Демократия (сборник) - Видал Гор - Страница 35

— Нужно что-то делать, чтобы уберечь вашу сестру от Рэтклифа. Я уже думал об этом до полного изнеможения. А у вас есть какие-нибудь предложения?

Увы! Сибилла чувствовала себя беспомощной и ужасно встревоженной. Мистер Рэтклиф появлялся у них в доме, когда только мог, и, видимо, рассказывал Маделине обо всем, что происходило в мире политики, просил ее советов, а Маделина его не расхолаживала.

— Мне кажется, ей это нравится: она считает, что таким образом сможет делать добро. Я не решаюсь поговорить с ней об этом. Она все еще видит во мне ребенка и относится ко мне как к пятнадцатилетней. Что я могу сделать?

Каррингтон сказал, что сам думал поговорить с миссис Ли, но не знает, что сказать, а ненароком обидев ее, лишь толкнет в руки Рэтклифа. Но Сибилла считала, что он не обидит Маделину, если поведет себя правильно.

— От вас она стерпит больше, чем от кого-либо другого. Скажите ей прямо, что вы — что вы любите ее, — дерзко произнесла Сибилла, доведенная до отчаяния, — на это она не обидится, а после вы сможете высказать ей все, что угодно.

Каррингтон взглянул на Сибиллу с восхищением — такая решительность пришлась ему по душе, и он подумал, что ее советами вряд ли стоит пренебрегать. В конце концов она выказала достаточно здравого смысла и, что куда важнее, выглядела на редкость хорошенькой — тонкий стан, выпрямившийся в седле, теплая нежная кожа, зардевшаяся от дерзости этих речей.

— Вы, безусловно, правы, — сказал он. — В конечном итоге мне нечего терять. Выйдет она замуж за Рэтклифа или нет, все равно, за меня она не выйдет никогда.

В этих словах прозвучала робкая попытка заручиться поддержкой Сибиллы. И Каррингтону воздалось по заслугам: весьма польщенная отношением Каррингтона и смелая, как львица, потому что сейчас пальцы в огонь совал он, а не она, Сибилла с ходу изложила ему женскую точку зрения на сложившееся положение, не оставлявшее ему никакой надежды. Она прямо сказала, что, когда дело касается женщин, мужчины, по-видимому, совершенно теряют голову; она же совершенно не понимает, что такого они находят в женщинах, чтобы так с ними носиться; что же до нее, то большинство женщин кажутся ей ужасными, мужчины гораздо лучше.

— Что же касается Маделины, из-за которой вы готовы перегрызть друг другу горло, она прелесть, прекрасная сестра, золотой человек, и я люблю ее всем сердцем, но женитесь на ней, и она перестанет нравиться: она очень своенравна, и ее уже не изменишь; ее не научишь подчиняться мужниной подсказке, и вы оба будете несчастны уже через неделю. Этому мистеру Рэтклифу она превратит жизнь в ад, я очень надеюсь, что именно так и будет, — закончила Сибилла с легким взрывом ненависти и злорадства.

Каррингтона не мог не забавлять подход Сибиллы к сердечным делам. Он смотрел на нее с улыбкой, и это придало ей смелости; она продолжала безжалостно нападать на него за то, что он стоит перед ее сестрой на коленях, «как будто вы чем-то хуже нее», и открыто заявила, что, если бы она была мужчиной, у нее по крайней мере сохранилась хоть капля гордости. Мужчинам нравится, когда их ставят на колени. Каррингтон не предпринимал попыток защитить себя и даже поощрял нападки Сибиллы. Они оба наслаждались прогулкой по еще обнаженному лесу мимо журчащих весенних ручейков, овеваемые ленивым дыханием влажного южного ветерка. Это была кратковременная идиллия, тем более приятная, что и позади, и впереди них сгущалась тьма. Безудержная веселость Сибиллы порождала в Каррингтоне сомнения: а нужно ли воспринимать жизнь так серьезно? Молодые силы бурлили в девушке, и ей стоило немалых трудов держать их в узде, в то время как двадцать лет нервного напряжения истощили Каррингтона, и ему, напротив, требовались усилия, чтобы поддерживать в себе тягу к жизни. И потому он испытывал чувство благодарности к Сибилле, которая дарила его своей жизнерадостностью. Даже ее насмешки ему нравились. Ну, откажется Маделина Ли выйти за него замуж. И что же? «Фу! — смеялась Сибилла. — До чего же вы, мужчины, все на один лад. Как можно быть таким глупым? Вы с Маделиной просто несовместимы. Поищите себе кого-нибудь без высоких идей».

Они составили план заговора против Маделины и детально все обсудили: что Каррингтон должен ей сказать и какие выбрать слова, потому что Сибилла была убеждена, что мужчины отчаянно глупы, где уж позволить им самостоятельно объясняться в любви; их всему нужно учить, как учат маленьких детей произносить молитвы. Каррингтона забавляло, что его наставляют, как признаваться в любви. Он не стал интересоваться, откуда у Сибиллы такой большой опыт по части мужской глупости. Он решил, что, возможно, общение со Шнейдекупоном просветило ее на этот предмет. Во всяком случае, они настолько увлеклись составлением планов и заучиванием уроков, что прибыли домой с большим опозданием, и Маделина уже начала волноваться, не случилось ли с ними какой беды. Сумерки уже совсем сгустились, когда она услышала топот копыт на асфальтовой мостовой и спустилась к входной двери выбранить их за задержку. Сибилла в ответ лишь рассмеялась и сказала, что во всем виноват мистер Каррингтон: он-де сбился с пути, и ей пришлось выводить его на правильную дорогу.

Прошло десять дней, прежде чем их план стал осуществляться. Наступил апрель. Каррингтон закончил все свои дела и был готов к отъезду. Однажды вечером он наконец появился у миссис Ли, и тут выяснилось, что Сибилле как раз в этот момент необходимо уйти из дому: она договорилась с Викторией Сорви провести часок-другой у знакомых, живущих поблизости. Когда она ушла, Каррингтону вдруг стало совестно. Этот сговор за спиной у миссис Ли был ему не по вкусу.

Он сел и тотчас решительно приступил к главной теме своего разговора. Он сказал, что почти готов к отъезду, практически закончил все дела в департаменте и уверен, что сопроводительные бумаги будут готовы в. течение двух дней; ему может не представиться другого случая повидаться с миссис Ли в столь спокойной обстановке, поэтому он желал бы проститься с ней сейчас — для него это очень важно; его поездка была бы ему в удовольствие, если бы не тревога за нее; и все же он до сих пор не решается говорить с ней откровенно. Он сделал паузу, как будто приглашая ее к разговору.

Маделина с сожаленьем (но без раздраженья) отложила в сторону работу и ответила со всей искренностью: между ними сложились очень добрые дружеские отношения и он не должен допускать и мысли, что она может обидеться; она не собирается делать вида, что неправильно истолковала его слова.

— Мои дела, — добавила она с оттенком горечи, — кажется, стали общественным достоянием, и я предпочитаю хотя бы изредка обсуждать их сама, а не только слышать, как они обсуждаются за моей спиной.

Тон разговора с самого начала задавался острый, но Каррингтон решил не придавать этому значения и продолжал:

— Вы, как всегда, честны и откровенны. Я отвечу вам тем же. Не могу не ответить. Долгие месяцы я знал лишь одну радость — быть подле вас. Впервые в своей жизни я понял, что значит забыть обо всем на свете из-за любви к женщине, которая кажется мне святой и за единственное слово которой я готов отдать все в жизни и даже саму жизнь.

Маделина зарделась и, повернувшись к нему с чрезвычайно серьезным видом заговорила с такой же серьезностью в голосе:

— Мистер Каррингтон, я вам друг лучший на всей земле. Когда-нибудь вы от души поблагодарите меня за то, что я отказалась выслушать вас. Вы не знаете, от какой беды я хочу вас уберечь. Я не могу дать вам то, чего у меня нет. Вам нужно существо юное, свежее, способное помочь вам, веселое и жизнерадостное, которое развеет ваше уныние, молодая девушка, которая полностью в вас растворится и посвятит вам свою жизнь. Я не могу это сделать. Я ничего не могу вам дать. Я делала все, что в моих силах, убеждая себя, что в один прекрасный день моя жизнь вновь наполнится надеждами и чувствами, но тщетно. Огонь погас. Если вы женитесь на мне, вы убьете себя. Однажды вы проснетесь и обнаружите, что мир превратился в прах и пепел.