Важнее, чем политика - Архангельский Александр Николаевич - Страница 42

• Предыдущая
• 42/50
• Следующая

Голос из зала. Факультет философии ГУ-ВШЭ, студентка. Привлечение людей к искусству, образованию идет сегодня через моду. Можно услышать на улице разговор: «Ты не была на Ночь Музеев в Третьяковке? Ну, ты немодная». А о том, что в Третьяковку можно пойти не только в Ночь Музеев, даже не задумываются. Не получим ли мы на выходе результат, обратный желаемом? Мы будем читать только потому, что это модно, а не потому, что интересно. Будем приходить на лекции на каблучках и показывать, что мы модные, пришли на лекцию. И живая жизнь культуры исчезнет.

Николай Усков. Это прекрасно – приходить на лекции на каблучках. Я учился и преподавал за границей; западные студентки чудовищные лахудры. Я благодарил всякий раз отечество, возвращаясь на родную кафедру Московского университета, за то, что русский мир устроен по-другому. И вы, кстати, прекрасны.

Все-таки культура и мода в современном контексте тесно связаны. Ничего вы с этим поделать не можете. Мода очень быстро меняется, именно это актуально сейчас, а завтра не будет актуально вообще или будет актуально по-другому. Значит, нужно научиться пользоваться путеводными нитями, чтобы не затеряться в ее потоке, улавливать тренды. Между прочим, так было всегда, просто мода раньше была неповоротливой. Возьмем историю костюма… Появление моды в Европе датируют концом XIV века. И сначала шаг в изменении фасона платья (появление декольте, сужение в талии, длинное платье у мужчины или короткое) был 150 лет, потом 100, потом 50, сейчас дизайнерам отводят максимум полгода на то, чтобы они успели самовыразиться. Наш мир болен новизной, это наш фетиш – новизна. В отличие от Средневековья, когда считалось, что новизна от дьявола. И безусловно, культурные продукты в той же мере подвержены моде, что колготки и штаны.

Александр Архангельский. Очень верное слово: подвержены. Да, именно подвержены. В моде самой по себе, как таковой, нет ничего специально хорошего или специально плохого. Она просто – есть. И когда нечто входит в моду, это может быть хорошо для культуры, а может быть и плохо. В зависимости о того, что и каким образом входит в моду. То, что само носится в воздухе, или то, что под заказ сформатировано умелыми пиарщиками.

Мы живем в мире мощных пиаровских подмен. Одно дело, когда мода возникает и складывается, другое – когда заказывается и форматируется. Одно дело, когда люди хотят быть счастливыми и выбирают розовое, зелененькое или в крапинку, а другое – когда сформатирован заказ под зелененькое и розовое, и людям ввинчивают установки, что нужно носить именно зелененькое и в крапинку. Это касается и одежды, и кино, и книжек. Это касается, кстати говоря, и музейной жизни; вокруг некоторых музеев уже клубятся пиаровские облака, за которыми утрачены реальные очертания музейного пространства.

Вот что мне кажется роковой проблемой. А что касается моды… ну, да, сегодня модно, завтра нет. Очень хорошо, что достойная книжка совпала с трендом; потом она выпадет из него и ничуть не переменится. Худо одно: когда художник под моду затачивает свой замысел. Соблазнов такого рода сегодня слишком много. С другой стороны, может, оно и хорошо, слабые скиснут, а сильные останутся.

Голос из зала. Никита, факультет философии ГУ-ВШЭ. Не кажется ли вам, что сейчас опять идет такой циклический процесс: борьба западной массовой культуры – и классической системы ценностей, и опять начнется уход в подполье, как в Советском Союзе?

Николай Усков. У меня есть ощущение никоего подполья. Мне действительно кажется, что некоторые русские романы – это просто вести из подполья. И когда я смотрю авторское кино русское. В стране происходят потрясающие изменения. А наши художники живут в другом мире. Этот мир мне чужд, непонятен, он был вчера. Может быть, они и говорят с Богом (чуть насмешливо смотрит на Архангельского), но очень тихо. Наверное, это своего рода их оппозиция. Оппозиция тому дню, в котором они чувствуют себя неуютно. Позиция маргинала, чужого на празднике жизни. По разным причинам чужого. Он может быть неуспешен, а может быть просто нерасторопен. Неважно. И он уходит в другой мир, где ему хорошо, тепло. Детство, замкнутое пространство дружеского круга, реалии, понятные только ему и узкому кругу людей. Может быть, там где-то содержатся ответы на вопросы, которые меня волнуют, но, честно говоря, мне не хочется их там искать.

Вообще, как мне кажется, после того как культура перестала говорить с Богом, а стала говорить со зрителем, произошла ее атомизация. Сейчас есть мейнстрим, который работает на измеряемые маркетинговыми агентствами и социологами массы. Вот пиар, о котором Александр говорил, это действительно такая технологичная культура, которая рассчитана на некий автоматизм восприятия, и ее будут потреблять в любом случае. Есть авторская культура. Она рассчитана на более продвинутого пользователя. И это всякий раз диалог с какой-то группой. Сколько продвинутых зрителей, столько авторских фильмов; сколько читателей, столько будет предложений на этом узком литературном рынке. Здесь уже нет никаких законов, потому что нет универсального заказчика. У Баха был единый заказчик, а современный музыкант сам решает, в каком направлении развиваться, какая аудитория ему нужна и что он хочет сказать своей музыкой.

Александр Архангельский. Я думаю, что и у Баха, и у Владимира Мартынова дирекция единого заказчика одна и та же. Как была, так и осталась. (Указывает пальцем в небо). Меня настораживает, когда начинают говорить о каких-то непреложных законах «современной культуры». Все зависит только от художника, а у настоящего художника мозги устроены иначе, чем у маркетолога. И в этом принципиальное отличие хороших качественных проектов от художественных замыслов. То, что пишет Маканин, – литература. То, что делает Борис Акунин, – высокого качества проект. Сформатировано, посчитано, крепко сбито, уйдет вместе с эпохой, проект родившей, и будет изучаться в учебниках маркетологии.

Николай Усков (провокативно). А мультфильм «Ледниковый период» – это проект или художество?

Александр Архангельский (уверенно). Это проект, оказавший влияние на язык мультипликации. Более серьезный, чем у Акунина. Но не Миядзаки, прямо скажем. Возвращаясь к тому, о чем мы говорили: художники не форматируют свои замыслы под запросы аудитории, аудитория сама к ним приходит. Другой вопрос, что культура объемна, место в ней найдется всем, и задачи перед ней стоят многообразные. Есть задача элитарного погружения в глубины смыслов, а есть задача разговора с массовой аудиторией, влияния на нее. И за то, что высокая культура многие десятилетия пренебрегала этой функцией, мы в конечном счете расплатились. Расцентрованным, расфокусированным сознанием зрителя дешевых сериалов, который потребляет их, потому что на простом, доступном ему языке серьезные художники давно не разговаривают.

Николай Усков. Кстати, сериалы потому и успешнее российского авторского кино, что оно не смогло ответить на актуальные вопросы сегодняшнего зрителя. Зато на их вопросы пытаются ответить не всегда талантливые и очень суетливые авторы сериалов. Потому что сериал моделирует реальность, объясняет человеку, как устроен сегодняшний день.

Александр Архангельский. Совершенно справедливо. Свято место пусто не бывает. Но это можно сказать не только о сериалах и об авторском кино. Если тотально торжествует сфера развлечения, отчасти в этом виновата и высокая культура. Значит, не справилась со своей задачей, не сумела пробиться к сознанию людей, освободила площадку. Не на кого жаловаться.

• Предыдущая
• 42/50
• Следующая