Звериный круг - Щупов Андрей Олегович - Страница 48

• Предыдущая
• 48/61
• Следующая

За окнами уже рассвело, когда, не удержавшись, он в первый раз зевнул.

Сказывалась усталость нелегких суток. Он не хотел засыпать, но она поняла его без слов. Положив голову Валентина к себе на ладонь, губами прикрыла его слипающиеся веки:

— Спи…

Гнусное занятие — просыпать свое счастье, но иногда приходится заниматься и этим. Вереница снов, свитых в аркан, сомкнулась вокруг шеи, мягким рывком повалила в небытие. Он кружился и падал, пронзая ворсистую спелость облаков, размахивая руками в поисках опоры, а может, просто подражая птицам. И было совершенно непонятно, летел ли он вверх или все-таки падал. Возможно, усталость и сон занесли его в край, не имеющий ни верха, ни низа. В таком случае лететь и падать предстояло бесконечно долго.

Проснулся он от царапанья коготков по жестяному подоконнику. Невидимый воробей клюнул пару раз в стекло и оглушительно зачирикал, вещая миру, что жить на земле, пусть даже в перьях серого воробья, не так уж .плохо. Валентин готов был с ним согласиться. Он лежал на боку, сцепив руки у Виктории за спиной, и не торопился вставать. За минуты подобного безделья он мог бы пожертвовать чем угодно. Кому, черт возьми, нужны эти злые будни!..

— Поспим еще или будем лежать? — Губы ее сложились в трубочку, глаза приняли знакомое плутоватое выражение.

Валентин вглядывался в близкое лицо и любовался им. Даже круглый отпечаток на щеке — след от наволочной пуговицы — казался ему невыразимо прекрасным. И этот профиль, брови, не познавшие еще кастрирующей силы щипчиков, — все в ней необычайно волновало его. Но прежде всего, конечно, глаза! С возрастом начинаешь это понимать.

— Что ты так смотришь?

— Не знаю. Мне кажется… Ну, да! Я снова тебя хочу!

— Хоти на здоровье.

— Это уже не на здоровье — на полный измот.

— Так что же будем делать?

— Будем жить. — Он со вздохом выпустил ее из рук и перевернулся на спину. Будем слушать чириканье птиц и разглядывать потолок твоей спальни.

— Это не спальня, это гостиная.

— Тогда почему мы в ней спим, если это гостиная?

— Потому же, почему на кухне принимают гостей.

— И хорошо, что на кухне. Не представляю себе, как бы я жил в английском особняке из четырнадцати комнат. Вот скука-то смертная! Гулко, пусто. Ты один, а вокруг комнаты, комнаты, комнаты…

— Нам это не грозит, не бойся. — Виктория нависла над ним, внимательно всматриваясь в лицо. — Валька, скажи, только честно! Когда ты меня полюбил?

— Я? — Валентин улыбнулся. — А разве я тебя полюбил?

— Ну, Валька!

— Если честно, не знаю… Может, когда впервые увидел бесенят в твоих глазах. А может, при второй встрече. Это когда ты яичницу навернула.

— У-у… Значит, не сразу! А я так в тебя сразу втюрилась. Еще до того, как мы познакомились. И даже встречаться с тобой старалась. Только ты ничего тогда не замечал. Ходил мимо, как дундук. А когда ты на скамейке сидел — хмурый такой весь, я тебя из окна увидела и с мопсом на улицу выскочила. Хотя уже успела его прогулять.

— Вот как? — Он был и впрямь удивлен.

— Ну да! И на скамейку специально подсела… — Виктория капризно надула губы. — А ты, значит, меня еще не любил?

— Я просто не знал о тебе.

— А заговорил со мной все-таки первый! Наверное, я тебе стелепатировала.

— Чего-чего?

— Ну да. Так ведь тоже бывает. — Она продолжала вглядываться в него. — Вот знать бы точно, красивый ты иди нет?

— Что?

— Ну да! Мне вот кажется, что красивый, а вдруг — нет? И будут все надо мной потом смеяться.

— Или надо мной.

— Над тобой не будут. Тебе будут завидовать. — Она легла на его грудь, пальцем прочертила подобие восьмерки вокруг его глаз. — Глаза у тебя непонятные. Немного зеленые, немного голубые. Ресницы — темные, щекотные…

Нос… О! Нашему бедному носику крепко досталось. Бедненький, как мне его жалко!

Валентин с удовольствием позволил пожалеть себя, что выразилось в покусывании и двух-трех легких поцелуях. Палец соскользнул с подбородка и загулял по груди.

— И грудь тоже бедненькая, вся в шрамах и неприличных следах.

— Почему же, следы очень даже приличные. Что называется — от души!

— Я старалась!.. Ого! Зато какие у нас мускулы, ой-ей-ей! Почти как у Рэмбо.

— Рэмбо — не моя весовая категория. Ниже и легче, так что со мной ему лучше не вязаться.

— Хвастун!.. Эй, а что у нас там шевелится!..

Валентин ухватил Викторию за локти и одним движением перевернул на спину.

— А не поменяться ли нам местами? По-моему, будет гораздо веселее.

— Попробуй, если получится.

— Нормалек, господин министр, непременно получится. — Валентин улыбнулся.

— Стало быть, начнем с головы, поскольку таковая имеется. Хотя… Волосы, волосы — и не понять даже, где здесь лицо. Ага, вот оно!.. Так, что же мы видим? Да ничего особенного. Ни румянца, ни желтизны, зато нос — благородной закорючкой, как у английской королевы. Глаза ехидные, хитрые, — сахарный песок с лимоном…

— Щекотно!

— А мне-то что? Я изучаю. Как говорится, расступись перед наукой! — Валентин прищурился. — Ага! Чуть пониже ключиц видим удивительный феномен. Я бы сказал — даже два феномена, чего не наблюдалось у предыдущего клиента. Описать их не просто, ибо мешает волнение, но я рискну…

Высвободив руки, она попыталась зажать ему рот.

— Это еще что за бунт? Трогать, значит, можно, а говорить вслух…

— Нельзя! — выкрикнула она.

— Да нет же, можно! Уверяю тебя!..

Стремительная битва завершилась вничью. Что-то ворча, Виктория выскользнула из-под него и, вскочив, энергично натянула на себя брюки и рубаху Валентина.

— Эй, подружка, в чем дело? Это моя одежда.

— Что вы говорите! Я и не заметила. — Она состроила ему рожицу. — И потом, разве мы не поменялись ролями?

— Я имел в виду совсем другое.

— А я — это самое. В общем, лежи и отдыхай. Я пошла принимать душ.

— Але, Виктория! — Он побрел за ней, обернувшись в одеяло. — Под душем не нужна одежда. Да постой же!..

Дверь захлопнулась перед его носом. В ванной бодро зашумела вода.

* * *

Расположившись в кресле, Валентин листал книжечку Есенина, когда в прихожей мяукнул дверной звонок. От неожиданности он выронил книгу и стремительно поднялся. Вот так номер! Мило и даже чересчур! Это наверняка была Викина тетушка… Он покосился на трусы, свое единственное одеяние, и подумал, что лето, не зима, и по балконам запросто можно спуститься на землю. А там бегом до подъезда и молить Бога, чтобы дед оказался дома. Ключи лежали в кармане брюк, а брюки утащила Виктория. Или по тем же балконам подняться на собственный этаж? Под улюлюканье и хохот всего двора?..

Шагнув к балкону, он прислушался. Похитительница ключей ничего не слышала и, плескаясь в ванной, во весь голос распевала песни. «…И солнце всходило, и радуга цвела, что было, то было, и любовь была!..» Звонок мяукнул вторично.

Так, начинаем анализ!.. Разве у тетушки нет своих собственных ключей? А если есть, фига ли звонить?.. Испытывая смутную надежду, что это забежала какая-нибудь соседка за солью, Валентин на цыпочках прокрался к двери и заглянул в глазок. Это был Юрий.

— Хорош! — увидев Валентина, приятель всплеснул руками и шатко ступил через порог. Он был навеселе. — А почему без галстука, ядрена-матрена?

— Проходи, не зубоскаль.

— Секундочку! — Юрий вытянулся струной, словно принюхиваясь. — Эге! Да я слышу пение молодых сирен!

— Одной-единственной, старый ловелас. — Прикрыв дверь, Валентин втолкнул друга в прихожую. — Честно говоря, ты заявился чересчур рано.

— Рано? — Юрий покрутил головой, отыскивая часы. Обличающе ткнул пальцем в сторону будильника. — Два часа дня — это рано? Вечер скоро, майн фройнд!

Валентин тем временем подтолкнул его к кухонному столу.

— Ты ведь пришел толкать речи? Вот и толкай. Это будет тебе вроде трибуны.

— Ладно, ты ведь знаешь, я никогда не пьянею. — Юрий ухмыльнулся. — Любого перепью и все равно расчехвостю самый жуткий интеграл.

• Предыдущая
• 48/61
• Следующая