Сидни Шелдон. Если наступит завтра – 2 - Бэгшоу Тилли - Страница 68

• Предыдущая
• 68/70
• Следующая

Длинный долгий писк испугал ее.

– Джеф! – Она в панике огляделась. – Что происходит?

Сильные руки оттолкнули ее. Джефа заслонила стена спин в зеленых куртках Кто-то приложил к груди Джефа какую-то штуку. Трейси в немом ужасе наблюдала, как исхудавшее тело Джефа подскочило и снова упало на носилки, безвольное и безжизненное.

– Давай!

Еще один разряд тока.

– Давай!

И еще один…

Непрерывный долгий писк не утихал.

После этого все стало расплываться перед глазами. Кто-то светил фонариком в глаза Джефа. Трейси увидела, как врач поднял глаза и покачал головой.

«Не качай головой! Не сдавайся! Попробуй снова!» – мысленно взмолилась она.

Кто-то посмотрел на часы:

– Заканчиваем?

«Заканчиваем? Что именно?»

Трейси захотела подобраться ближе. Она может помочь Джефу. Она может его спасти. Если бы он знал, как сильно она его любит, если бы знал, ради чего ему стоит жить, – стал бы бороться.

Но когда она попробовала пошевелить ногами или протянуть руки, выяснилось, что они оцепенели. Черный туман спускался все быстрее. Она теряет равновесие, скользит, падает.

– Время смерти…

Нет. Нет!!!

Сильные руки подхватили ее под мышки. Но это были не те руки, которые нужны Трейси. Не руки Джефа. Все это жуткий кошмар, и она вот-вот проснется. Сейчас…

Голос, звучавший в голове, был спокойным, настойчивым и походил на голос Блейка Картера.

Дорогой Блейк! Он здесь? Почему он твердит одно и то же?

– Отпусти, Трейси. Не держись.

Трейси доверяла Блейку и сделала, как он просил. Потом закрыла глаза и упала в туман. Навзничь.

Колорадо

Три месяца спустя

Трейси стояла у окна своей кухни и резала морковь для супа. Ранчо за окном выглядело еще прекраснее, чем всегда. Осень окутала Колорадо теплым янтарным сиянием. Листья на деревьях переливались всеми оттенками коричневого, золотистого и красного, удивительно контрастируя с ярко-зелеными пастбищами и белыми деревянными заборами, на совесть отремонтированными Блейком.

Трейси вернулась из Болгарии эмоционально истощенная и физически слабая и не заметила, что за эти мучительные две недели похудела на пятнадцать фунтов и была вся в синяках и ссадинах после встречи с Дэниелом Купером.

Блейк взял на себя заботу обо всем. Отвозил Николаса в школу, пока Трейси спала. Готовил и следил, чтобы Трейси ела. Стирал, гладил, вызывал доктора и сохранял ритм жизни на ранчо. Потому что сама Трейси ни на что не была способна. Обнимал ее, когда она плакала, сотрясаемая всхлипами, что ужасно его конфузило. Блейк не видел, что ее слезы только отчасти были вызваны скорбью. Но были и следствием некоего глубинного очищения, необходимой реакцией на посттравматический стресс, как у солдата, вернувшегося с боя. Важнее всего для Трейси было то, что Блейк не задал ей ни одного вопроса о том, что случилось во время ее «кулинарной поездки» в Европу. Он просто посчитал, что она скажет ему, когда будет готова. А возможно, никогда не будет готова. Блейк мог признать любое развитие событий при условии, что она остается дома, в безопасности, и никуда не тронется с места.

– Мама, ты ведь больше не уедешь? – спросил Николас в ее первую ночь дома. Тон был беспечным, но Трейси услышала в нем нотки беспокойства. Она объяснила свои синяки и ссадины последствиями небольшой автомобильной аварии, но внешность матери явно его испугала. Взглянув на нее, он едва не заплакал.

– Нет, дорогой. Не уеду.

– Хорошо. Ты очень похудела. Неужели еда в Европе такая отвратительная?

– Да, мерзкая, – усмехнулась Трейси.

– Не мешает нам завтра пойти в «Макдоналдс».

– Не мешает.

Это было три месяца назад. Сейчас Трейси чувствовала себя другим человеком. Не прежней. Новой. Довольной жизнью. Живущей в мире с собой. Родившейся во второй раз. К жизни ее вернул Николас даже больше, чем доброта Блейка.

Она увидела, как они с Блейком идут к дому на обед. Последнее время эти двое стали неразлучны, и Трейси заметила, что Ник стал все больше и больше перенимать манеры Блейка. Мысль об этом наполняла ее счастьем.

– Пахнет чудесно.

Сильные мужские руки обхватили ее талию. Трейси повернулась, не в силах сдержать осветившую лицо широкую улыбку.

Джеф Стивенс улыбнулся в ответ.

– Когда ленч? Я проголодался.

– Знаете, нечасто человек умирает на кресте, а потом каким-то чудом возвращается к жизни.

Доктор Елена Драгова, хирург Джефа, привлекательная женщина лет под пятьдесят, умиленно смотрела на пациента. Еще бы! Дело Человека-на-Кресте обошло все СМИ Болгарии. Воскрешение Джефа было провозглашено современным чудом. И доктор Драгова сделала себе имя вместе с остальным персоналом самой большой и престижной пловдивской больницы Святого Георгия.

– Да, я слышал, – улыбнулся Джеф. – Каждую пару тысяч лет или примерно так. Если я вздумаю основать собственную религию, присоединитесь ко мне?

– Я не верю в Бога.

– Я тоже. Только в прекрасных женщин.

Доктор Драгова рассмеялась. Она не знала, что думать о Джефе Стивенсе или о странной, поразительно красивой женщине, которая привезла его в больницу, настаивая на том, что разглядела признаки жизни, пока ехала в «Скорой», и потребовала, чтобы персонал приемного покоя снова попытался реанимировать пациента. Против всех ожиданий, им удалось запустить сердце Джефа Стивенса. Последовавшая затем операция длилась восемь мучительных часов. Состояние больного было таким тяжелым, что его ввели в искусственную, медикаментозно-индуцированную кому. И пока длилась кома, женщина сидела у его постели, почти не ела и не спала. Только смотрела, как он дышит. И отказывалась отходить даже на два шага. Ее с трудом уговаривали позволить медсестрам перевязать раны больного или переодеть его в чистую одежду. Она сказала, что ее зовут Трейси, и больше ничего не сообщила.

Полицейские приходили и уходили. Кроме мистера Стивенса, в больнице лежал еще один тяжелораненый американец – Дэниел Купер, которого считали маньяком и который пытался распять Стивенса в холмах. Купера нашли в амфитеатре с разбитым черепом в ту ночь, когда удалось спасти мистера Стивенса. Ходили слухи, что он серийный убийца и насильник, а также что женщина, сидевшая у постели Джефа Стивенса, едва избежала участи стать его очередной жертвой. Но никто не знал правды, Трейси же рта не открывала.

Но потом она исчезла, никого не предупредив. Этот день доктор Драгова никогда не забудет. По многим причинам.

Часов в семь утра прибыла еще одна группа американцев, представители ФБР, и происходящее на ресепшн больницы быстро превратилось в фарс.

Крайне грубый агент по имени Милтон Бак ворвался в вестибюль так, словно владел этим местом. И громко и настойчиво потребовал возможности допросить Дэниела Купера.

– У нас международный ордер на арест, – шипел агент Бак. – Этот человек разыскивается в связи с рядом краж драгоценностей и предметов искусства на миллионы долларов. И я поговорю с ним!

Сорвав злость на хирургической команде Купера, наотрез отказавшейся пустить его к пациенту, Бак, кроме этого, излил свой гнев на Жана Риццо.

Если не считать короткой поездки в отель, чтобы принять душ и переодеться, Риццо почти не уходил из больницы с той ночи, когда привезли Стивенса. Он приехал, чтобы официально предъявить обвинение Куперу, следить за состоянием Джефа и заглядывать к Трейси, которую старался не выпускать из виду.

– Вы говорили с Купером! – обвиняюще выпалил Милтон, злобно взирая на Жана.

– Да, вчера вечером. Он ненадолго пришел в сознание и был достаточно откровенен относительно библейских убийств, – улыбнулся Жан. – Правда, это было до второго удара.

– Почему мне не сообщили? Я услышал об аресте Купера в новостях проклятого болгарского радио. Мое расследование…

• Предыдущая
• 68/70
• Следующая