Пьесы. Том 2 - Ануй Жан - Страница 31

• Предыдущая
• 31/101
• Следующая

Инквизитор. Не увиливай от ответа. Веришь, что находишься в состоянии благодати?

Все священники замолкают и жадно глядят на Жанну; очевидно, это весьма опасный вопрос.

Ладвеню (встает). Мессир инквизитор, это роковой вопрос для простой девушки, которая искренне верит, что бог избрал ее. Я прошу, чтобы ее ответные слова не были обращены ей во вред, она ведь рискует, сама того не сознавая...

Инквизитор. Замолчите, брат Ладвеню! Я спрашиваю то, что считаю нужным спрашивать. Пусть ответит на мой вопрос. Ты веришь, что находишься в состоянии благодати, Жанна?

Жанна. Если не в состоянии благодати, то пусть господь бог пожелает ниспослать её мне; если в состоянии благодати, то пусть господь бог пожелает сохранить его.

Священники перешептываются. Инквизитор садится на место; на лице его ничего нельзя прочесть.

Ладвеню (ласково бросает). Хороший ответ, Жанна!

Фискал (ворчливо, его бесит победа Жанны). Ну и что? Дьявол ловок, иначе он не был бы дьяволом. Вы сами понимаете, что ему уже ставились такие вопросы. Я его знаю, у него на все готов ответ.

Варвик (заскучал; вдруг Кошону). Все это, разумеется, весьма интересно, монсеньер, хотя я тоже немножко запутался, как и эта девушка. Но ежели мы будем плестись, мы никогда до процесса не доберемся. Никогда ее не сожжем. Пускай она разыгрывает свою жалкую историю, раз уж это, по вашим словам, так необходимо, но пусть поторопится. И давайте побыстрее перейдем к самому главному. Правительству его величества необходимо безотлагательно развенчать этого жалкого ублюдка - короля Карла, объявить перед лицом всего христианского мира, что его коронование было просто маскарадом, коль скоро на царство его помазала колдунья, еретичка, авантюристка, полковая шлюха...

Кошон. Ваша светлость, мы ведь судим ее только как еретичку...

Варвик. Знаю, знаю. Но, сообщая о процессе армии, я обязан несколько сгустить краски. Боюсь, что мотивировочная часть решения суда слишком мудрена для моих солдат. Запомните, мессир епископ, пропаганда требует упрощений. Важно сказать нечто очень грубое и многократно повторять сказанное - так создается истина. Заметьте, я высказываю вам новую идею, по уверен - будущее за ней... Для меня важно одно: превратить вашу деву в нуль, в ничто... Кем бы ни была она на самом деле. А кто она есть в действительности - это в глазах правительства его величества но имеет ровно никакого значения. Не скрою, лично мне она скорее внушает симпатию хотя бы тем, что ставит вас в тупик, кроме того, она прекрасно ездит верхом, что среди женщин редкость... В других обстоятельствах, будь эта девушка моего круга, я бы с удовольствием поохотился с ней на лисицу. К сожалению, имело место возмутительное коронование, и она первая это придумала... В конце концов, какое бесстыдство, монсеньер! Дойти до того, чтобы короноваться, и кому? Одному из Валуа, да еще под самым носом у нас! И осмелиться устроить это у нас же, в нашем Реймсе! Посметь вытащить у нас изо рта Францию, безнаказанно грабить английскую вотчину? К великому нашему счастью, господь бог на стороне англичан. Что он и доказал в Азенкуре. Бог и наше право. Отныне два эти понятия слились в одно. Впрочем, это уже начертано на наших гербах. Итак, поторопитесь, пускай доскажет свои жалкие похождения! И сожгите ее, чтобы о ней речи больше не было. Я тогда пошутил: через десять лет все уже забудут эту историю.

Кошон (со вздохом). Если будет на то воля божья, ваша светлость.

Варвик. На чем мы остановились?

Отец (выступает вперед с дубинкой в руках). Остановились на том, что я ее нашел, сидела она, девка проклятая, под своим Древом Фей и мечтала бог ее знает о ком. Уж поверьте на слово, ей не поздоровится. (Бросается к Жанне и грубо тянет ее за руку.) Что это ты здесь делаешь? А? Говори! Отвечай, почему торчишь здесь, когда ужин на столе, когда мать совсем от беспокойства извелась?

Жанна (бормочет, ей стыдно, что ее застали врасплох; жестом маленькой девочки заслоняет ладонями лицо от ударов). Я не знала, что так поздно. Я потеряла представление о времени.

Отец (трясет ее за плечи, орёт). Ага, не знала, дрянь, что так поздно?! Теперь уже представление о времени теряешь? Дай-то бог, чтобы кое-чего другого не потеряла, о чем и сказать-то стыдно. (Свирепо трясет ее.) А ну, говори, с кем потеряла, из-за кого потеряла понятие о времени, распутница? Когда я сюда подходил, ты с кем-то болтала, кому-то «до свидания» крикнула. Жаль, что на этот раз я его упустил, не знаю, куда это он скрылся, скотина. Ладно, дождется еще своего, бродяга проклятый! С кем говорила? Отвечай, а не то изобью, как собаку...

Жанна. С Михаилом-архангелом.

Отец (закатывая ей увесистую пощечину). Получай! Будешь знать, как над отцом смеяться! Значит, ты, шлюха, к Михаилу-архангелу на свидания бегаешь? Значит, вечерами под деревом сидишь, чтобы с ним говорить, пока вся семья тебя ждет и беспокоится, отвечай, недостойная дочь! Скоро, как другие, и на шабаши еще летать будешь!.. Нет того, чтобы отца с матерью порадовать и пойти под венец с хорошим парнем, которого мы тебе подберем? Ну ничего, воткну я твоему Михаилу-архангелу вилы в брюхо, а тебя собственными руками утоплю, как похотливую кошку!

Жанна (спокойно переносит град отцовских оскорблений). Я ничего дурного не сделала, отец, и это правда - со мной говорил монсеньер Михаил-архангел.

Отец. А когда ты себе пузо нагуляешь, опозоришь имя отца, родную мать с горя уморишь, и по твоей милости братья вынуждены будут наняться в солдаты, потому что их вся деревня засмеет, - так ты все тогда на святого духа свалишь! Вот пойду и скажу кюре, что ты не только шлюха, но и богохульница. Пускай-ка тебя в монастырскую темницу заточат, сгниешь там заживо на хлебе и воде!

Жанна (опускаясь перед ним на колени). Отец, не надо кричать, вы не слышите, что я толкую вам. Клянусь господом богом, что я говорю правду. Вот уже давно они посещают меня, беседуют со мной. И всегда, когда звонят к мессе или к вечерне; в эти часы я молюсь, становлюсь чище душой, ближе к богу. И это не может не быть правдой. Мне является Михаил-архангел, и святая Маргарита и святая Екатерина тоже являются. Они со мной говорят, отвечают, когда я спрашиваю, и все трое твердят одно и то же.

Отец (дергая ее за рукав). С чего это Михаил-архангел станет с тобой разговаривать, дуреха? Разве он со мной, с твоим отцом, говорит? Если бы ему надо было что-то нам сказать, ясно, он бы ко мне, к отцу семейства, обратился. А ведь он даже с нашим кюре не говорит!

Жанна. Отец, отец, не кричите, не бейте меня, а попытайтесь понять. Я ведь совсем одна, и разве такое бремя по моим силам! Вот уже три года, как я борюсь, три года, как они твердят мне все одно и то же. Духу уже не хватает одной бороться против этих голосов. И теперь придется им повиноваться.

Отец (взрывается). Ты теперь и голоса еще слышишь? Дальше ехать некуда! Моя дочь голоса слышит! Неужто для того, чтобы моя дочь голоса слышала, я сорок лет спину гнул, ночей недосыпал, лишь бы вырастить из вас добрых христиан!

Жанна. Придется теперь сказать им «да», они говорят, что больше ждать нельзя.

Отец. Да кто не может больше ждать, дуреха? Чего они тебе делать велят, твои голоса? Её голоса, видите ли! Но пожалуй, лучше хоть что-нибудь слышать, чем совсем глухой быть!

Жанна. Они велят мне идти спасать французскую державу от великой опасности. Правда, что ей грозит опасность?

Отец. Э, черт! Ясно, что наша великая французская держава в большой опасности, того и гляди погибнет. Нам ли, жителям восточных рубежей, не знать этого, особенно в нашем краю, где полно солдатни. Но ведь не в первый раз грозит гибель французскому королевству, да и не в последний. Ничего, и на этот раз обойдется. Не суйся ты не в свои дела, пускай господь бог о королевстве печется. Ты бедная девушка, ты-то что можешь сделать? Даже мужчины - кроме тех, у кого ремесло такое - драться, - и те ничего не могут.

• Предыдущая
• 31/101
• Следующая