Собственность и государство - Чичерин Борис Николаевич - Страница 85

В приложении к государственному устройству эти два выведенные Спенсером типа страдают крайнею односторонностью и преувеличением. В особенности понятие о хищническом типе основано на совершенном непонимании задач правительственной власти. Тем не менее под этим скрывается верное наблюдение действительности, выгодно отличающееся от тех пустых аналогий, которые мы видели выше. На деле во всяком обществе, и особенно в тех, которые достигали известной ступени развития, промышленная организация отличается от политической. Последняя руководится правительством и влечет за собою принудительное содействие граждан; первая исходит от свободной деятельности частных лиц, вступающих друг с другом в добровольные, договорные отношения. Находясь в одном и том же обществе, эти две области несомненно оказывают влияние друг на друга; но они никоим образом не должны быть смешаны. Коренная ошибка социализма заключается именно в этом смешении. Экономическая наука, напротив, всегда тщательно их различала, доказывая тем, что она стоит на строго научной почве.

Всякая попытка свести эти два разряда явлений к одинаковым началам основана на путанице понятий. Свобода обмена, без сомнения, влечет за собою взаимную зависимость и солидарность людей; но из этого отнюдь не вытекает ни общая организация, ни общее управление. Зависимость и солидарность составляют последствия свободы и управляются свободою. Аналогии с физическим организмом тут совершенно неуместны; во всяком случае, из них ровно ничего нельзя вывести. Всего менее позволительно совокупное общество рассматривать как единый организм, в котором каждая часть существует для целого и является органом целого. Общество, как сказано, представляет собою сложное явление, в котором различные союзы, семейный, политический, экономический, религиозный, имеют самостоятельное значение и управляются различными началами. Общество состоит из свободных единиц, из которых каждая не только является членом различных союзов, но и остается сама себе целью. В экономической области в особенности свобода является исходною точкою и определяющим началом всех отношений. Поэтому экономическая наука, по самому существу дела, должна быть наукою либеральною. Индивидуализм тут совершенно у места; ничего другого даже не может быть. И когда социалисты кафедры и социал-политики восстают против атомистической точки зрения в политической экономии и строят небывалые экономические общества, основанные на органических или социальных началах, то они этим доказывают только, что они сошли с научной почвы, и вместо основательного изучения предмета предаются праздным фантазиям. Истинная задача экономической науки состоит в том, чтобы, исходя от данного теориею и жизнью взаимодействия самостоятельных и свободных единиц, определить законы, которые управляют возникающими отсюда отношениями.

Свободные экономические отношения управляются законами, определяющими производство, оборот, распределение и потребление богатства. Эти законы не созданы людьми, а вытекают сами собою из природы человека и его деятельности, обращенной на вещественный мир. Предложение и спрос, отношения промышленного состязания, поземельная рента, процент с капитала установились силою вещей, прежде нежели наука, наблюдающая явления жизни, признала их закономерность. Поэтому экономисты нередко называют экономические законы естественными законами промышленного быта, причем, однако, как замечает Рошер, "никогда не должно забывать, что естественные законы народного хозяйства, как и вообще законы человеческого духа, в одном существенном пункте отличаются от законов материального мира: они имеют дело с свободными разумными существами, которые поэтому ответственны перед Богом и перед своею совестью, и которых совокупность образует способный к развитию род"[130].

Не исключает ли, однако, свобода самую возможность существования естественных законов, управляющих промышленным миром? Многие признают эти начала несовместными, и с первого взгляда может показаться, что не без основания. В самом деле, естественный закон действует с неотразимою необходимостью и всегда одинаковым образом; следовательно, при нем нет места для свободы и для зависящего от нее прогресса. Если на первых ступенях человеческого развития, где владычествуют главным образом природные инстинкты, можно еще некоторым образом говорить о естественных законах экономического порядка, если народное хозяйство представляется здесь до известной степени естественным организмом, то с высшим развитием все это исчезает. Народное хозяйство более и более становится "произведением сознательной человеческой деятельности, созданием искусства. Направленные к известной цели и систематически проведенные действия человеческой воли дают ему определенный этою волею образ". Это не столько организм, сколько разумная и искусственная организация. А потому, говорят защитники этого воззрения, совершенно неверны те возражения против социализма, которые укоряют его в нарушении естественных законов промышленного быта и в стремлении заменить их искусственною организациею. У всех образованных народов народное хозяйство есть уже более или менее искусственная организация. И это относится не только к государственному хозяйству, но также и к частным. Вся существующая система частных хозяйств предполагает известные юридические нормы, которые составляют для нее закон; а юридические нормы не представляют собою нечто безусловное, неизменное, вытекающее из коренных свойств человеческой природы. Они создаются человеком и являются плодом его изменяющихся потребностей и воззрений. То же самое относится и к свободному состязанию. Личный интерес, из которого оно проистекает, не есть всегда одинаковым образом действующая естественная сила: это - человеческое влечение, возбуждающее волю, но подлежащее влиянию нравственных причин и связанное с нравственною ответственностью человека за свои действия. "Нынешняя система свободного состязания есть историческая, а не логическая и не естественная категория"[131].

Родбертус прямо даже противополагает естественные законы общественным. "Только в природе, - говорит он, - вещи и отношения сами в себе носят свой разумный закон; в обществе они требуют его от человека". Вследствие этого он считает самое понятие о естественных законах общежития чистым противоречием. Господство подобных законов в области права и промышленности должно вести не к гармонии, как уверяет Бастиа, а к полной неурядице; это было бы нарушением не только справедливости, но и основных начал собственности и благосостояния[132].

Между этими двумя противоположными мнениями, признающими и отрицающими естественные законы промышленного быта, середину занимает Милль. Он признает, что произведение богатства не является чем-то произвольным, а имеет свои необходимые условия и законы, вытекающие из природы вещей. Напротив, законы распределения богатства отчасти проистекают от человеческих установлений. "Способ, каким имущество распределяется в данном обществе, - говорит он, - зависит от господствующих в нем уставов и обычаев. Однако, - прибавляет он тут же, - хотя правительства и народы могут до известной степени определить, какие у них должны действовать установления, но они не могут по своему произволу определить, как эти установления будут действовать. Условия, от которых зависит их сила в отношении к распределению богатства, и способ, каким влияет на это распределение различный образ действия общества, определяются столь же строгими законами, как и самое производство"[133].

Таковы различные мнения авторов. Первый вопрос, подлежащий разрешению, заключается в отношении свободы к закону. Мы видели, что свобода составляет основное экономическое начало; совместно ли это начало с существованием независимых от него законов, управляющих промышленным миром?