Собственность и государство - Чичерин Борис Николаевич - Страница 111

Против этого нельзя возразить, что государство может иметь в виду будущее, а так как цены на земли постоянно растут, то оно впоследствии вознаградит себя за настоящие потери. В действительности цены на земли не растут в бесконечность. Есть периоды, когда они растут, и есть периоды, когда они падают. Они растут, пока в известной стране умножаются капиталы и народонаселение, и этот избыток остается в ее пределах. Но как скоро умножившийся капитал переходит на обработку пустынных земель, лежащих в других странах, а рядом с этим все более и более уменьшаются издержки перевозки, так цены на земли начинают падать. Это именно мы видим в настоящее время в Англии и во Франции. Следовательно, если бы государство, рассчитывая на будущее возвышение цен, решилось на невыгодное помещение капитала в настоящем, то оно разорилось бы вдвойне. В экономическом отношении, выкуп поземельной собственности нельзя назвать иначе, как чудовищною операциею.

Еще более веса получают эти доводы, если мы сообразим, что этим самым неизбежно должна уменьшиться производительность земли. Когда утверждают, что все члены общества могут иметь притязание на производительные силы природы, то это решительно ни на чем не основанное положение. Силы природы как таковые не служат непосредственно удовлетворению человеческих потребностей, а потому для членов общества совершенно все равно, в чьих руках они находятся, в частных или общественных. Существенный интерес общества состоит в том, чтобы от этих сил получалось как можно более произведений, ибо чем более произведений, тем ниже их цена, и тем они доступнее массе. В чьих же руках земля производительнее: в руках частных лиц или государства?

В этом отношении даже склоняющиеся к социализму экономисты принуждены уступить очевидности. "Хотя, - говорит Милль, - самая земля не есть создание человеческих рук, однако таковыми являются ее произведения, и для того чтобы получить их в достаточном количестве, надобно, чтобы кто-нибудь приложил к ней много труда, а для поддержания этого труда надобно, чтобы он при этом потребил значительное количество прежней сбереженной работы. Между тем опыт удостоверяет нас, что огромное большинство людей гораздо усерднее работает для себя и для своих непосредственных потомков и приносит для них гораздо большие денежные жертвы, нежели для общества. Поэтому в видах наибольшего содействия производительности признано было полезным присваивать отдельным лицам исключительное право собственности на землю, с тем чтобы они получали возможно большую прибыль, делая землю как можно более производительною и не подвергаясь опасности встретить препятствие в вмешательстве других. Таково основание, которое обыкновенно приводится в пользу дозволения обратить землю в частную собственность, и это - лучшее основание, которое может быть приведено"[184].

Еще категоричнее выражается Адольф Вагнер. По своему обыкновению, он не допускает абсолютного решения вопроса; но он признает, что "действительно нередко настоятельные исторические основания целесообразности, а отнюдь не сила, привели во имя частного и общественного интереса к установлению права частной собственности на землю, в особенности пахотную". И это учреждение, говорит он, на деле оказалось целесообразным, почему его можно считать "хорошо оправданною категориею исторической жизни". Конечно, замечает он, этим оно еще не оправдывается на веки веков. "Но тяжесть доказательств относительно целесообразности его устранения должен нести тот, кто этого требует. Эта тяжесть, - говорит Вагнер, - не легка. Тот, кто берет ее на себя, должен прежде всего не только отрицательно вооружаться против частной собственности во имя народнохозяйственных и социал-политических невыгод этого учреждения, но вместе с тем положительно доказать, что иная форма владычества человека над землею и специально пахотною может быть хозяйственно столь же производительна и что она может быть практически применима. Но здесь-то именно оказывается указанный уже выше великий недостаток всех критиков этого учреждения: нет положительного доказательства в пользу возможности обойтись без права частной собственности на пахотную землю и особенно на крестьянскую пашню, не подвергая опасности первейшего интереса народного хозяйства в отношении к производству" (Grundlegung, § 334).

Казалось бы, что это суждение достаточно определительно. Но нам известно уже, что последовательность не составляет характеристической черты исследований Вагнера. Поэтому мы не удивляемся, когда через несколько страниц находим и совершенно противоположные взгляды. Тут Вагнер утверждает уже, что "даже полное уничтожение частной поземельной собственности и не так трудно вообразимо, как подобная же мера в отношении к капиталу, и не столь трудно исполнимо и, наконец, не представляется необходимо столь опасным для интересов производства, и все это просто потому, что оно могло бы осуществиться без такого полного изменения и преобразования всей организации народного хозяйства, какое требуется отменою капитала". В доказательство Вагнер ссылается на то, что земледелие процветает и там, где обработка земли самими собственниками заменяется фермерским хозяйством. "Где, следовательно, на деле преобладает уже фермерское хозяйство, как в Англии, или где оно, как в наших государственных имуществах, оказывается выгодным при сравнении их с соответствующими крупными владениями, там, - говорит Вагнер, - вообще и специально уже представлено фактическое доказательство возможности обойтись без учреждения частной собственности в видах интересов производства" (§§ 344, 345).

Еще легче разрешает этот вопрос Лавелэ. Он просто ссылается на то, что если государство способно управлять железною дорогою, то почему же ему не взимать поземельной ренты посредством своих сборщиков?

На это весьма хорошо отвечает Леруа-Болье: "Г-н Лавелэ предается иллюзиям, - замечает он, - когда он воображает, что можно заменить инициативу этих тысячей поземельных собственников медленною, однообразною и педантическою бюрократиею государства. Землевладелец не есть то праздное, беспечное, нейтральное существо, каким его представляют, fmges consumere natus. У него своя существенная роль рядом с фермером, и когда он ее не исполняет, земля страдает или истощается. В чем состоит эта роль? В том, чтобы представлять будущее или постоянные интересы имения, тогда как фермер представляет только интересы настоящие и исчезающие. Во имя этого начала землевладелец противится всякой хищнической обработке, которая уничтожила бы или уменьшила производительные силы почвы; во имя этого начала он становится или должен быть двигателем, деятелем или помощником во всех улучшениях, рассчитанных на долгий срок. Идет ли дело о дренаже или орошении, о распашке новых земель или о перемене культуры, о возведении строений, которые дозволяют либо менее дорогое, либо более обильное производство, землевладелец должен вступиться; обыкновенно, он охотно на это идет. Кроме того, по своему происхождению землевладелец имеет иные качества, которыми обыкновенно не обладает фермер: ум его более просвещен; с меньшим знанием хозяйственной техники он обыкновенно лучше понимает широко интересы земледелия; он есть или должен быть для фермера советником и руководителем. Притом и капиталы его обильные; он часто получает их из других источников, нежели поземельный доход; уверенный в постоянстве владения и в передаче земли семейству, он не скупится на жертвы в настоящем в видах возвышения цены имения в будущем. Таким образом, заблуждаются те, которые в землевладельце видят только подкладку или паразита фермера; такова была некогда роль получавшего десятину, но не такова роль землевладельца. Тот, кто до такой степени унизил бы свое призвание, не замедлил бы разориться; достаточно свободы сделок, чтобы в короткое время земля нерадивого владельца перешла к владельцу предприимчивому"[185].