Убить Ланселота - Басирин Андрей - Страница 19

• Предыдущая
• 19/74
• Следующая

– Сколько же нынче госпоже Ляменто?

– Шестьдесят три.

– Впечатляющий опыт.

– Точно. – Лиза покачала головой. – Я как представлю: сидит она сейчас у окна – старенькая, одинокая… Карету ждет. И комок к горлу. Хоакин, вы меня не выдадите?…

– Ни в коем разе.

– Спасибо! А то ужасно не хочется кончить как эта невезучая клуша. Чтоб состариться – и ни одного жертвоприношения. У меня тоже есть честолюбие.

Карета остановилась. За окошком высилась знакомая громада Бахамотовой Пустоши. Дворец сиял разноцветными огнями; сверкающий дым окутывал его перламутровым флером, синие искорки метались по шпилям и флюгерам.

Хоакин помог спутнице выбраться наружу. Лиза одернула платье, пригладила волосы и огляделась.

– Красиво как. Не то что у нас в монастыре!

Пердендози сполз с козел.

– Госп-подин Гури, госп-пожа Летиция, – несколько суетливо расшаркался он. – П-прошу следовать за мной.

Стражники у ворот скрестили алебарды. Мордатый – тот, что утром прогнал Хоакина, – выдвинулся вперед.

– Стой, назад! Рубить буду! – рявкнул он. – Кто такие?

– Антонио Пердендози, герольд его магичества. А с ним Гури Гил-Ллиу и Летиция Ляменто.

Загремела решетка. Появился командир стражи – чернявый рубака со злым, исчерканным шрамами лицом.

– Документы.

– Пожалуйста.

Антонио протянул бумаги. Командир стражи внимательно их изучил. Сличил портрет в пропуске с обликом Хоакина и нахмурился:

– Не могу пропустить. Это не тот человек.

– К-как же не тот?

– Портрет. Видите? – Чернявый потыкал указательным пальцем в документы. – Здесь изображен красный камзол. А у этого зеленый.

Антонио потянулся к отсутствующим очкам. Паника нахлынула на него.

Хоакин поспешил на помощь:

– Я протестую. Искусство условно!

– Да! – поддержала Фуоко. – Художник тоже человек. И он имеет право на необычное, самостное видение Гури!

– Вы, сударыня, вообще молчите, – осадил ее стражник. – Ваших документов я пока что не видел. Может, их и нету совсем.

Фуоко напряглась. По ее лицу стало ясно, что она сейчас вцепится стражнику в волосы. Хоакин обнял ее за плечи.

– Тихо, – шепнул он. – Разберемся.

– Да я ничего. Но он же взятку вымогает!

– Вот и хорошо. Если надо, сунем. Только надо выждать правильный момент.

Спор становился все ожесточенней. Рядовые стражники не остались в стороне:

– …гораздо проще, если бы она была принцессой, – горячился мордатый. – Гороху и перин в Пустоши хватает.

– Чинушество! – вопил Пердендози. – Бюрократия!

– Может, пусть пожалуется? – предложил второй стражник. – У меня жена вот тоже… Я чудовище, говорит, а она вроде как невинная жертва. Жертвы, они жаловаться любят.

Лиза не удостоила солдата вниманием.

– Хорошо, – подытожил человек в шрамах. – Значит, я этого дела решить не могу. Пошлем за Эрастофеном. Как он скажет – так и будет.

Посыльный умчался. Ожидание потянулось тягучей волной – словно мед, льющийся из тарелки. Наконец послышались шаги. Из ворот вышел человек в холщовой хламиде. Волосы его курчавились, нос… знакомо ли вам выражение «античный нос»? Профилем Эрастофена гордился бы любой патриций Анатолая.

Когда человек вышел под свет фонарей, стала заметна еще одна его особенность. Кожа Эрастофена была не просто бледна – цветом она напоминала моллюска, живущего в глубинах бессолнечных пещер. Волосы безжизненно белели, глаза отблескивали красным.

Эрастофен был альбиносом.

– Что случилось? – спросил он.

– Неопознанные личности, – отрапортовал чернявый. – Этот, – палец обвиняюще уткнулся в Хоакина, – выдает себя за Гури Гил-Ллиу. Девица утверждает, что она – Летиция Ляменто. Никакими документами это не подтверждено.

Гури… Ляменто… – Альбинос задумчиво пожевал губами. – Пропустите их, – веско объявил он. – Под мою ответственность.

Чернявый стал по стойке смирно. Мордатый алебардист подобрал живот. Доспехи его пришли в движение, лязгая, словно караван верблюдов, груженный листовым железом.

– Проходите.

Зеркала, колонны, черное дерево перил. Багровые дорожки, цветные витражи в окнах… витражи заколдованы, они меняют Циркон до неузнаваемости, превращая в город сказок и легенд.

Любуйтесь и трепещите.

Перед вами – Бахамотова Пустошь.

Сам по себе Бахамот – ничто. Он лишь тень на грани яви и сна. Воспоминание об ужасе и крови, умирающих воинах, кричащих девушках. Это ложное воспоминание: Бахамоту ни разу в жизни не доводилось сражаться.

Но он умеет внушать уважение одним своим присутствием.

Вот уже неделю в Циркон тянутся возы с дарами. Блеют овцы, кудахчут куры, ревут коровы. Середина лета – неудачное время, чтобы грабить подданных, но у королей свои правила игры.

Когда шарлатан умирает, зверь великий беспокоится. Его приходится усмирять подарками и игрушками. Жертвенной девой, например. Так надо. Иначе зверь не признает нового повелителя.

А еще чудовищу надо постоянно напоминать о том, что оно не бессмертно.

– Кто это? – Секретарь поднял на вошедших усталые глаза.

Пердендози по своему обыкновению сконфузился. Эрастофен молча забрал у него список и протянул секретарю.

– Так, – ожил тот, водя пальцем по строчкам, – Жертвенная дева – одна штука. – Водянистые глазки забегали, пересчитывая девушек. – Наличествует. Далее: герой-спаситель – одна штука. Но здесь написано: Гил-Ллиу.

Эрастофен нагнулся к уху секретаря и зашептал.

– Понимаю, – кивнул тот. – Как всегда, в последний момент… Ладно, проходите.

Будущих участников мистерии отвели в приемную. У Хоакина зарябило в глазах: зеленые, красные, синие и золотые шелка драпировок переливались, словно конфетные обертки. На столике лежала кипа гравюр. Стрелок принялся их листать.

– Ух ты! – поразился он. – Никогда не думал, что у Буррехта столько «Меланхолий». А вот и «Дурачество глав пса» Вошха. Поразительно.

Лизу трясло. Она сложила руки в молитвенном жесте, затем сжала кулаки. Нервно прошлась по приемной взад-вперед.

– Волнуешься? – спросил Хоакин. Как-то так само собой получилось, что они перешли на «ты».

– Еще бы. К этому дню я готовилась всю жизнь.

– Я тоже волнуюсь, сам не знаю почему… А каково это – быть жертвой? – спросил вдруг он.

– Трудно объяснить… Я ведь ничего другого не умею. Говорят, Бахамот убивает сразу. А вот тугрегский Варклап любит поизмываться. – Лиза говорила отрешенным голосом. Так говорят о чем-то далеком, неважном, что напрямую говорящего не касается. – А птица Рух поднимает тебя в небеса и роняет. Но потом ловит – и так много раз. Моя лучшая подруга из-за этого не стала жертвенной девой. Она боится высоты.

– Я тоже боюсь высоты. – Глаза Хоакина затуманились воспоминаниями. – Поэтому в детстве лазал по самым высоким деревьям. И скалам. Назло собственному страху.

– Хок, – Лизин голос дрогнул, – ты же не побежишь прямо сейчас искать шарлатана?

Стрелок опустил глаза. Именно так он и собирался поступить.

– Я не знаю… Не люблю официальщины. А после коронации Фероче будет не до меня.

– Не уходи, Хок. Пожалуйста! Это же мое первое жертвоприношение. Я так хочу… – «…чтобы ты был рядом», – неожиданно для себя самой подумала она. А вслух произнесла: – Чтобы все прошло удачно.

– У тебя получится. Летиция – лучшая жертвенная Дева на Терроксе. А ты ее лучшая ученица, иначе она бы тебя не взяла.

– Правда?!

– В Деревуде я всегда брал на дело лучших учеников.

В последнем Хоакин не был уверен. Он не помнил своей разбойничьей жизни, а книга давала слабое представление о реальности. Но Лизу его слова успокоили.

– Спасибо, Хок. Вот чудо: я уже не волнуюсь! Почти.

Распахнулась потайная дверь за драпировками, и пошел деловитый Эрастофен.

– Госпожа Фуоко, следуйте за мной. Вам надо подготовиться к встрече с чудищем. А вы останьтесь, господин герой. За вами я вернусь позже.

• Предыдущая
• 19/74
• Следующая