Любовь-весенняя страна - Рязанов Эльдар Александрович - Страница 8

Он доставлен был только назавтра,

Сам диспетчер доставил его.

А от бедного Коли и Раи Не осталось почти ничего.

Только там, где утёс Тамерлана,

Слышен часто шофёрский сигнал.

Там лежит от «Форда» карбюратор И от «АМО» помятый штурвал.

Есть по Чуйскому тракту дорога,

Много ездиет там шоферов.

Среди них был отчаянный шофер,

Звали Колька его Снегирёв

Вот, собственно, и вся история. Правда, боюсь, что несколько куплетов я всё же позабыл. Когда после долгих лет забвения Галича и проклятий в его адрес случился первый в нашей стране вечер памяти (а это было в начале перестроечных лет), я вёл ту встречу в Московском Доме Кино. И тогда я рассказал эту незатейливую историю и прочитал наше совместное стихотворное баловство.

* * *

В мои годы сердечная лирика? Ничего нет смешней и опасней. Лучше с тонкой улыбкой сатирика сочинять ядовитые басни.

Не давать над собой насмехаться, тайники схоронить в неизвестность, и о чувствах своих отмолчаться, понимая всю их неуместность.

Иль, вернее сказать, запоздалость, потому что всему свои даты...

Но идёт в наступленье усталость, и всё ближе и горше утраты.

Меж датами рожденья и кончины (а перед ними наши имена) стоит тире, черта, стоит знак «минус», а в этом знаке жизнь заключена.

В ту черточку вместилось всё, что было. А было всё! И все сошло, как снег. Исчезло, растворилось и погибло, чем был похож и не похож на всех.

Погибло всё моё! И безвозвратно.

Моя любовь, и боль, и маета.

Всё это не воротится обратно, лишь будет между датами черта.

МОНОЛОГ «ХУДОЖНИКА»

Прожитая жизнь — сложенье чисел: сумма дней, недель, мгновений, лет. Я вдруг осознал: я живописец, вечно создающий твой портрет.

Для импровизаций и художеств мне не нужен, в общем, черновик. Может, кто другой не сразу сможет, я ж эскизы делать не привык.

Я малюю на живой модели: притушил слезой бездонный взгляд, лёгкий штрих — глазищи потемнели, потому что вытерпели ад.

Я прорисовал твои морщины, в волосы добавил белизны. Натуральный цвет люблю в картинах, я противник басмы или хны.

Перекрасил — в горькую! — улыбку, два мазка — и ты нехороша.

Я без красок этого добился, без кистей и без карандаша.

Близких раним походя, без смысла, гасим в них глубинный тёплый свет. Сам собою как-то получился этот твой теперешний портрет...

ЛИСТОПАД

Как тебе я, милый, рад, мот, кутила-листопад.

Ты, транжира, расточитель, разбазарил, что имел.

Мой мучитель и учитель, что ты держишь на уме?

Разноцветные банкноты тихо по миру летят, а деревья, как банкроты, изумлённые торчат.

Жизнь безжалостная штука, сложенная из утрат...

Ты прощаешься без звука, друг мой, брат мой листопад: отдаёшь родные листья, ты — образчик бескорыстья. Успокой мою натуру, ибо нет пути назад. Разноцветные купюры под ногами шелестят.

Я беспечен, я — бездельник, я гуляю наугад, а в садах костры из денег в небо струйками дымят.

Как тебе я, милый, рад, листопад — мой друг и брат.

Существую в натуге, в заколдованном круге, тороплюсь, задыхаюсь и боюсь опоздать. Меня кроют невежды, покидают надежды,

но несусь!.. И не в силах я себя обуздать.

Что же это такое?

Нет на сердце покоя,

мой паршивый характер — неуёмный злодей. Откажусь от амбиций, надо угомониться,

жить попроще, полегче, безо всяких затей.

Новизны ждать наивно, как-то бесперспективно...

Я за склоны цепляюсь, я давно на весу.

Ох, хватило бы силы сзади выдернуть шило!

На душе стало б тихо, как в осеннем лесу.

Но несу, как проклятье, окаянный характер.

Он сильней, он — хозяин; и ворочает мной.

В суете и тревоге я бегу по дороге,

пока сам не останусь у себя за спиной.

1985

Жизнь, к сожалению, сердита, она не жалует старьё.

Одни взлетают на орбиту, другие катятся с неё.

Таков закон круговорота, и исключений никаких: одни уходят за ворота, иные входят через них.

И те, кто взлезли на орбиту, и те, кто шлёпнулся, упал, одною, в общем, ниткой шиты...

И у разбитого корыта у всех на всех — один финал!

Откинешь в сторону копыта,

хоть будь ты вошь, хоть будь ты вождь.

Обратные пути закрыты —

жизнь не воротишь, не вернёшь.

1983

Мы отпускаем тормоза...

Кругом весна, в глазах раздолье!

К нам собираются друзья, а мы готовимся к застолью.

Да будет день — из лучших дней! Пусть все из нас его запомнят.

Мы в гости ждём своих друзей и отворяем окна комнат.

Мы накрываем длинный стол, сердца и двери открываем.

У нас сегодня торжество: мы ничего не отмечаем.

По кухне, где колдуешь ты, гуляет запах угощенья.

Бутылки жаждут пустоты, закуски ждут уничтоженья!

И вот друзья приходят в дом, добры их лица и прекрасны, глаза их светятся умом, а языки небезопасны.

А я давно хочу сказать — и тут не ошибусь, наверно, — что если судят по друзьям, то мы талантливы безмерно.

Да, если мерить по друзьям, то мы с тобой в большом порядке; нас упрекнуть ни в чём нельзя, нас миновали недостатки.

О, если по друзьям судить, то человечий род — чудесен!..

А нам наш день нельзя прожить без пересудов, шуток, песен.

Беспечно, как дымок, клубясь, беседа наша побежала, и почему-то на себя никто не тянет одеяла.

Стреляют пробки в потолок, снуют меж нами биотоки.

Здесь совместимостей поток, в друзьях и сила, и истоки.

Подарку-дню пришёл конец, и гости уезжать собрались. Незримой нежностью сердец мы между делом обменялись.

И вот друзья умчались вдаль, как удаляется эпоха...

Остались лёгкая печаль и мысль, что и вдвоём — неплохо!

Я себе не выбрал для прожития ни страну, ни время, ни народ... Жизнь мою придумали родители, ну, а я вот бьюсь который год.

Время оказалось неуютное, а страна — хвастунья первый сорт, где обманут лживыми салютами лопоухий, пьяненький народ.

Белое там выдают за чёрное, дважды два там восемь или шесть. Если существует там бесспорное, это то, что нечего там есть.

Велика страна моя огромная, потому и будет долго гнить,

Мёртвая, чванливая и тёмная. Только без неё мне не прожить.

Не теперь бы и не тут родиться, да меня никто не опросил, вот и должен я терпеть, ютиться, хоть порой и не хватает сил.

Лишь одно меня на свете держит — что всегда со мною рядом ты, твоих глаз безудержная нежность, детская улыбка доброты.

Я не выбрал время для прожития.

И меня охватывает страх,

если б не были умны родители,

мы б с тобой не встретились в веках.

Май 1983

Как много песен о любви к Отчизне! Певцы со всех экранов и эстрад, что, мол, для Родины не пожалеют жизни, через динамики на всю страну кричат.

А я б о том, что глубоко интимно, не декламировал, не пел бы, не орал. Когда о сокровенном пишут гимны, похоже, наживают капитал.

Земля не фразы требует, а плуга.

Как ей осточертели трепачи!

Вот мы с землёй посмотрим друг на друга и о любви взаимной помолчим...

1986

ЧЕРЕЗ ДЕСЯТЬ ЛЕТ

Теперь поют с презреньем об Отчизне певцы со всех экранов и эстрад.

Мол, Родина — уродина — их жизни сгубила поголовно, все подряд.

То славословили, сейчас, танцуя, хают.

О как великолепен их запал!

Неловко, если льстят и если лают, при этом наживая капитал.

Стране своей отвесив оплеуху, приятно безнаказанно пинать край, где родился. И честить, как шлюху, какая б ни была, родную мать!

1995

* * *

У жизни нашей кратки сроки.

Мы, как бумага для письма, где время пишет свои строки порой без чувства и ума.