История - Тацит Публий Корнелий - Страница 51

• Предыдущая
• 51/120
• Следующая

38. В эти же дни умер Юний Блез[78] , смерть его привлекла к себе всеобщее внимание и вызвала много разговоров. Вот что мне удалось о ней узнать. Тяжело заболевший Вителлий ночевал в Сервилиевых садах[79] ; вдруг он заметил, что один из расположенных поблизости дворцов ярко освещен. Вителлий послал узнать, в чем дело; ему доложили, что Цецина Туск[80] устроил многолюдное пиршество в честь Юния Блеза, и со всяческими преувеличениями описали пышность пира и распущенность, якобы там царящую. Тут же нашлись люди, вменившие в преступление Туску, его гостям и в первую очередь Блезу, что они веселятся, когда принцепс болен. Придворные, которые всегда только и ждут, на кого бы натравить императора, видя, что на Вителлия действуют их разговоры и таким образом открывается возможность погубить Блеза, уговорили Луция Вителлия выступить в роли обвинителя. Запятнанный всеми пороками, он издавна завидовал безупречной репутации Блеза и ненавидел его. Явившись в комнату принцепса, Луций Вителлий бросился на колени, а потом принялся горячо обнимать и прижимать к груди сына Вителлия. На вопрос, в чем дело, Луций отвечал, что боится не за себя, что пришел слезно умолять брата защитить лишь свою жизнь и оградить от опасности детей. «Не Веспасиана надо бояться, — говорил он, — между ним и нами германские легионы, верные своему долгу провинции, бескрайние моря и земли. Другого врага нам следует опасаться — того, кто здесь, в Риме, у нас на глазах, хвастается своими предками — Юниями и Антониями[81] , кичится своим происхождением из императорского рода[82] и выставляет напоказ перед солдатами свою доброту и щедрость[83] . Он привлек к себе все сердца, он бражничает, спокойно взирая на муки и страдания принцепса. Не разобрав, где враг и где друг, ты пригрел на своей груди соперника. Надо наказать этого человека за неуместное веселье, пусть эта ночь станет для него ночью ужаса и скорби. Пусть знает, что Вителлий жив, что он правит, и у него есть сын, который в случае роковой необходимости заменит его».

39. Вителлий трепетал от страха, но не мог решиться на преступление. Он боялся, что, сохраняя Блезу жизнь, подвергает себя смертельной опасности, но в то же время знал, что, приказав убить его, рискует вызвать к себе всеобщую лютую ненависть. Поэтому он счел за лучшее отравить его. Радость, которую он не сумел скрыть при виде мертвого тела Блеза, еще раз показала всем, кто повинен в этом злодеянии. Передавали сказанные им мерзкие слова (я привожу их совершенно точно), будто видом мертвого врага он насыщает свой взор. Блез был человек не только знатный и отлично воспитанный, но и на редкость верный своему долгу. Вителлию еще ничто не угрожало, когда Цецина и другие главари вителлианской партии уже разочаровались в нем и стали всячески обхаживать Блеза: однако Блез упорно отвергал все их домогательства. Он был чист душой, держался в стороне от интриг, не стремился ни к незаслуженным почестям, ни к принцепской власти, которой его едва не сочли достойным.

40. Между тем Фабий Валент двигался к театру военных действий во главе целой армии изнеженных наложниц и евнухов, и далеко не так поспешно, как подобает полководцу. Когда ему срочной эстафетой доставили сведения об измене Луцилия Басса и переходе Равеннского флота на сторону Веспасиана[84] , он еще мог форсированным маршем опередить колебавшегося Цецину или присоединиться к легионам до того, как над ними нависла опасность разгрома. Одни из его приближенных советовали свернуть с главной дороги и с группой верных людей, окольными тропами, в обход Равенны, поспешить к Гостилии или Кремоне, другие настаивали на том, чтобы вызвать из Рима преторианские когорты и, собрав достаточно сил, прорвать фронт врага[85] . Валент медлил и вместо того, чтобы действовать, проводил время в бесполезных разговорах. В конце концов он отверг оба плана и, не обладая ни подлинной смелостью, ни мудрой предусмотрительностью, выбрал самое худшее, что может быть в таком положении, — среднюю линию.

41. Валент написал Вителлию, прося подкреплений. Ему прислали три когорты[86] и британскую конницу; для скрытого маневра, рассчитанного на обман врага, это было слишком много, для открытого прорыва — слишком мало. Валент и в этих критических обстоятельствах не хотел отказываться от своих подлых привычек: ходили слухи об извращенных наслаждениях, которым он предается, о прелюбодеяниях и преступлениях, творимых им в домах, где он останавливался. Силы и деньги у него еще были, но он видел, что звезда его закатывается, и стремился натешиться напоследок. Как только к Валенту прибыли вызванные им из Рима пехотные и конные подразделения, нелепость его плана стала очевидна всем: с такими ограниченными силами нечего было и думать выступать против врага, даже если бы прибывшие солдаты и были готовы до конца стоять за Вителлия, а они подобной преданностью не отличались. Свои подлинные настроения они проявили не сразу, поначалу стыд и почтение, которое обычно внушает присутствие командующего, удерживали их. Однако люди, которые опасностей страшатся, а позора нет, не надолго поддаются подобным чувствам. Валент хорошо понимал это и, отправив пешие когорты к Аримину[87] , а кавалерии поручив оборону тыла, в сопровождении немногих солдат, сохранивших ему былую верность, свернул в Умбрию, а оттуда в Тоскану, где его застало известие об исходе битвы под Кремоной. Тогда-то у него и возник новый план, не лишенный дерзости, а в случае удачи грозивший ужасными последствиями: добраться морем до Нарбоннской провинции и оттуда поднять Галлию, римские армии и германские племена на новую войну.

42. Когорты, оставленные Валентом в Аримине, после отъезда командующего совсем пали духом. Корнелий Фуск подтянул против них свои войска, приказал быстроходным судам курсировать вдоль берегов и таким образом запер вителлианцев с суши и с моря. Теперь долины Умбрии и омываемая Адриатическим морем часть Пицена оказались заняты[88] ; между Италией Веспасиана и Италией Вителлия единственной преградой остался Апеннинский хребет. Валент тем временем вышел на кораблях из Пизанского залива, но штиль или встречные ветры заставили его пристать в порту Геркулеса Монойкийского[89] , неподалеку от которого действовал прокуратор Приморских Альп Марий Матур[90] , пока еще по-прежнему сохранявший верность Вителлию, хотя все кругом уже перешли на сторону его врагов. Марий Матур хорошо принял Валента и отговорил его от безрассудной поездки в Нарбоннскую Галлию. Доводы Матура навели на Валента ужас, а вскоре и солдат его страх заставил забыть о долге и присяге.

• Предыдущая
• 51/120
• Следующая