Цель пассажира - Щеголев Александр Геннадьевич - Страница 1
- 1/3
- Следующая
Александр Щёголев
ЦЕЛЬ ПАССАЖИРА
Над дверями висела табличка: «Выхода нет».
И он вдруг удивился, какой же стойкостью духа, каким холодным рассудком, какой твердой рукой должен обладать труженик, ежедневно приклепывающий — сотнями! — эту беспощадную сумму букв.
И он улыбнулся: надпись была неправильной, бессмысленной, неуместной, потому что она не могла быть иной, потому что люди опровергали ее на каждой остановке, он сам видел, да-да!
И забыл про нее мгновенно: он был оптимистом.
— Гражданин, нельзя поаккуратнее? — подала голос особа необъятных габаритов — Чего вы пихаетесь? — она злобно смотрела снизу вверх, с трудом повернув голову на толстой шее.
— Я не пихаюсь! — привычно огрызнулся он — Там сзади напирают.
Она молча сунула ему под нос кукиш из крашеных волос.
— Дворец Культуры, — хрюкнул динамик над самым ухом. — Но вам, господа, явно не сюда.
Автобус остановился, подергался в конвульсиях, чавкнул облезлыми губами дверей Серьезные молчаливые люди, дежурившие на остановке, пришли в движение. Те из них, кому нечего было терять в этой жизни, полезли внутрь — цепляясь друг за друга, хрипя от натуги, роняя пуговицы — и людская каша в железном чреве слабо застонала. «Куда они прут? — просипел кто-то сбоку. — Автобус не резиновый!»
Пора! — решил пассажир и спросил, стараясь дышать в сторону:
— Вы на следующей выходите?
Необъятная особа якобы не услышала: шумновато было. Её волосы источали жуткий запах чего-то изысканного. Двери стиснули влезших счастливчиков, автобус двинулся с места, кряхтя и покашливая.
Он повторил, стараясь быть вежливым:
— Простите, вы выходите?
— Какая вам разница? — донёсся сдавленный ответ.
— Сейчас моя остановка, — объяснил он. — Разрешите пройти!
— Разрешаю, — звонко сказала дама, заметно напрягаясь. Шевельнуться было невозможно.
— Ну подвиньтесь чуть-чуть! — взмолился он. Послышались голоса:
— Безобразие! Молодой наглец! Влез — еще и недоволен!
Тогда он принялся ввинчиваться в эту равнодушную стену живого мяса, расшатывать её, топтать её, прижимая к себе папку мёртвой хваткой, со всё нарастающей яростью, потому что он и так опаздывал, Сергей вот-вот мог уйти, — баба жирная, ну дай же пройти, убить тебя мало, и вас всех тоже, потных, озверевших, сосредоточенных… Рисунки, с ужасом думал он. Не помять бы рисунки!
— Переулок Сергея Иванова, — гнусаво объявил водитель.
О-о! Боже!
Пассажир жалостно вскрикнул: «Дайте же выйти!» Он рвался, рвался, рвался из этой нелепой западни, забыв приличия, чувствуя, как уходят последние мгновения.
— Закрываю двери, — с плохо скрываемым торжеством прохрюкал динамик.
Всхлипнули двери, облегчённо вздохнула толпа. Автобус тронулся, а водитель неожиданно добавил:
— Если у вас угнали машину, срочно покупайте проездной билет.
— Нечего было пихаться, — позлорадствовала дама.
Он с отвращением посмотрел на её красное лицо, сплошь покрытое мелкими капельками. Жгучая обида едва не выплеснулась из глаз. Вот ведь не везёт! И он сказал ей:
— Вас надо в грузовике возить. Двадцатипятитонном.
Дама, разумеется, бурно отреагировала, но это было неважно. Лихорадка отпустила, подарив возможность рассуждать. Время ещё есть, успокоил он себя. Сейчас выходим и мчимся обратно — со скоростью света, если получится. Успею…
Проехали знакомый перекрёсток. Переулок Сергея Иванова остался позади. Серёга Иванов жил прямо в угловом доме, вон за теми окнами. Там, наверное, жуткий бардак: сборы, беготня, поцелуи — самолёт-то ждать не будет, самолёт улетит. И Сергей ждать не будет. Сколько времени осталось? На часы не посмотреть… Он собрал решимость в кулак. В блин расплющусь, но выскочу из этой мясорубки! Вернусь, отдам папку с рисунками, и через два часа папка благополучно окажется в столице…
Путь к выходу теперь преграждали две девушки. Вид они имели такой, будто их только что прогладили с головы до ног горячим утюгом. Очевидно, ехали с кольца. Разговор их был прям и трогателен. Одна громко делилась своими страхами по поводу того, что грудь ее вдавится внутрь, а потом не выпрямится обратно, другая искренне сокрушалась, что в этой толчее не заметишь, как замуж выйдешь. Девушки были — сплошное очарование.
— Простите, — он прервал их беседу, — вы сейчас выходите?
Одна из проглаженных утюгом подняла личико.
— Уберите, пожалуйста, руку, а то дорвался до бесплатного.
Голос её был мелодичен, как визг тормозов. Как скрип несмазанных петель. Как лягушиное кваканье.
— Я могу и заплатить, — парировал он, однако руку убрал. — Только много не дам. Давайте с вами поменяемся местами.
— Наше место не хуже вашего, — возразила другая.
Автобус, кстати, уже подъезжал. Трансляция заперхала:
— Голубой сквер. На старт, внимание, марш.
Провалитесь вы все! — издал пассажир мысленный вопль. И пошёл на таран, жадно глотая воздух, прикрывая телом папку, превратив свободный локоть в штык, а сумасшедшая злость умножала его силы. И он бы точно пробился, если бы не досадная загвоздка: двери не открылись, поджала их плотная толпа. Сколько ни колотили в них стоящие на остановке люди — не помогло.
Самое обидное, что соседние двери гостеприимно распахнулись настежь, и люди там входили-выходили почти свободно. Если не считать оторванных по шву рукавов.
— Яйца! — взвизгнул женский голос. — У меня в сетке яйца!
— Чтоб вас! — немедленно откликнулся сердитый бас. — Я как раз сегодня брюки надел…
— Поздравляю! Как же вы не забыли?
Соседние двери шумно захлопнулись. Бас что-то промычал в ответ. Что-то спокойное и жизнерадостное. Дружелюбное и солнечное.
— Хам! — заверещал женский голос. — Хамло собачье! Да как ты смеешь!
Вновь автобус поехал, унося в себе трепыхающегося пленника. Тот не слышал ничего вокруг — безмолвно стоял, жестоко стиснутый со всех сторон врагами.
— Твоя жизнь вроде моего маршрута, — сочувственно произнёс водитель в микрофон. — Целый день мотаешься, людям помогаешь, а они же тебя по морде жалобами в письменном виде.
Пленник очнулся. Удивился: «Это мне?»
— Тебе, тебе! — раздражённо сказали сзади. — Главное, успокойся, не вертись.
Едкая горечь застилала глаза, во рту было скверно.
Он опоздал. Опоздал всё-таки… Серёга, конечно, уже собрался, уже выходит на лестничную площадку, волоча пудовый чемодан, и сделать ничегошеньки нельзя. Хотя… Можно выскочить и позвонить! Вернуть друга с лестницы, объяснить ему ситуацию, договориться заново. Позвонить!
— Площадь Абсурда, — торжественно объявил динамик. — Граждане «зайцы», помните, есть на все и Божий суд.
Сражение длилось недолго. Толпа всегда сильнее одиночек. Хоть и позволено было в этот раз дверям открыться, обрести свободу снова не удалось. Безудержный напор жаждущих войти, их несметное количество не оставили никаких надежд. Ни единой лазейки. Энергичный мужской голос придумал изуверскую насмешку:
— Товарищи, не скапливайтесь, проходите в середину салона!
— Закрываю двери, — решил водитель. Железные гармошки со стоном сдвинулись. Пленник помутившимся взглядом наблюдал эту сцену. И внешний мир, набирая скорость, поехал назад — туда, где остались сегодняшние планы и вчерашние мечты. Водитель подбодрил:
— Я рассуждаю так: лучше остановиться на полпути: чем врезаться в конце. Йес?
Пленник, вконец обессиленный, обмяк в тисках потных тел и вяло подумал: «Теперь всё пропало».
Он был стар — 25 лет по паспорту.
Он был до омерзения опытен — познал в своей жизни двух женщин.
В меру умён, потому что окончил институт.
Безоговорочно талантлив, потому что его работы никто не признавал.
И слегка несчастен, потому что искренне любил жену.
Ирочка сейчас была за тысячу вёрст, в самом центре столицы, дома с гостьями-подружками. Во всяком случае, он так полагал. У неё сегодня день рождения! А он застрял в этом пыльном городе ещё на неделю — ничего не поделаешь, командировка. Он очень скучал по жене. Несколько дней он думал: что бы такое отмочить в день её рождения, неожиданное и приятное? Чрезвычайно кстати дошло до него известие о том, что друг детства улетает сегодня — именно сегодня! — в столицу жениться. И вчера вечером на молодого супруга снизошло вдохновение — за несколько часов он создал по памяти серию изумительных, страстных, точных портретов своей Ирочки. Он был непревзойдённым графиком, это очевидно. Рисунки легли в папку, в ту самую, которую пленник стискивал сейчас влажными пальцами, и если бы всё сложилось удачно, он отдал бы папку Серёге, а тот закинул бы этот остроумный знак любви прямо Ирочке домой — пусть помнит, пусть восхищается, пусть не тревожится. Такая цель была у пассажира автобуса. Необходимо упомянуть еще и о том, что город этот являлся его родным городом: здесь жили его родители, здесь жил и он сам, пока не переехал в столицу к жене. Но это так, между прочим.
- 1/3
- Следующая