Икона и топор - Биллингтон Джеймс Хедли - Страница 5

• Предыдущая
• 5/221
• Следующая

Энергия и притягательность нового журнализма породили враждебность не желающих расставаться со своими позициями политических и экономических лидеров, что привело к целому ряду не раскрытых и поныне заказных убийств. Если в ранний советский период существовало «поколение, убивавшее своих поэтов», то ранняя постсоветская эра грозит породить поколение, убивающее своих журналистов. Однако пришедшееся на начало нового века развитие Интернета, похоже, гарантирует дальнейшее расширение доступа к внешней информации, способного обойти любые попытки централизованного контроля и облегчить дальнейший рост духа критицизма, столь существенного для открытого общества.

В основе «Встречи рубежей», цифрового интернетовского проекта, осуществляемого совместно Библиотекой Конгресса и российскими Национальной и Государственной библиотеками, лежит идея о том, что между экспансией России на Восток и Америки на Запад существует много общего. Материалы, рассказывающие о строительстве трансконтинентальных железных дорог, о разработке природных ресурсов, об отношениях новых поселенцев и коренного населения, о многом другом, — эти материалы могут облегчить взаимопонимание двух прежних противников со столь различным историческим прошлым у каждого.

Сумеет ли Россия в конечном счете создать гражданское общество, достойное ее культурного наследия, или все происходящее выльется в очередной эпизод бюрократического и военного подавления — этот вопрос все еще остается открытым. Лихачев противопоставлял патриотизм, основанный на позитивном утверждении своего наследия, национализму, который определяется негативным отношением к наследию чужому. В последнем нашем с ним разговоре я спросил у Лихачева, почему великие произведения русского искусства в таком множестве оставались незавершенными даже в мирные времена. Он высказал предположение, что многие из величайших фигур русской культуры стремились не столько создать законченное произведение искусства, сколько продвинуть вперед сам процесс творчества. Для человека, вовлеченного в изучение русской культуры, то обстоятельство, что теперь в ее свободном формировании имеет возможность участвовать куда большее число рядовых русских людей, — источник значительного удовлетворения. Мне часто казалось, что русским присуща надежда на то, что сочиняемые ими тексты каким-то образом переплавятся в текстуру их собственных жизней и что пока еще не известный нам итог всего происходящего сможет объединить всех нас — хотя бы и в мире, совершенно несхожем с нынешним.

Джеймс X Биллингтон,

Вашингтон, округ Колумбия, 21 марта 2001 г.

Марджори

Эта книга представляет собой истолкование истории русской мысли и культуры нового времени. В ней воплотились знания, размышления и сфера интересов одного исследователя. У автора не было иллюзий относительно тех задач, которые он перед собой ставил: книга меньше всего претендует на то, чтобы явить энциклопедический свод русского культурного наследия или снабдить читателя «ключом» к его пониманию. Здесь произведен отбор материала, который призван не просто обобщить то, что уже и так хорошо известно, но ввести в оборот новые факты и дать им объяснение: не столько «охватить» эту необъятную тему, сколько обозначить подступы к ней.

Рассматриваемый здесь период включает последние шестьсот лет, за которые Россия превратилась в мощное, самобытное, творческое государство. Речь в равной мере пойдет как о достижениях, так и о мучительных поисках и порывах русской культуры; как о власть имущих, так и о беспокойных вольнодумцах; как о поэтах и политиках, так и о священниках и пророках. Мы не будем стремиться к тому, чтобы создать исчерпывающее описание отдельной культурной среды или конкретной личности — или же к тому, чтобы количество слов, посвященных той или иной теме, превращалось в показатель ее значимости в культуре. Наша работа будет опираться на материал, который, как представляется, лучше всего иллюстрирует характерные и противоречивые черты каждой эпохи русского культурного развития.

Два артефакта, имеющих для русских непреходящее значение — икона и топор, — были выбраны в качестве названия. Два этих предмета традиционно висели рядом на стене крестьянской избы лесного русского Севера. Их значение для русской культуры будет объяснено на первых страницах этой книги, они позволяют продемонстрировать одновременно Духовную и материальную ипостаси русской культуры. Вечный раскол святого и демонического начал во всей человеческой культуре в контексте русской культурной ситуации не соответствует простому противопоставлению священных образов и дьявольских происков. Ибо иконы, бывало, служили шарлатанам и демагогам, а топоры — святым и художникам. Таким образом, исходная сосредоточенность на этих простых предметах уже подразумевает ту ироническую тональность, в которой закончится наше исследование русской культуры. Название книги также предполагает, что мы в большей мере стремимся выявить и проследить судьбу тех символов, которые имели уникальное значение для русского воображения, нежели рассмотреть русскую реальность сквозь призму понятий, установлений и художественных форм Запада.

Особое внимание в этой работе уделяется неуловимому миру идей и идеалов, которые русские, называют духовной культурой — понятие, которое включает далеко не столь узкорелигиозный круг ассоциаций, как его английский эквивалент «spiritual culture». Мы не намерены при этом последовательно соотносить идеологию с экономикой и социальными силами или попытаться разрешить более глубокий вопрос об относительной значимости материальных и идеологических факторов в истории. Мы стремимся только полнее установить историческую идентичность духовных и идеологических факторов, которые, как признают даже марксисты-материалисты в СССР, имели огромное значение для развития этой страны.

В книге предпринимается попытка в какой-то мере уравновесить частое обращение к политической и экономической истории общим историческим экскурсом в известную, но менее освоенную область мысли и культуры. Термин «культура» используется здесь в его широком смысле, то есть как «совокупность отличительных навыков, верований и традиций»[1], а не в тех более узких значениях, которые иногда придаются этому слову, понимаемому либо как ранняя стадия развития общества, предшествующая более высокой стадии цивилизации, либо как выпестованная в музеях утонченность, либо как особый тип свершения, который может быть полностью выделен из его материального контекста[2]. Из всего того, что включает в себя категория «история культуры», «сконцентрированная на социальных, интеллектуальных и художественных аспектах или факторах в жизни народа или нации»[3], в этой книге особое внимание уделяется интеллектуальному и художественному аспектам, и только по необходимости — социальной истории; социологический же анализ практически остается за рамками исследования.

Структура исследования определяется хронологической последовательностью, столь же существенной для истории культуры, как для истории экономики или политики. Мы будем возвращаться назад и забегать вперед — особенно в первой части книги, «Истоки», но главным в других частях станет хронологическое рассмотрение следующих друг за другом эпох русского культурного развития.

Во второй части описывается исходное противостояние Московского царства Западу в XVI и начале XVII вв. Далее следуют еще две части, каждая из которых охватывает столетие: в третьей части рассматривается длительный поиск новых культурных форм в быстро разраставшейся империи Х?II — начала Х?1П вв., в четвертой — блистательная дворянская культура, процветавшая с середины Х?ІП до середины XIX вв. Две заключительные части посвящены последнему столетию, когда процессы индустриализации и модернизации наложились на более ранние модели и проблемы русского культурного развития. В пятой части исследуется в высшей степени творческая и экспериментаторская эпоха, которая началась в период реформ Александра II. В последнем разделе культура XX в. рассматривается в сопоставлении с культурой предыдущих эпох.

• Предыдущая
• 5/221
• Следующая