Тайна черной жемчужины - Басманова Елена - Страница 11
- Предыдущая
- 11/69
- Следующая
Надзиратели городских полицейских участков тщательно инструктировали своих постоянных агентов и многочисленных агентов-осведомителей, и те с удвоенным рвением принялись вынюхивать, выглядывать, выслушивать на вверенных им территориях, где им и без того были известны всякий переулок, всякий дом, чуть ли ни всякая квартира. Особо пристальное внимание уделяли гостиницам и меблированным комнатам, игорным притонам и питейным заведениям. Переодетые агенты сновали по рынкам, заглядывая в каждый трактир, каждую чайную, закусочную... В сыскную полицию шли ежедневные отчеты: среди подозрительных элементов никого похожего на опасного преступника не обнаружено, выйти на его след не удается.
Не помогло и обращение к полицейским архивам: антропометрическим, дактилоскопическим, фотографическим.
Из воровского мира, от проверенных доносчиков, поступали сообщения: человека с такими приметами там не знают. Это свидетельствовало, скорее всего, о том, что разыскиваемый преступник чрезвычайно опасен и воры даже говорить о Рафике боятся.
Еще раз оповестили всех ювелиров и скупщиков золотых вещей, служащих ломбардов: к полученным ими раньше спискам похищенных драгоценностей, в том числе и из Успенского собора, разослали и описание железнодорожного убийцы, предполагаемого церковного грабителя.
В полицейских кругах возникли предположения, что искать наглого злодея следует не на городском дне, а совершенно в других кругах. Из показаний потерпевшей Зонберг следовало, что налетчик хорошо одет и пользуется недешевым табаком и парфюмом. Вино в бутылке оказалось Шато-Лафитом, и не подделкой, а настоящим французским бордо.
Появлялись даже подозрения, что он связан с террористами: среди социалистов-революционеров встречается немало вполне приличных на вид людей, – внешне интеллигентных, не бедствующих. А что, если налетчик таким образом добывает деньги для антигосударственной деятельности? Впрочем, подобные догадки отнесли к необоснованным домыслам: эсеры предпочитали не холодное оружие, а бомбы и револьверы, и не за беззащитными женщинами охотились, а за государственными чинами. Да и средства они получали по другим каналам.
Полиция бросила все силы на поимку опасного убийцы, скрывавшегося, как предполагали, под кличкой Рафик...
Следователь Адмиралтейской части Карл Иванович Вирхов считал, что ему сильно повезло: на его участке нет железнодорожных вокзалов. Это не исключало, впрочем, появления преступника в плотно населенных городских кварталах, и старый сыскарь старался не упустить из виду ни одной мелочи, которая могла бы навести на след неуловимого грабителя. Да и оценщиков драгоценностей в Адмиралтейской части проживало немало, но у него давно сложились с ними доверительные отношения, и он не сомневался в их добросовестности: случись что подозрительное, сообщат непременно.
Сегодня ему даже удалось выкроить время, чтобы заглянуть на заседание Международного конгресса криминалистов. И теперь, вернувшись оттуда к себе в участок, он перебирал накопившиеся за последние дни бумаги. Остроумное и красивое высказывание амстердамского профессора ван Гамме ля о том, что мировая наука уголовного права обязана русским тем, что русские перенесли центр исследования с факта на личность, – вызвало у Карла Ивановича некоторое недовольство. Он боялся, что его начальство, воодушевленное авторитетным мнением заезжего ученого, заставит заниматься своих подчиненных не сбором фактов и улик, а сочинением психологических портретов преступников. Вирхов и так считал, что российские адвокаты в своих защитных речах склонны чрезмерно обелять обвиняемых, списывая самые мерзостные деяния на тяжелые условия жизни своих подзащитных.
Карл Иванович сердито сдвинул плоские белесые брови. В его ушах еще звучал ехидный намек ревельского коллеги, встреченного им в аудитории Университета: «Не пора ли петербургской полиции начать ловить мышей»?.. Дело Рафика действительно неприятно затягивалось, сведения о неуловимом преступнике благодаря бойким газетчикам, неуклонно посещавшим заседания, будоражили международное собрание ученых-теоретиков.
Тут дверь его кабинета приоткрылась, и на пороге появился письмоводитель, сообщивший, что в приемной находится доктор Коровкин.
– Зови, зови, – радушно пророкотал Вирхов, отодвигая на край дубового, массивного стола дела с пронумерованными обложками.
Он встал и пошел навстречу неожиданному посетителю.
– Вот решил заглянуть на минуту. Не отвлекаю ли вас от важных забот?
– На лице Клима Кирилловича расцветала добродушная улыбка.
– Для вас найду и поболее минуты, – заверил гостя Вирхов, подводя его к покойному кожаному креслу. Сам же устроился напротив, на другом, подчеркивая этим неофициальность и дружеский характер предстоящего разговора.
– Исполняя свой профессиональный долг, задаю первый вопрос, медицинский, – как ваше здоровье?
– Благодарю вас, Клим Кириллович, не жалуюсь. Хотя, признаюсь вам, порой засыпаю с трудом. Мешают мысли о проклятом Рафике.
– Прописал бы вам бром, но для вас лучшее средство – поимка преступника. Есть ли обнадеживающие вести? – спросил Клим Кириллович и тут же поспешил объяснить свой интерес к полицейскому делу:
– Я пользую несчастную Татьяну Зонберг, последнюю жертву налетчика.
– Увы, пока лишь нащупываем почву под ногами. Трудное дело, – вздохнул Карл Иванович. – Есть факты, улики, приметы преступника, но личность его пока остается загадочной: респектабельный по виду господин убивает дам в поезде, да еще как-то связан с громкой кражей в Успенском соборе. Непонятно, что за личность... Судя по сообщениям зарубежных коллег, и они не всегда добиваются успеха в поимке такого рода негодяев. Требуется время.
– Вы участвуете в работе Конгресса криминалистов? – поинтересовался Клим Кириллович.
– Изредка вырываюсь, – хмыкнул Вирхов и недовольно добавил:
– Из одной Германии 124 теоретика приехали, 33 из Австрии, 46 из Франции, да и остальная Европа хоть одного профессора уголовного права да прислала. – И грустно закончил:
– Все изучают преступление и наказание, докапываются до источников, философские и нравственные вопросы обсуждают. Сколько человек, столько и мнений. Ищут основания для законодательства. Нам бы их заботы...
– А на Конгрессе затрагиваются медицинские аспекты преступности?
– Много говорят об индивидуальной врачебной оценке преступника в каждом конкретном случае. Хотите послушать? Это я могу устроить. – Карл Иванович встал, подошел к своему столу и нашел внушительную программу Конгресса. – Например, «О психических факторах и внешних последствиях». А «Разделение личности на женскую и мужскую» вас интересует? Да зачем вам это?
– Профессиональная любознательность. Пациенты у меня добропорядочные, но и среди них есть и те, кто обуреваем жаждой немедленного обогащения или имеет искаженное неврозами сознание. – Клим Кириллович взял протянутую Вирховым затейливо изукрашенную программу.
– Ныне криминальная сфера протянула свои щупальца даже в сферы интеллигентские, в мир мыслителей-аристократов, – согласился следователь, вновь усаживаясь в кожаное кресло, – а там никакого простодушия, никакой чистоты порока. Вышелушить ядро преступного замысла ой как непросто.
– Да, и остроумная гипотеза туринского профессора Цезаря Ломброзо себя не оправдала. Преступного типа, как я понимаю, не оказалось. И школа Ломброзо, школа криминальной антропологии после недолгого триумфа приказала долго жить, – засмеялся Клим Кириллович, вспомнив попадавшиеся ему в руки пособия со схемами шишек преступности на человеческом черепе.
– Теперь торжествует школа криминальной социологии. Профессор берлинского университета фон Лист против итальянца Ломброзо, немецкая школа против итальянской. Лист уверяет, что преступность – явление не антропологическое, а социальное. В 1888 году он и создал Международный конгресс криминалистов, чтобы исследовать преступный мир и методы борьбы с ним. Да все к теориям и сводится, – обреченно махнул рукой Вирхов и, глядя на саквояж доктора, поинтересовался:
- Предыдущая
- 11/69
- Следующая
