Большая книга ужасов – 29 - Щеглова Ирина Владимировна - Страница 23

• Предыдущая
• 23/49
• Следующая

– Я не спал, слышал шаги, а потом у бабушки в комнате свет появился.

– Егор, не гони! – взмолилась я. – Ничего ты не слышал. И зачем бабушке включать свет? Покойники этого не любят.

Егор ухмыльнулся:

– Это был не электрический свет, а такой, знаешь, бледный, мертвенный…

– Перестань, пожалуйста! Нехорошо так говорить!

– Почему? – искренне удивился Егор.

– Потому что это наш дедушка. И ты ничего не понимаешь!

– Я не понимаю?!

– Ты!

На самом деле я тоже иногда слышала, как глухо стукала входная дверь, хотя точно знала, что она закрыта на ночь. Долетал до меня и скрип половиц, и негромкий разговор, доносившийся из бабушкиной комнаты. Но утром я убеждала себя, что все это мне приснилось. Просто расстроенное воображение.

– А ты знаешь, – не унимался Егор, – когда дед умер, икону из дома вынесли, тут так принято, а ночью кто-то пришел и поставил ее на место.

– Егор!

– Да чего ты орешь?! Боишься? – он уже откровенно потешался надо мной.

– Ты сам боишься! – Я чуть не плакала.

А он серьезно так добавил:

– В одном ты права: мы ничего не знаем… Никто ничего не знает. Вот, живет себе человек, и все вроде понятно, мы его видим, общаемся, любим… а потом – хоп, деревянный ящик, а в нем что-то, совсем не похожее на того человека. Кукла какая-то сломанная… а человек-то где? Куда подевался?

Он рассуждал, а мне приходилось слушать, хотя очень хотелось заткнуть уши.

– Вот так поневоле начинаешь верить в загробную жизнь. Насчет рая и ада не знаю, но что-то такое есть, какой-то другой мир.

От его слов становилось холодно, несмотря на жару.

Я убегала из сада в дом, но там меня начинали преследовать видения: в углах сгущались тени, слышались тихие голоса, как будто кто-то окликал меня и просил о чем-то. Я зажимала уши и бросалась ничком на диван, чтоб не видеть, не слышать, не бояться.

– Маша, в магазин не сходишь? – будничным голосом спрашивала бабушка, и страхи отступали, прятались. Я брала сумку и шла по пыльным, изнывающим от зноя улицам, злилась на Егора и успокаивала себя.

А на другой день все повторялось.

– Прикинь, мне снился мертвец, – сообщал неугомонный братец. – Желтый такой, страшный, лезет из могилы и угрожает: «Погоди! Я до тебя все равно доберусь!» Как думаешь, к чему?

– К перемене погоды, – огрызнулась я.

– Что-то не верится, – не соглашался Егор.

Ему не верится, а на меня из-за разросшихся кустов смородины смотрит этот самый мертвец, кривя синюшные губы в ухмылке… Я быстро перекрестилась и отвернулась. Не хватало еще, чтоб Егор навязал мне свои сны и своих мертвецов!

Я снова убежала от него под предлогом, что пора в магазин. А по дороге то ли от жары, то ли от страха померещилось, будто я не по своей улице иду, а по белесой от пыли пустыне. Солнце куда-то исчезло, и небо исчезло, только скучная дорога, уходящая вдаль без горизонта, тусклый свет, марево и размытые силуэты людей. Они двигались вереницей, сгорбленные, усталые. Мужчины и женщины…

Я остановилась и потрясла головой, прогоняя наваждение.

Кажется, я схожу с ума!

Мамочки, как страшно!

А мертвецов я боюсь, как все нормальные люди. И тут нет ничего смешного. У меня всю жизнь так: стоит только увидеть похоронную процессию, так непременно ночью покойник приснится. И так гадко! Обязательно из гроба встанет и начнет донимать просьбами. Почему, спрашивается? Ведь я этим людям – никто, посторонний человек. Мы в жизни даже не встречались никогда! И все разные снятся: и старики, и молодые, и даже дети. Когда дети – особенно страшно. Однажды целая толпа собралась и всю ночь за мной гонялась. Такой кошмар! Я проснулась вся в поту, отдышаться не могла, как будто действительно не в своей постели спала, а носилась сломя голову.

Об этом я никому не рассказываю, ну разве только подруге.

Родителям вообще нельзя! Они припишут все расстроенному воображению и, чего доброго, запретят пользоваться Интернетом и компьютерными игрушками. По мнению взрослых, все наши проблемы возникают под влиянием сети. Еще книги мы неправильные читаем и фильмы не те смотрим. А значит, стоит только оградить нас от этого влияния, как жизнь превратится в сплошной праздник.

Насчет расстроенного воображения я, пожалуй, соглашусь. Только Инет тут ни при чем. У меня просто такая особенность, и воображение не расстроенное, а богатое. Вот.

К тому же, когда умер мой дедушка, он же меня не донимал.

Я помнила, как его хоронили. Тогда нам позвонила бабушка. Сказала: «Отец очень плох…» И мы с мамой поехали.

Дед сидел у стола на своем любимом месте, но я сразу увидела, как он изменился. Сильно похудел, было заметно, с каким трудом он облокачивается о стол. Но самое страшное – глаза. В них отражалось внутреннее страдание. Я подошла и хотела поцеловать его в щеку, как обычно. Но он лишь слабо отстранился, простонал что-то еле слышно.

Бабушка шепталась с мамой о том, что в больницу деда не кладут, потому что бессмысленно. Приходит медсестра на дом, делает уколы, просто чтоб облегчить боль.

Это было так ужасно, что мне хотелось убежать, забраться куда-нибудь в самый темный угол, зарыться с головой и закрыть глаза, отключить мысли.

Я тогда была еще маленькая и многого не понимала.

Перед смертью деда мне приснилось, что у меня выпали все зубы. Я рассказала маме. Она лишь вздохнула.

В гробу он был совсем не похож на самого себя при жизни. Я плохо соображала, бродила из комнаты в комнату, невпопад отвечала на вопросы взрослых. И еще была уверена, что передо мной разыгрывают какой-то чудовищный спектакль. На самом деле ничего этого нет, все совсем по-другому. Но как, я не знала.

После похорон мы остались с бабушкой, потому что надо было помочь с поминками: три дня, девять дней…

В доме завесили зеркала, как мне объяснили, чтоб душа деда не заблудилась в своих отражениях. Все думали, что он куда-то там отправится. Только я знала: он остался тут, в этом доме.

Ночью я встретила его. Он стоял на крыльце, абсолютно здоровый, красивый, как на фотографии в молодости, в длинном черном пальто, костюме, шляпе…

– Дедушка, ты почему здесь? – спросила я.

– А что мне делать там одному?.. – ответил он.

Он приходил к бабушке каждую ночь. Я слышала скрип половиц и негромкий разговор. Я не спала, мне хотелось посмотреть на них, но я не смела.

Мама говорила бабушке:

– Поедем к нам.

Но бабушка отказывалась, ссылаясь на какие-то несущественные причины. Никто не смог бы ее убедить уехать: ведь здесь дед по-прежнему с ней.

– Мало ли что, – говорила бабушка, провожая нас на вокзале, – дом надо сохранить…

– Да кому он нужен? – удивлялась мама. – Никто из нас не будет в нем жить.

Но бабушка качала головой и мудро улыбалась.

Мне, конечно, тоже жаль оставлять ее одну, но когда я узнала, что бабушка не станет продавать дом, так обрадовалась! Каждое лето родители привозили меня сюда, и я была счастлива. Если бы меня спросили, где бы мне хотелось жить, я не задумываясь ответила бы: в этом доме, укрытом вишневыми деревьями, в саду с горой золотого песка у забора, где с тихим стуком падают яблоки, где о чем-то шелестит старая груша и георгины тянут гордые шапки цветов к солнцу.

Можно заблудиться в подсолнухах или делать прически зеленым кукурузным початкам. Можно валяться на траве у колодца, наблюдая за стрекозами или за тем, как по двору бегают пушистые комочки-цыплята. Можно до изнеможения качаться на качелях, играть с собакой, помогать кошке растить выводок котят, а по вечерам слушать, как поет сверчок в углу у печки.

Зимой мне часто снились дом и лето.

Маленькой я считала этот мир своим, принадлежавшим мне одной. Я думала, что он неизменен, что он будет таким всегда – зеленым, солнечным и ярким. Но умер дед, а потом погиб наш старый пес. И бабушка осталась совсем одна. А я почему-то перестала видеть дом во сне.

• Предыдущая
• 23/49
• Следующая