Стреляющие камни - Щелоков Александр Александрович - Страница 23

• Предыдущая
• 23/31
• Следующая

— Понять можно, Сергей Сергеевич. К примеру, я бы такой налет запланировал, если бы желал успокоить гарнизон охраны. Видите, мол, как вы надежно сидите на пупке. Какие волки на вас бросились, а даже на дистанцию атаки не смогли выйти. Если так, то зачем им нас успокаивать? Не собираются ли пощупать всерьез? И не в лоб, а с других направлений? С тех, на которые мы ноль внимания.

— Почему ноль? — спросил Лоза обиженно. — Мы на все стороны поглядываем. Даже со стороны обрыва пост имеем. Вроде оттуда можно что-то сделать.

— А по-моему, — высказал мнение прапорщик, — очень уж сложный ход вы предположили, товарищ капитан. «Духи» проще работают. Без фокусов.

— Знаете, Зозуля, в чем наша беда? Ваша, моя, короче, наша общая?

— В чем?

— Грамотные мы очень. Так уж воспитаны, что ответ имеем еще до того, как нам вопрос задан. Судья начинает процесс, а сам порой уже знает, каким будет приговор. Ему сверху на ушко шепнули. Вызывали товарища на партийное бюро, а командир уже подсказал — надо наказать построже. И мы были убеждены, что именно так должно быть.

— Почему же так вышло? — спросил Лоза, хотя всем тоном показывал: уж он-то об этом знает.

— А очень просто. Мы отвыкли… Точнее, нас мытьем и катаньем отучили видеть факт, судить по факту. И самое главное, честно высказывать свое мнение. Не то, которое угодно начальству, а свое, собственное. Знаем правду, а долдоним вымысел.

— Например?

— Сколько раз ты слыхал, как наши политики в Москве с гордостью говорят, что мы уже сорок с лишком лет живем без войны?

— Много.

— А сам сколько воюешь? Два года? Так?

— Меньше.

— Все равно срок достаточный, чтобы отрешиться от политических формул. Они не для того, чтобы объяснять действительность, а рисовать ее такой, какой угодно начальству.

— В чем же моя формула? — спросил Лоза.

— Ты твердишь: с фронта мы неприступны. А с тыла? Лично меня этот вопрос всегда беспокоит. Без надежно прикрытого тыла — словно без штанов с голой задницей на людях.

— Образно, — согласился Лоза. — Очень впечатляет.

Зозуля одобрительно хмыкнул. Краснов улыбнулся, но ничего не сказал.

— Если ты заговорил об образности, то я представляю наше положение так будто мы лежим дыре под забором. Голова с одной стороны, ноги — с другой. Сам весь целый, сила есть, голова соображает, но если собака сзади насядет — пиши пропало.

— Мне не приходилось такого испытывать, — заметил Лоза. — Не могу судить.

— А мне приходилось, — сказал Курков. — В Ширгарме колонна втянулась в ущелье, а «духи» сзади ударили. Дорога узкая, развернуться возможности нет. Сам пробраться к хвосту не могу…

Лоза смотрел на капитана с изумлением. О том, что тот был на Ширгарме, он ничего не знал. Как же так? Обычно подчиненным положено знать о своих командирах даже больше, чем те знают сами о себе. А тут такой прокол! Плохо.

— Так вы уже на Афгане были раньше? — спросил с таким же изумлением Краснов.

— Два года, — ответил капитан, глядя на удивленное лицо лейтенанта. — Потом год в Союзе. И вот опять. Говорят — зов Афгана… Только не я сам его услышал, а кадровики в штабе округа. Приказ в зубы и вот…

Неожиданное признание капитана меняло дело решительно и бесповоротно. Как если бы в компании спорящих о шахматных тонкостях вдруг обнаружилось, что один из беседующих — гроссмейстер. Тут было бы не до выяснения, кто кого переспорит. Туз, как говорится, и в Африке — туз!

— Приказывайте, — сказал Лоза, прекращая сопротивление. — Что нам делать?

Курков с интересом взглянул на лейтенанта. Он сразу понял, что именно повлияло на изменение его поведения, и улыбнулся.

— Прежде всего давайте еще разок осмотримся. Нами, — он сказал не «вами», а «нами», и это офицеры сразу заметили, — нами движет самодовольство. Чтобы от него отрешиться, погуляем по своей горке. И оглядимся. На предмет уязвимых мест…

— Откуда начнем? — спросил прапорщик. Был он человеком действия и предпочитал движение глубокомудрым рассуждениям. Можно и проиграть партию в шахматы, если противник сильнее, но отказать себе в возможности рубануть чужую пешку Зозуля не мог никогда.

Они начали с места, которое у лейтенантов вообще не вызывало сомнений, — с самой крутой точки Мамана, где каменная глыба горы стеной вздымалась над «зеленкой».

Заглянув вниз с высоты, Курков, к удивлению обнаружил, что стена далеко не отвесна. Над головокружительной пропастью нависал узкий карниз, по которому шла тропа. Она начиналась метрах в двух ниже плоской вершины Мамана на восточной стороне увала, подковой охватывала гору с южной стороны и обрывалась на западе так же неожиданно, как и начиналась.

— Как этот карниз образовался? — спросил Курков. — Натоптали?

— Такую не натопчешь, — сказал Краснов. — Ноги отпадут.

— Значит, вырубали? Тогда вопрос: зачем? Зря ведь никто силы класть не стал бы. Какую роль в обороне крепости играла эта дорожка?

— Тропа глухая, — сказал Лоза, с опаской заглянув вниз. — Я не знаю, кто и когда по ней ходил. Но сейчас ходить там вряд ли кому светит.

Они вышли к южному откосу увала. Здесь первозданность природы была меньше всего затронута рукой человека. Над дикими, пугающими крутизной стенами нависали огромные каменные глыбы. Отсюда открывался широкий вид на всю «зеленку» и далекие кряжи Гиндукуша. Явственно различались несколько горных планов. Первый — невысокие рыжие предгорные нагромождения — тянулся ровным рядом, будто сложенный по единому замыслу.

Второй ряд уже вздымал темно-бурые вершины значительно выше, словно пытался дотянуться до плеч тех голубовато-белых вершин, которые за его спиной призрачными тенями вписывались в безоблачное небо. Даже с огромного расстояния необузданность и дикость далеких гор вселяла трепет и уважение.

Найдя небольшую, свободную от камней площадку, Курков присел. Рядом на камнях устроились лейтенанты Лоза и Краснов. Прапорщик Зозуля стоял тут же, широко расставив ноги. Он знал — в случае чего ему по делу бежать первому, и не хотел занимать положения, которое мешало бы взять ноги в руки.

Солнце уже свалило и жгло без особой ярости. Горы на востоке, особенно нижние их ряды, начинали теряться в сгущавшихся тенях.

— Так что скажете, други? Вы, Зозуля?

— Мое мнение, товарищ капитан: здесь глухо. Не пройдешь!

— Вы, Краснов?

— Зозуля дело знает. Где он не пройдет, другим делать нечего.

— Лоза?

— Насколько меня учили, такой рубеж непреодолим.

— Полковник Подгорный так учил? — спросил Курков. Они с Лозой, хотя и в разное время, кончали одно училище и знали многих преподавателей.

— Так точно.

— Тогда вы должны помнить и другое. Подгорный говорил:

«Естественный рубеж только способствует обороне, но не создает ее». Так?

— Да, было такое. А еще он любил говорит так. — Подражая известному им обоим голосу, Лоза произнес: — «Голова колхоза — это председатель, а голова колонны — авангард. Никогда не путайте, товарищи курсанты, даже если колхоз именуется „Авангардом“.

— Ты уклоняешься от темы, — заметил Курков. — Это профессиональное? Напоминаю суть разговора: наша горка автоматически не обеспечивает неприступного гарнизона.

— Согласен, — отозвался Лоза. — Вертолетный десант — и наше дело тугое. Только известно, что «духи» пока не летают.

— Кто знает, — загадочно произнес Курков.

— Вы всерьез? Есть какие-то сведения? — встревоженно спросил Краснов.

— А почему бы и не всерьез?

— Но они все сухопутные, — растерянно заметил Лоза.

— Вы слыхали о дельтаоперации палестинцев? Если нет, то зря. Она весьма поучительна. Группа палестинских боевиков напала на охраняемую базу израильтян с воздуха. Полетели на дельтапланах с малыми моторчиками. Набрали высоту, моторчики выключили и в полном безмолвии подошли к лагерю. Приземлились, открыли огонь. Вызвали панику. Нанесли немалый урон.

— Посмотрел бы я на «духа», который летает, — сказал Лоза иронически. — «Дух» Джаман на дельтаплане. Во! — И он показал большой палец.

• Предыдущая
• 23/31
• Следующая