и освободит крестьян? И что тогда без денег и без земли делать? В петлю? А так, если удастся что-то урвать, то и на волю можно.

А если не освободит, то и так ладно будет, с деньгами даже в крепостных можно жить.

И мужики шли. С опаской, в стороне от военных, но направления на Москву держались твердо. Солдаты Великой Армии на крестьян косились, но ничего не предпринимали — зачем? Богатство — в Москве. И нечего терять время, пытаясь отобрать у пейзан их убогих лошадок и нелепые телеги.

В Москву, в Москву, в Москву!

Трубецкой въехал в город еще засветло. Монолитные потоки марширующей армии разбивались в московских улицах на реки, потом на ручейки, потом разлетались в брызги…

Грабежи уже начались, но все пока оставалось в неких зыбких и неопределенных рамках приличия. Еще не убивали за золотое кольцо, еще не сдирали с москвичей приглянувшуюся одежду и даже извинялись перед дамами за временные неудобства.

Где-то время от времени бухали выстрелы, во дворе, за оградой, визжала свинья и слышался гогот солдат — победители собирались готовить праздничный ужин. Солдаты — без киверов, без сюртуков, многие изрядно выпившие слонялись по улицам и, наткнувшись на пустой дом, с криками и воплями вламывались в него. Пока — только в пустой. Внешние приличия еще более-менее сохранялись.

Из лавки с выбитой дверью выбегал раскрасневшийся гренадер с бутылками в обеих руках и звал проходящих мимо егерей присоединиться к пирушке. Выпьем, товарищи! Сюда! Да здравствует Император!

Москвичи, те, что не успели уехать, и те, что остались охранять имущество, пытались сохранять спокойствие, безропотно выставляли пришельцам выпивку и закуску, некоторые пытались отсидеться за крепкими дверями, но уже было понятно, что веселье просто так не остановится, что его градус будет расти до тех пор, пока не грянет… пока не полыхнет насилием, разбрасывая в стороны убитых и покалеченных.

Крестьяне, пробравшиеся в Москву, пока ходили смирно, держались в стороне от победителей, только поглядывали вокруг, примечая те дома, куда стоило наведаться в темноте. Мы люди не гордые, мы подождем. Чего уж там…

Отпихнув какого-то сапера — бородатого здоровяка, который так и не бросил свой топор, держал его в левой руке, а в правой — громадную кружку, Трубецкой подъехал к самой коляске, чуть наклонился к Александре и спросил, стараясь перекричать окружающий гам:

— Вы хотели посмотреть… услышать что-то особенное? И как долго вы собираетесь…

— Вы куда-то торопитесь? — осведомилась Александра. — Все-таки боитесь, что я вас выдам?

Сапер что-то кричал о прекрасных дамах и лез к коляске. Бочанек сунул руку под полу своей куртки, к пистолету.

— Я боюсь, что через несколько часов этот город превратится в ад — в прямом и переносном смысле этого слова, — сказал Трубецкой. — Жизнь отдельного человека с наступлением темноты потеряет цену. Что жизнь русского, что жизнь француза. А когда начнется пожар…

— Пожар? Вы хотите сказать, что русские подожгут город?

— Я хочу сказать, что по какой-то причине Москва загорится. Может, кто-то уронит свечку, может — швырнет трубку в сено, никто не сможет понять причину, но гореть будет долго. И я бы хотел оказаться подальше от огня.

— Вы боитесь огня? — Александра усмехнулась высокомерно.

— Я боюсь, что некая слепая панянка… — Трубецкой решил, что играть в хорошие манеры больше не нужно, он был уже сыт этими глупостями. — Я боюсь, что некая слепая панянка не сможет выбраться из огня, а некий сумасшедший князь, пытаясь вытащить ее из пожара, и сам погибнет. И, если честно, этот самый князь, насколько бы безумным он ни был, не собирается давать шанс этой панянке сделать глупость. Я достаточно понятно изложил вам перспективу?

Выругавшись беззвучно, Трубецкой пинком отправил пьяного сапера к забору. Бедняга упал и выронил наконец-то свой топор. Но кружку умудрился удержать, не расплескав ее содержимое.

Неподалеку закричала женщина, Александра вздрогнула и повернула голову в ту сторону.

— Жалеете, что не можете рассмотреть? — поинтересовался Трубецкой. — Ее еще не насилуют, нет в голосе ужаса и безысходности. У нее что-то забрали, наверное. И она выражает свое неодобрение…

Дверь дома распахнулась, на улицу выскочил французский солдатик с периной под мышкой. За ним следом бежала крупная женщина в темном платье и чепце, похоже, купчиха. Француз что-то говорил на бегу, женщина кричала, что «ограбили, что ж это творится, люди добрые, перину совсем новую… Чтоб тебя разорвало, нехристь, чтоб наизнанку вывернуло!».

Француз бежал вдоль улицы, купчиха — следом. Сапер аккуратно поставил кружку на землю, взял топор, встал.

Солдатик проскочил, а когда купчиха поравнялась с сапером, тот неуловимо быстрым движением ударил ее топором в грудь. Хруст, всхлип — мертвое тело упало на землю. Сапер вырвал из раны топор — брызги крови простучали по мостовой, несколько долетели до коляски, а одна ударила по руке Александру. По правой руке возле запястья, как раз между перчаткой и рукавом платья.

— Старая сука! — пробормотал сапер. — Никто не смеет гоняться за солдатом императорской армии. Горе побежденным!

— Вот ведь… — прозвучало за спиной у Трубецкого, он оглянулся и увидел нескольких мужиков, стоявших возле стены противоположного дома. — Нелюдь…

Мужики перекрестились и медленно двинулись к открытой двери купеческого дома. У порога остановились, оглянулись по сторонам.

— Есть кто дома? — спросил мужик, стоявший впереди и бывший, по-видимому, в компании за старшего. — Никого нет?

— Одна она в доме была, сердешная, — сочувственно покачал головой второй мужик. — Разорят теперь дом, все хозяйство разнесут… Ворья вокруг полно…

— Пропадет все… — сказал третий. — Зайдем, что ли?

— Ты за телегой сбегай, — сказал старший. — Я ворота изнутри открою… И там моим скажи, чтобы тоже сюда ехали. Дом богатый, чего там…

Глянув на конного офицера и покосившись на сапера, который поднял свою кружку и медленно брел к распахнутым воротам соседнего дома, мужики сняли шапки и вошли в дом.

Трубецкой посмотрел на Александру — она лихорадочно стирала платком кровь со своей руки.

— Мы можем ехать? — спросил Трубецкой.

— Он ее убил?

— Да. Одним ударом топора. Если вам интересно — она не мучилась.

— И никто… Никто его не накажет?

— Вы хотите, чтобы это сделал я? — Трубецкой покачал головой. — Это же ваш союзник… Вернее, поляки — союзники его Императора. Разве не так? Тут где-то слышен стук польских копыт по московской мостовой… Вы в восторге, я надеюсь. Что еще вам нужно для счастья?

• Предыдущая
• 36/53
• Следующая