Закон подлости - Таманцев Андрей "Виктор Левашов" - Страница 1

• 1/76
• Следующая

Над Багдадом стремительно сгущались сумерки. По мере того как угасал шафрановый, в полнеба, закат, в темных водах древнего Тигра начинали плясать отражения огней набережной и ярких факелов нефтеперерабатывающего комбината, по какому-то странному недоразумению оказавшегося посреди громадного города.

Впрочем, с каждым годом факелов пылало над рекой все меньше. Экономические санкции, наложенные на Ирак Советом Безопасности ООН еще после оккупации Кувейта, оказывали свое действие. Уже сегодня в Багдаде бензин стоил не намного дороже стакана чистой питьевой воды в ресторанчике на набережной. Да и сама набережная не производила былого впечатления. Все меньше находилось желающих купить этот самый стакан воды. А как бывало замечательно в самый жгучий полуденный зной, когда казалось, что еще немного — и весь асфальтово-бетонный город начнет плавиться и стекать в реку, сделать глоток ледяной воды, утолив жажду сиюминутную. А потом смотреть, как веселый продавец ловкими движениями крошит в ваш стакан лед и выжимает в него свежий лимон, присыпав его сверху сахарной пудрой. В жару нет ничего лучше этого импровизированного мороженого.

Восемь лет блокады сделали свое дело. Уже не прогуливаются по набережной толпы туристов, захотевших поглазеть на колыбель европейской цивилизации — древнюю шумерскую Месопотамию. Давно разъехались и специалисты со всего мира, так любившие с размахом тратить деньги, которые, не скупясь, платил им Саддам Хусейн. Нефть, которая в Ираке, казалось, лежала под каждым камнем в пустыне, сегодня больше не приносила барышей. Именно поэтому гасли факелы на комбинате посреди города. «Зато легче стало дышать…» — грустно шутили некогда беззаботные багдадцы. Древний Багдад переживал явно не лучшие времена.

К тому же опять, как и в девяностом году, в залив стягивались эскадры натовских союзников, опять совсем по-хозяйски засновали в небе «фантомы» и «харриеры» — президент Хусейн отказался допустить ооновских инспекторов в свой личный Дворец. Запрет только сильнее распалил инспекторов: раз не пускают — значит, что-то прячут, скорее всего — оборудование для производства химического или бактериологического оружия. Но Саддам упорно стоял на своем, и конфликт разгорался, грозя перерасти в настоящую войну.

Потомки героев «Тысячи и одной ночи» по вечерам с опаской поглядывали на зажигающиеся звезды — не полыхнут ли там с воем внезапно подкравшиеся американские «томагавки»?.. Город жил в ожидании точечных бомбовых ударов.

— Война, опять война… — тяжко вздохнул старый Нохад, хозяин небольшого ресторанчика-чайханы на самом берегу Тигра, уныло окинув взглядом пустынную набережную. Полчаса назад муэдзины по всему Багдаду призвали к вечерней молитве, и старика, который был правоверным мусульманином, терзали укоры совести оттого, что он никак не мог заставить себя отправиться в подсобное помещение за молитвенным ковриком. На вечернем солнышке было так приятно, что переставали напоминать о себе стариковские болячки. А тут еще пришел сосед Закил, и коврик остался на своем месте, Аллах на своем, а старик на своем.

Итак, после обычных в таком случае приветствий и пожеланий здоровья, достатка и долгих лет старик Нохад повторил:

— Война, опять война… Я потерял сына на войне с Ираном. Разорился на войне с Кувейтом. Только Аллах знает, что со мной произойдет после этой войны.

— Нет, уважаемый Нохад, — возразил Закил, беря предложенный ему пузатый стаканчик с чаем. — Всевышний за что-то прогневался на нас, если допустил, чтобы эти кувейтские псы жирели, пока мы ждем бомбежек.

— Зачем нам Кувейт? — пожал плечами Нохад. — Аллах не обделил Ирак этой проклятой нефтью, из-за которой и происходят все беды. Пока ее не было — мы были великой страной… — Саддам знает, что делать, — уверенно ответил Закил. — Аллах не допустит нашего поражения, да и русские помогут нам.

— Аллах милостив, — не стал возражать старый Нохад. — Но у русских свои проблемы. Им не до нас. Прошли те времена, когда каждый третий иностранец тут был русским… — Да, уважаемый Нохад, сейчас и иностранцев совсем мало осталось, — вздохнул Закил.

И тут, словно для того, чтобы опровергнуть его слова, в ресторанчик вошел посетитель. Нохад, прервав степенную беседу, поклонился гостю и жестом пригласил его присесть на мягкие подушки, разбросанные поверх ковра. Гость был крепкого телосложения; бросались в глаза его небольшая бородка клинышком, словно выгоревшая на солнце, и гладко выбритый череп, изуродованный свежим шрамом.

Второй шрам украшал правую скулу под солнцезащитными очками, которые гость не снял даже в сумраке зальчика. В довершение всего на левой руке этого человека не хватало мизинца. Одет он был в рубашку и брюки цвета хаки, ставшего столь обычным в последние годы на Востоке, когда одни войны стихали лишь для того, чтобы дать возможность разгореться другим.

Разместившись на подушках, посетитель провел рукой по бородке и принял предложенный Нохадом зеленый чай.

— Пусть Аллах продлит твои дни, хозяин, — поблагодарил гость по-арабски с еле уловимым акцентом, выдававшим в нем выходца из Афганистана или Пакистана.

— Аллах милостив, раз послал мне гостя, — с достоинством ответил Нохад. — Если уважаемый желает, то не успеет он допить чай, как его будет ждать свежая тигрская рыба.

— Что ж, на то Всевышний и создал рыбу… Нохад сделал знак своему помощнику, молодому парню, и тот тут же, прямо с набережной, забросил удочку. Сам же хозяин, не желая нарушать покой гостя, неслышно удалился, словно не замечая призывных знаков старого приятеля Закила, желающего продолжить беседу.

Спустя минут пять в ресторанчик заглянул еще один посетитель. Этот, одетый в белую рубашку и голубые джинсы, был явно европеец.

«Что-то у меня по нынешним временам становится людно», — подумал про себя старый Нохад и все так же радушно предложил новому гостю присесть на свободном конце ковра. Но тот плюхнулся на подушки прямо рядом с посетителем в хаки.

Светлые, выгоревшие на солнце волосы, серые глаза и тонкие черты лица указывали на немецкое или скандинавское происхождение гостя. Но, приняв от старого Нохада традиционный стаканчик чая и отказавшись от всего остального, иностранец обратился к соседу на чистом русском языке:

— Как ваше здоровье, мистер Гхош?

— Вашими молитвами, Леонид Викторович, — ответил тот также по-русски.

Только говорил он медленно, как будто тщательно подбирая слова.

— Головные боли не прекратились?

— Еще бывают… Перед рассветом.

— Но вы принимаете лекарства, Аджамал? — упорно продолжал расспрашивать тот, кого назвали Леонидом Викторовичем.

— Принимаю, — пожал тот плечами, как бы имея в виду: а что толку?..

Названный Леонидом Викторовичем неодобрительно покачал головой, отхлебнул чаю и отставил стаканчик.

— Никак не могу привыкнуть пить кипяток в такую жару, — пробормотал он. — А «коку» здесь только в отеле достанешь. Проклятые санкции.

— Давайте перейдем к делу, господин Захаров, — предложил Гхош. — Я уже две недели торчу в этом городе.

— Я вас понимаю, Аджамал. Но ваше время еще не пришло. Присматривайтесь, изучайте карту. Наша работа не терпит суеты… — Я знаю свою работу, — буркнул Гхош.

— Не сомневаюсь. Иначе я не стал бы вытаскивать вас из Пянджа.

— Спасибо, что напомнили.

— Да перестаньте вы, Аджамал! — воскликнул Леонид Викторович. — Работа идет. Но не все так просто, как хотелось бы. Именно потому я вас и пригласил сегодня на встречу — у меня появились данные о том, что здесь, в Ираке, кое-кто вознамерился нам помешать. Так что необходимо удвоить осторожность. Никуда не отлучайтесь. Вы можете понадобиться в любой момент.

• 1/76
• Следующая