Хозяйка Серых земель. Капкан на волкодлака - Демина Карина - Страница 46
- Предыдущая
- 46/85
- Следующая
— Не выйдет?
Панна Эугения носик сморщила.
— А воспитание как же? Манеры? Вкус утонченный… я сама два года уроки брала.
— Вкуса?
— Естественно. Я ведь должна соответствовать столице…
— У вас получается.
— Вот видите! — воскликнула панна Эугения. — А Зузанна… она была простенькой. Всю жизнь в Познаньске провела, а в результате что?
— Что? — послушно спросил Себастьян и покосился на массивный фикус с вызолоченной листвой.
— Ни-че-го! — панна Эугения произнесла это по слогам. — Совершенно ничего! Обыкновенная женщина, которых в любом городе множество… когда нам порекомендовали сваху, я, признаться, ожидала кого-то более… более яркого… вдохновенного… она меня совершенно разочаровала…
— Чем?
Фикус был близко, достаточно близко, чтобы поделиться с ним чаем. Себастьян крепко подозревал, что этакая его щедрость не найдет понимания у несчастного фикуса, однако же сам пробовать изысканный напиток он тем более не желал.
Оставалось надеяться, что панна Эугения, увлеченная рассказом, отвернется.
— Категорической неспособностью понять наши желания…
— Это какие же?
— Розочка… вы скоро увидите ее… моя маленькая девочка… мы переехали в Познаньск отчасти для того, чтобы устроить Розочкину судьбу наилучшим образом. В провинции какие женихи? Баронет там… или вовсе купец средней руки… нет, Розочка достойна самого лучшего! Мы с Жоржиком так считаем.
Панна Эугения, точно чувствуя, что Себастьян задумал недоброе, отворачиваться не спешила, напротив, она устремила на него столь внимательный взгляд, что ненаследный князь испытал некую неловкость. В его жизни, конечно, случалось встречать дам, которые, что называется, раздевали взглядом… а порой и не взглядом, но обыкновенно делали сие под влиянием страсти. В панне Эугении страсти не ощущалось вовсе, скорее уж некая деловитая сосредоточенность, которая и заставляла Себастьяна нервничать.
Он старался сидеть смирно, чувствуя себя не то шкапом, не то очередным подносом, присмотренным панной Эугенией для украшения дома. Того и гляди, протянет костлявую свою ручку, поскребет ноготочком, дабы убедиться, что не подсовывают ей золоченую медь под видом литья…
— Нам сказали, что Зузанна — лучшая сваха в Познаньске… И что в результате? Мы рассчитывали минимум на графа… но лучше — князя. А она нам все тех же баронетов сватала… да у нас в Клятчине баронетов, что собак бродячих… тьфу.
Сплюнула она изящно, на блюдечко и после губки отерла платочком.
Себастьян кивнул.
— Еще посмела говорить, будто бы у нас чрезмерные запросы… да мы за Розочкой знаете что даем?
— Что?
Это был неправильный вопрос, судя по тому как блеснули глаза панны Эугении. Она подалась вперед, и Себастьян отпрянул настолько, насколько позволила высокая спинка дивана.
— Три дюжины простыней шелковых, качества наивысочайшего. Одна десять злотней стоила! Подушки, гусиным пухом набитые. Двадцать две… пододеяльники, наволочки, естественно… дюжина перин…
Голос ее звенел и звенел, а Себастьян с тоскою думал, что приданое неведомой ему Розочки и вправду было обильно…
…пожалуй, как и сама Розочка.
Она вплыла в гостиную, прервав поток матушкиного красноречия, и уже за одно это Себастьян воспылал к ней невероятной симпатией.
— Ах, дорогая… — Панна Эугения поднялась навстречу и руки протянула, желая обнять дочь. — Мы тут как раз о твоем приданом говорили… князь Вевельский так внимательно слушал!
Себастьян кивнул.
Слушать он умел, не важно, шла ли речь о шелковых простынях с монограммами, о соленой селедке аль о новом увлечении пана Бжузека, о котором он имел обыкновение повествовать пространно и занудно.
— Это Розочка…
Розочка присела в неловком книксене и юбки кружевные, золоченые, приподняла.
— Бесконечно рад видеть. — Себастьян поспешно поднялся и ручку поцеловал. — Ваша матушка много лестного рассказала о вас…
Розочка зарделась. И веер раскрыла в неловкой попытке спрятаться.
— Она у нас такая скромница… Розочка, милая, присядь… Вы видите? Чистое дитя! Юное! Невинное!
— Мама!
— Мама правду говорит… воспитание отменное. Мы гувернантке десять злотней в месяц платили и еще премию… а потом наняли учителя танцев. И этикету… учителя ныне дорогие. По семь сребней за урок! Но для Розочки ничего не жаль.
— Мама… — прогудела Розочка и веерочек приопустила. Теперь по-над пушистым краем крашеных страусовых перьев виднелись преисполненные какой-то неизбывной тоски Розочкины глаза.
Глаза были огромными, впрочем, как и сама Розочка.
Пудов десять неописуемой красоты.
Волосы темно-морковного колеру щедро были смазаны воском и уложены ровненькими кудельками, в каждый из которых вставили шпилечку с матерчатою розой. И оттого сама Розочкина голова гляделась похожею на клумбу. И без того бледная кожа была присыпана белилами в попытке скрыть явно неблагородные веснушки. Розочкины щеки были пухлы, аки подушки из ее приданого. Вереница Розочкиных подбородков скрывала шею. А грудь ее, подпертая корсетом, который не столько подчеркивал талию, сколько в целом придавал Розочкиному необъятному телу форму, норовила выпрыгнуть из тесноватого декольте. И на оной припудренной груди гордо возлежало золотое ожерелье с каменьями столь крупными, что Себастьян пусть и не был ювелиром, но разом заподозрил подделку.
— Разве она не прелестна? — всплеснула руками панна Эугения.
И Себастьян кивнул: слов, чтобы описать всю прелесть Розочки, у него не нашлось.
— И вот представьте, эта женщина… она заявляет, будто бы Розочке надобно работать над собой!
Розочка вздохнула, и колючее золотое кружево, что топорщилось над декольте, шелохнулась.
— Мама… — теперь в голосе ее звучал упрек.
— Молчи. Мать лучше знает! Розочка так расстроилась… так расстроилась… — Панна Эугения подала дочери поднос с пирожными. — Она и теперь переживает.
Розочка величественно качнула головой и отправила пирожное в рот. Проглотила, не жуя. И потянулась за следующим.
— Видите, как переживает? Розочка всегда, когда волнуется, ест…
Судя по объемам, Розочкина жизнь была полна волнений и тревог.
— И мы, если хотите знать, вовсе собирались расторгнуть договор… я не сомневаюсь, что Розочка и без помощи этой женщины составит чье-нибудь счастье. Вот вы, сколь я понимаю, не женаты…
Розочка прекратила жевать и повернулась к Себастьяну. Поворот она совершала всем телом, медленно, и Себастьяну почудилось, что слышит он и натужный скрип корсета, и хруст золотой ткани, готовой вот-вот расползтись по шву.
— Не женат, — вынужден был признать он.
— Какое замечательное совпадение!
— Это не совпадение. — Себастьян покосился на дверь, которая была заманчиво близка. — Это жизненный принцип…
— Хочу, — произнесла Розочка и, вытянув руку, ткнула в Себастьяна пальцем.
— Роза!
— Прости, мама. — Она опомнилась, но руку не убрала, а лишь мизинчик оттопырила. — Купи…
— Что ж, — Себастьян поднялся, — если ничего больше о панне Вышковец вы сказать не можете…
— Купи! — Розочка топнула ножкой, и креслице под нею опасно захрустело.
— Роза! Многоуважаемый Себастьян… вы к нам не иначе как чудом попали…
— Да нет, извозчик довез…
— …и мы просто обязаны использовать этот шанс! Поверьте, мы можем быть полезны друг другу…
— Верю. — Себастьян осторожно отступил к двери, но панна Эугения с неожиданной прытью заступила дорогу.
— Вы ведь князь…
— Ненаследный, — уже без особой надежды на спасение, уточнил Себастьян.
— Это мелочи… главное, что князь… а права наследования Жоржик купит… поймите, — на локоть Себастьяна легла сухонькая ручка, — Розочка — нежное дитя, которое не привыкло к отказам… и если вы сейчас просто уйдете, это нанесет ей огромную рану…
Розочка следила за матушкой, но и о пирожных не забывала.
Волновалась, надо полагать.
— Простите, но…
Слушать панна Эугения не стала. Она заговорила быстро, но громким шепотом:
- Предыдущая
- 46/85
- Следующая
