Ассасин - Мелан Вероника - Страница 17

• Предыдущая
• 17/76
• Следующая

— Входите.

Удивленная, я зачем-то отступила и позволила ему пройти.

«„Жорж Авиталь“? Не припомню, чтобы я что-то у них заказывала».

— Молодой человек, э-э-э… Я у вас, то есть в вашем магазине ничего не заказывала… Это, должно быть, ошибка.

Мужчина невозмутимо прошел вглубь помещения, поставил коробки на тумбу справа от двери и вытащил из внутреннего кармана сложенный вдвое листок бумаги.

— У меня значится ваш адрес: «Линн-Авеню, 77, квартира 2». Это ваш адрес?

— Да. — Моя растерянность росла. — Но я действительно ничего не заказывала.

— Просто распишитесь о доставке.

Мне протянули пластиковую ручку. Какое-то время я в замешательстве смотрела на нее, затем взяла (если служба доставки ошиблась, просто верну все в магазин) и поставила на заботливо подпертом пластиковой дощечкой бланке свою подпись.

— Благодарю!

Посыльный ловко убрал листок во внутренний карман, отсалютовал и удалился.

С полминуты я завороженно смотрела на дверь, будто все ждала, что сейчас парень в клетчатой рубахе вернется, сообщит об ошибке, извинится и заберет коробки, но в коридоре стояла полная тишина — ни шума, ни шагов. Никто не вернулся, и я перевела взгляд на коробки.

«Хм, кто-то определенно что-то напутал, но внутрь посылки заглянуть стоит».

Хотя бы из любопытства.

Они оказались легкими — все три.

Перетащив «посылки» с тумбы на диван, я медленно крутила каждую в руках, силясь отыскать клочок бумаги с именем заказчика, но не нашла ничего, кроме отпечатанного на боковине логотипа магазина. Странно.

А внутри нашлась записка (как просто — нужно было лишь открыть одну из них) — и все разом встало на свои места.

В записке значилось: «Я порвал твое платье».

Рен! Черт тебя подери, когда ты успел доехать до магазина и выбрать для меня одежду? Ведь ты торопился на встречу, разве нет?

Неспособная сосредоточиться на том, что лежит внутри, я подскочила с места и заметалась по комнате.

— Вот зачем, спрашивается? Да хватает у меня платьев, зачем… Не надо было! Ты ведь мне жизнь спас…

Как будто он мог меня слышать.

Нет, мужская логика точно сложнее женской, и пусть меня не убеждают в обратном.

Три платья. Он прислал мне три новых платья взамен порванному золотистому. Щедрость? Расточительность? Глупость?

Может, и глупость, но жест красивый, не поспоришь.

— Да пусть бы ты всю мою одежду порвал, я бы не возражала…

Тяжелый вздох. Растерянность, радость, удивление и нотка грустинки.

«Пусть бы не платья, пусть бы приехал он сам».

И сама же рассмеялась собственным мыслям — нам всегда свойственно просить о большем, не так ли?

Точно, свойственно. А после первоначального вихря эмоций проснулось и любопытство — и что же он выбрал?

В коробке, где ранее обнаружилась записка, лежало неземной красоты золотисто-розовое вечернее платье. Еще не развернув его полностью, я уже знала, что это — не чета моему бывшему наряду от «Монтильи». Под пальцами водопадом струился и переливался всеми оттенками заходящего солнца гладкий шелк, воротник и пояс были отделаны мелким сверкающим бисером, по низу расклешенной юбки вился широкий мерцающий узор.

— Вот это да! — прошептала я в восхищении. — Сколько же такое может стоить?

Бирка указывала, что модель называется «Кассандра», но цена на ярлычке отсутствовала.

Я покачала головой.

«И конечно же, размер окажется подходящим». — Вот уж в чем я не сомневалась, так это в глазомере Рена, которым при нашем близком знакомстве уже дважды измерил меня не только глазами, но и всем остальным.

Спустя пару минут я заставила себя отложить «Кассандру» в сторону и открыла другие коробки. В них тоже нашлись платья — длинное темно-синее и коктейльное коньячного цвета.

— Зачем? — повторила я в пустоту комнаты, осторожно касаясь шикарных нарядов. — Не иначе как ты сам желаешь, чтобы я втрескалась по уши.

Нет, он, наверное, этого совсем не желал — просто пытался искупить вину за то самое, испорченное, вот только это уже не имело значения — к этому времени мои чувства разгорелись ярко.

Мягкая ткань коснулась щеки, я вдохнула ее совершенно новый «магазинный» запах и покачала головой.

— Рен… Рен.

Вечером, лежа в постели, я никак не могла перестать думать о завтрашней встрече. Все гадала, где она состоится, о чем пойдет разговор, как все закончится… Ведь оно не закончится насовсем? Никак не могла решить, какое из трех выбранных платьев надеть.

«Интересно, какое больше всех понравилось ему самому?»

Все три были прекрасны. Стоило надеть любое, как широкое зеркало в спальне, невзирая на мои придирки к собственной внешности, отражало не узкобедрую и довольно тощую девицу, а прекрасную королеву.

За окном было темно, часы у ночника показывали двадцать минут двенадцатого, но сон не шел.

Неугомонное сознание вместо того, чтобы успокоиться и соскользнуть в дрему, рисовало мне Рена — его глаза, нос, губы, подбородок. Интересно, каким он становится среди друзей? И есть ли они у него?

И как сильно преображала черты его лица улыбка. Слабая — полунамек — или широкая, она превращала сурового воина в дерзкого, веселого и крайне привлекательного мальчишку. Мальчишку, в которого слишком просто было влюбиться.

«Ты это сделала и без его улыбки».

Точно.

А уж с улыбкой…

Черт бы подрал его. Как это называется, если не любовь? Думать о ком-то часами напролет, вспоминать все сказанные слова, мечтать, надеяться, тлеть изнутри, маяться, изнывать и без повода улыбаться?

Любовь. Именно так.

«Создатель, я влюбилась». И влюбилась в того, кого совсем не знаю. Кому так сложно открыться, кому сложно найти для меня лишний час, кому даже не пришло в голову спросить мой номер телефона.

Ничего, все еще изменится. Изменится, потому что есть завтра.

В комнате царил полумрак.

Вернувшись домой под вечер, Рен сразу же поднялся в кабинет.

Бросил на стол папку с бумагами, которую намеревался посмотреть, подошел к вмонтированному в стену бару и некоторое время рассматривал ряд стеклянных бутылок, раздумывая, что же выпить.

Выбор пал на виски. Бутылка тут же была извлечена на свет, пустой стакан наполнился янтарной жидкостью до самых краев.

Декстер расстегнул рубашку, снял с пояса оба ножа, бросил их на кровать, сел в мягкое кожаное кресло. Сегодня ему предстояло принять решение.

Решение окончательное и бесповоротное. Желательно верное решение.

Слишком отчетливо он в последнее время ощущал, как безвозвратно (нет, еще не безвозвратно) меняется его четкий и отлаженный мир — кренится, сходит с орбиты, теряет знакомые очертания. Чувствовал, как ось, вокруг которой так долго происходило привычное движение мыслей, вдруг прогнулась, причиняя ненужный и болезненный дискомфорт.

Сколько раз за последнее время он совершал импульсивные необдуманные поступки? Почему его мозг перестал держать мощный заслон рациональности, постоянно пропуская сквозь железную броню нежелательные образы и мысли? Куда подевалась привычная холодность и логичность?

Рен залпом осушил стакан, протянул руку к стоящей на столе бутылке, снова наполнил его.

Что случилось с его внутренним спокойствием? Неужели он утратил контроль? С каких пор он начал пить каждый вечер в надежде избавиться от преследующих его мыслей?

Эллион.

Да, Эллион. Все начало меняться с ее появлением.

«Дурочка. Сентиментальная, влюбленная дурочка. Слишком нежная, слишком доверчивая, слишком открытая».

Его беспокоили собственные чувства, угнетал сам факт их появления.

Нет, он не корил себя за то, что спас ее там, в «Сэнди-Паласе», — так подсказывала интуиция, а тренированный ассасин не умел не доверять ей.

Нет, спас — и все правильно. Но зачем он назвал ей свое имя, кто тянул за язык? И назвал его сам, по доброй воле, ведь никто не приставлял к горлу нож. Да если бы кто и приставил, он справился бы с врагом за секунду, но как справиться с собой?

• Предыдущая
• 17/76
• Следующая