Демократия (сборник) - Видал Гор - Страница 170

„А у нас — полночь“, — сказала Инез во время этого последнего звонка Жанет.

„Я набрала номер, и ты взяла трубку. Поразительно. Обычно я попадаю на твой автоответчик. Так. Соберись. Я думала о маме. Ты помнишь, как мама плакала наверху во время моей свадьбы?“

„Нет“, — ответила Инез, но она помнила.

В день, когда Жанет вышла замуж за Дика Зиглера в Ланикаи, Кэрол Кристиан уже за завтраком принялась пить шампанское. В том году у нее было занятие — зазывать знаменитостей на радиоинтервью-шоу в Сан-Франциско, и где-то к полудню она принялась звонить своим „звездам“ в отели Вайкики с просьбой, как она выражалась, появиться в роли гостей на свадьбе Жанет.

„Возможно, вы помните, а может быть, и нет, что я — мать невесты“, — говорила Кэрол Кристиан, приветствуя гостей на приеме.

„На твоем месте я бы не так нажимал на выпивку“, — сказал Пол Кристиан.

„Как бы мне подсуетиться: верно выбрать кавалера“, — пела Кэрол Кристиан под аккомпанемент джазового оркестра, приглашенного для танцев на палубе и игравшего на дощатом помосте, который рабочие из „Кристиан корпорейшн“ соорудили на берегу накануне утром.

„Твоя мать превращает вечер в состязания на приз „Чаши роз“ (кто больше выпьет)“, — сказал Гарри Виктор.

„Кэрол — настоящий молоток“, — сказал Дуайт Кристиан.

„Как бы мне не ошибиться: выйти за миллионера“.

Когда Жанет пошла наверх, чтобы переодеть свое белое батистовое свадебное платье, Кэрол Кристиан начала плакать. „Я не осуждаю твоего дядю Дуайта, — повторяла она, сидя на кровати, в которой лет пятнадцать назад любила подремать с Инез и Жанет. — Он болеет за нас всем сердцем. Это не его вина. Но ваша бабушка. Сисси. Правда. Уж слишком. Как бы то ни было, все рав… Все хорошо, что хорошо кончается в постели. Старая сан-францисская поговорка. Я получила безумно интересную работу, которую я никогда бы не получила, а вы получили…“

Инез, чью беременность уже нельзя было не заметить, сидела на постели и пыталась успокоить мать.

„Мы нашли себе мужей“, — подсказала Жанет.

„Забудьте о мужьях, — сказала Кэрол Кристиан. — У вас были лошади. В свое время их сменили автомашины. Вы брали уроки тенниса.

Если бы я взяла вас с собой, я не смогла бы расплатиться и за перетяжку ваших ракеток.

Не будем вспоминать уроки.

Забудем о маленьких белых платьях.

Не станем заострять внимание на комплектах свитеров из кашмирской шерсти, золотых браслетах и пальто из верблюжьей шерсти.

Я прошу различать Жанет Кристиан и миссис Зиглер — ты стала таковой, имея пальто из верблюжьей шерсти.

Оно было на тебе, когда ты приехала на пасху в 1950-м“.

Mon cher Paul[141]; с кем ты там… чтобы удрать с этого острова? (Шучу, разумеется.) ХХХХ, К.

Ни Инез, ни Жанет ничего не говорили. В спальне были открыты все окна, и звуки вечеринки доносились наверх в свете заката. Внизу на пляже подруги невесты играли в волейбол в своих льняных платьях. Джазовый оркестрик исполнял попурри из „Моей прекрасной леди“. „Братец Гарри, — услыхала Инез голос Дика Зиглера прямо под окнами спальни, — давай-ка этот парень приготовит тебе настоящий коктейль“.

„Где Инез? — спросил Гарри Виктор. — Я не хочу, чтобы Инез переутомлялась“.

„Хватит этой шипучки, пришло время крепких напитков“, — сказал Дик Зиглер.

„Извините, но я ищу свою жену“, — сказал Гарри Виктор.

„Извините, а кто из вас мужчина? — сказал Дик Зиглер. — Я очень сомневаюсь, что она потерялась“.

Наверху, в темнеющей спальне, Жанет сняла с себя гирлянду розового жасмина и повесила ее на плечи матери.

„Как бы мне подсуетиться: верно выбрать кавалера.

Как бы мне не ошибиться: выйти за миллионера“.

Инез это хорошо помнила.

Инез также помнила, что, когда им с Жанет было соответственно четырнадцать и двенадцать лет, Жанет изучила фотографии Кэрол Кристиан и сделала себе такую же прическу.

Инез также помнила, что, когда им с Жанет было пятнадцать и тринадцать, Жанет выставляла под настольной лампой в своей комнате для занятий почтовые открытки из Сан-Франциско, с озера Тахо и из Кармела и пробовала подражать почерку Кэрол Кристиан.

„Партнеры в удивительно современном браке, в котором каждый предоставляет другому свободу иметь широкий круг своих интересов“ — так Билли Диллон разгадал загадку Пола и Кэрол Кристианов для биографии Гарри Виктора в его предвыборной кампании. Автор не был в состоянии правильно это преподнести, и Билли Диллон лично выработал формулировку.

Алоха оэ.

Кажется, твоей маме хочется в ночной клуб.

Через девятнадцать дней после свадьбы Жанет Кэрол Кристиан была мертва — она погибла в авиакатастрофе на самолете компании „Пайпер апаш“, неподалеку от Рено, и вот теперь на третьем этаже в реанимационном отделении Королевского медицинского центра при смерти была Жанет. Жанет попросила Инез вспомнить, а Инез притворилась, что не помнит, и вот теперь Жанет перешла в некую „серую“ область между „или“ и „или“.

Алоха оэ.

Инез коснулась руки Жанет, а затем отвернулась.

Стук ее каблуков по больничному полу вдруг показался ей несинхронным ее походке.

Звук ее голоса, когда она благодарила дежурного, показался ей бестелесным, каким-то чужим.

Снаружи больницы все еще шел дождь, а на скоростной автомагистрали Луналило не было машин. По радио в машине передавали сводку Королевского медицинского центра о состоянии здоровья Жанет и сведения о количестве конгрессменов и других официальных лиц, приславших телеграммы или другие письменные послания с выражением сочувствия и глубокого соболезнования в связи со смертью Уэнделла Омуры. Среди посланий было одно от Гарри, в котором выражались не только сочувствие и глубокое соболезнование, но и убежденность в том, что это прискорбное происшествие для всех американцев станет стимулом преодоления (Инез узнала стиль Билли Диллона в этом нейтральном слове „происшествие“), — преодоления разобщенности и различий, о которых столь трагически напомнил этот случай в отдаленном районе Тихого океана.

„Не в таком уж и отдаленном, если и здесь поддаются соблазну бесплатной рекламы по радио“, — сказала Инез Билли Диллону.

В пять часов пополудни, когда Инез и Билли Диллон приехали в дом Дуайта и Руфи Кристианов, первое, что заметила Инез, была фотография Жанет, стоявшая на столике в холле, — фотография, сделанная в день свадьбы Жанет и Дика Зиглера, — Жанет босая на пляже в Ланикаи в своем белом батистовом свадебном платье. Фотография была явно не на своем месте — почему Инез ее и заметила. Эта фотография стояла всегда на туалетном столике Руфи Кристиан, а теперь она стояла здесь, в недавно почищенной серебряной оправе; со стола, куда ее поставили, были совсем недавно убраны ключи от машины, шарфы, лакированные шкатулки и малахитовые лягушки. Фотография эта была жертвоприношением, посланием во искупление неведомому провидению; послание же состояло в том, что Жанет уготована к смерти.

„Я позвонил сегодня утром в церковь святого Эндрью и сказал Чипу Кинсолвингу, что нам понадобится, — говорил в соседней комнате Дуайт Кристиан. — Когда придет время. Самая обычная служба, вошли и вышли, обычное дело: из земли вышли — в землю уйдем. Ну, может быть, пару — как это называется — псалмов. Только не тот, где говорится, что „Господь — пастырь твой…“. Я специально предупредил. Дик? Ты ведь этого хотел?“

„Не надо опережать события, — сказал Дик Зиглер. — Откуда я знаю, чего хочу? Она еще не умерла“.

„Покорная скотина — „Господь — пастырь мой“, — сказал Дуайт Кристиан. — В этой семье не было овец“.

„Я скажу вам, чего я хочу, — услышала Инез собственные слова. Словно под воздействием димедрола, она смутно уловила в собственном голосе враждебность. — Я хочу, чтобы эту фотографию поставили туда, где она всегда стояла“.

В тот момент, когда Инез Виктор вошла в комнату дома на Маноа-роуд, на ней все еще была короткая трикотажная юбка, такой же жакет и гирлянда из жасминов, в которой она покинула аэропорт десять часов назад.