Пропавшие без вести (Кодекс бесчестия) - Таманцев Андрей "Виктор Левашов" - Страница 11

• Предыдущая
• 11/82
• Следующая

— Вы жили в двенадцатиметровой комнате вчетвером? Вы, ваш муж и двое детей. Я вас правильно понял?

— Да, правильно.

— Вы сообщили суду, что работаете учительницей в школе. Какая у вас зарплата?

— Около двух тысяч рублей в месяц.

— Вы получаете пенсию за своего первого мужа?

— Нет. Он считался пропавшим без вести. Мне полагалась бы пенсия, если бы он погиб. Так мне объяснили в военкомате.

— Кем работает ваш второй муж?

— Он инвалид первой группы. Он вернулся из Афганистана без ноги. Он получает пенсию и прирабатывает. У него «Запорожец» с ручным управлением, он развозит по палаткам продукты.

— Какую пенсию он получает?

— Вопрос не относится к делу, — прервал судья.

— Вопрос снимаю, — легко согласился адвокат. — Хватает ли вам на жизнь вашей зарплаты и пенсии вашего мужа?

— Вопрос не относится к делу, — повторил Сорокин.

— В таком случае я умолкаю, — заявил адвокат и развел руками, как бы демонстрируя свое бессилие перед бесцеремонным ущемлением судом конституционных прав и свобод граждан.

— Свидетельница свободна, — объявил Сорокин.

— Мне уйти? — робко спросила она.

— Можете остаться.

— Уйди, — глухо проговорил Калмыков. — Уйди!

— Хорошо, Костя, я уйду. Как скажешь.

Она прошла к выходу. Судебный пристав открыл перед ней дверь. Она обернулась и выкрикнула, как больная птица:

— Прости меня, Костя! Спасибо тебе!

Прокурор заявил ходатайство о приобщении к делу документов о приобретение квартиры на имя свидетельницы.

— Есть ли возражения у защиты? — спросил судья.

— Нет, ваша честь, — ответил Кучеренов. — Я не утверждаю, что исход этого процесса предрешен. Нет, этого я не утверждаю. Но не считаю нужным затягивать дело. Зачем?

— Суд удаляется на совещание, — объявил Сорокин.

Совещаться, собственно, было не о чем. Показания свидетельницы были убийственными для подсудимого. Десятого мая фирма «Прожект» оформила на ее имя квартиру стоимостью семьдесят тысяч долларов. Пятнадцатого мая Калмыков доложил заказчику, что закончил работу. Двадцатого мая неизвестный мужчина сообщил по «О2», что видел в окне старого дома на Малых Каменщиках высокого худого человека со снайперской винтовкой в руках.

Семьдесят тысяч долларов за квартиру — это был гонорар за убийство Мамаева. И никак иначе трактовать это было нельзя.

«Мамаев может быть доволен, — подумал судья Сорокин. — За него заплатили достойную цену».

Судьи выпили по чашке кофе и вернулись в зал заседаний.

— Суд принял решение приобщить к делу документы о покупке квартиры, представленные обвинением, — объявил Сорокин.

Для всех, кто хоть что-то понимал в судопроизводстве, это означало неизбежный обвинительный приговор.

Но главная неожиданность ждала впереди: адвокат Кучеренов объявил, что его подзащитный признает себя виновным.

Процесс подошел к концу. Можно было начинать писать приговор. Этим судья Сорокин и решил заняться, вернувшись в свой кабинет и сняв мантию. Но не лежала у него душа к этому делу. Не лежала.

— К вам господин Перегудов, — сообщила секретарша. — Говорит, что вы хотели его видеть.

— Пригласите, — распорядился судья, даже обрадовавшись предлогу отсрочить тягостное занятие.

— Вас удивила моя просьба зайти? — спросил он, жестом предложив посетителю кресло перед письменным столом и с интересом рассматривая его.

— Не очень, — последовал спокойный ответ.

— Чем, по-вашему, она вызвана?

— Будет лучше, если вы скажете сами.

— Что ж, резонно, — согласился судья. — Почему вы заинтересовались этим процессом?

— Калмыков был моим пациентом.

— И что?

— Для врача каждый больной — как ребенок для матери. Чем тяжелее он достается, тем дороже. Калмыков был очень тяжелым больным. Он страшно бредил. Сутками. Он держал меня за руку и бредил. Я не мог отойти. Он бы умер. Почему-то я был в этом уверен.

— Его оперировали вы?

— Нет. Я военный хирург, но уже давно не практикую. Я больше года пытался вернуть его к жизни.

— Вам это удалось?

— Да. Он вернулся к жизни. Он даже начал улыбаться. Эта история убила его.

— Кто эти молодые люди, которые сидят с вами? — продолжал судья, пытаясь понять, что показалось ему необычным и даже странным в этом докторе Перегудове и в его молодых приятелях. — Пастухов, Хохлов, Злотников, Мухин, — перечислил он, заглянув в принесенный охранником листок.

— Мои друзья. Мы вместе воевали в Чечне.

— Кто они?

— В прошлом — офицеры-десантники. Сейчас кто кто. У Пастухова небольшой деревообрабатывающий цех в Подмосковье. Хохлов и Мухин — совладельцы частного детективно-охранного агентства. Злотников — актер.

— Высокий, русый, на красной иномарке — он?

— Он.

— Вспомнил, — сказал судья. — Он мелькал в каких-то рекламных роликах. То ли про стиральные порошки, то ли про жевательную резинку. Я не ошибся?

— Правильно, про «Стиморол», — с усмешкой подтвердил доктор Перегудов. — Только не говорите ему об этом. Его очень тяготит бремя славы.

Нормальный человек. Плотный, сильный. Спокойный. Нормально, с достоинством, держится. Судья понял: а вот как раз это и было странным — их нормальность, обычность. Эти молодые люди были из обычной жизни, из ее середины, не затронутой ни психозом современной рок-культуры, ни лихорадочным азартом бизнеса, жизни на грани фола. Ни спесью богатства. Ни гордыней бедности. Чувство собственного достоинства? А почему это странно? Это тоже нормально!

Судья Сорокин вдруг осознал, что это не они, а он живет в странном мире. Привычный для него мир наверняка кажется странным и даже, возможно, жутковатым человеку из обычной жизни. То, что нормально, рутинно для него, может выглядеть совсем иначе при взгляде со стороны. И потому он задал вопрос, задавать которого вовсе не собирался:

— Что вы думаете обо всем этом?

Доктор Перегудов неодобрительно покачал крупной головой с залысинами, делавшими его лоб обширным, монументальным:

— Ничего хорошего.

— Вы сказали следователю, что не верите в виновность Калмыкова, — напомнил Сорокин. — Так записано в протоколе. Вы и сейчас не верите?

• Предыдущая
• 11/82
• Следующая