Крысы в городе - Щелоков Александр Александрович - Страница 50

• Предыдущая
• 50/103
• Следующая

Отец в этой команде был немаловажным звеном. Наделенный талантами от природы, он писал за Медовара статьи по вопросам промышленности и развития экономики. Их охотно публиковала центральная пресса, и Медовар слыл в Москве крупным теоретиком социализма.

Смышленый и развитой мальчик Владя видел в своем доме руководящую элиту Придонска — людей, уверенных в себе, в своем праве управлять другими; людей сытых, знающих, что сытыми они будут и завтра, и послезавтра, ибо у них все схвачено, все поделено, а оттого вольных и веселых, солидных ряшками и животами. В дни государственных праздников коллеги отца разъезжали по предприятиям города, выступали с докладами об успехах советского общества, руководимого Коммунистической партией. К вечеру, уже слегка подвыпившие, они собирались вместе за общим столом. Часто это происходило на даче Кольцова-старшего.

Рассадив гостей за столом, отец торжественно провозглашал:

— Друзья, продегустируем новинки!

Все хохотали. В слове «продегустируем» заключался огромный смысл. С заводов и фабрик, из колхозов и совхозов высшим обкомовским чинам регулярно присылали продукцию для «дегустации». Кольцову-старшему привозили на дом ящик «Посольской» водки с запиской: «Новая технология. Для дегустации. Отзыв просим сообщить по телефону…» Телефон, конечно же, принадлежал директору ликеро-водочного завода. Даже не распечатывая бутылок, отец звонил по нужному номеру:

— Дмитрий Дмитриевич? Новая технология прекрасна. Спасибо. Заезжайте к нам в воскресенье. На дачу.

И оба деятеля, довольные друг другом, хохотали.

Новая технология регулярно появлялась на всех производствах. Домой для дегустации привозили яйца с птицефабрики, копченую рыбу из рыбсовхоза, клубнику из парникового хозяйства, яблоки из совхоза «Красный гигант». И все это с хрустом, с аппетитом, под звучные тосты съедалось гостями, допущенными к таинству номенклатурной дегустации.

Изрядно подпив и плотно наевшись, хозяева области расходились по углам. Одни до утра резались в преферанс. Другие бросали кости, играя в нарды. Третьи рассказывали друг другу анекдоты. Самые свежие, самые острые знал секретарь обкома по идеологии Кабанчик. И рассказывал их он мастерски.

— Армянскому радио задают вопрос: «Какой период переживает советское искусство?» Радио отвечает: «Неорепрессионизм».

Дружный гогот нарушал тишину окружающей природы. А рассказчик, довольный успехом, продолжал:

— Недавно все телеграфные агентства мира передали сообщение: «Вчера в восемь часов утра после тяжелой и продолжительной болезни Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР Константин Устинович Черненко, не приходя в сознание, приступил к исполнению государственных обязанностей».

И снова все ржали. Кое-кто валился на стол, хватался руками за пупок, чтобы не развязался от смеха. А ведь совсем недавно эти же люди с благоговением поднимали рюмки и произносили первый тост:

— За Константина Устиновича! Выпьем, друзья, до дна!

И выпивали. В этом кругу неприкрытое лицемерие было нормой, считалось даже достоинством.

Раннее осознание реалий жизни, взгляд на действительность без идейных шор помогали Кольцову делать карьеру. После окончания Высшей школы милиции его молодой неуверенный зад подперли крепкие руки профессионалов власти и подтолкнули вверх. Владик сразу получил место в Придонском управлении внутренних дел. В год так называемой «победы демократии» он сделал решительный выбор между старым и новым, сдал партийный билет и заявил о том, что осуждает тоталитаризм. Каким будет новое государство, Кольцов не знал, но твердо верил — место в иерархии власти ему обеспечено.

Он не ошибся. Должность начальника отдела уголовного розыска и звание майора милиции приплыли к нему одновременно. Предшественник Кольцова полковник Георгий Анзорович Джулухидзе после обретения Грузией самостоятельности также решил подняться выше. Он уехал в родной Тбилиси. Сделал ставку на президента Гамсахурдиа. Но того схарчил в межцуусобице более мудрый и ловкий господин Шеварднадзе. Надежды на карьеру лопнули. Следы полковника Джулухидзе затерялись в кахетинских горах, и больше о нем никто никогда не слышал.

Чтобы не ошибиться в выборе, Кольцов стал серьезно изучать расклад политических сил.

Долго ломать голову ему не пришлось. Власть в Придонске на его глазах переходила в руки государственно-криминальной олигархии. Аппарат губернатора, крупные областные чиновники откусывали большие куски от пирога общественной собственности, создавали капиталы, богатели за счет воровства. Мелкие чиновники возвели взятку в ранг законного промысла. Ловкие дельцы учреждали банки, собирали средства населения под обещание больших процентов и исчезали, оставляя ни с чем доверчивых клиентов.

Воровские авторитеты переходили на легальное положение, делили сферы влияния в городе и области, облагали поборами мелкие предприятия, торговлю, хозяйничали в игорном бизнесе, огребали миллионы рублей и долларов. Бандиты ездили на иномарках, приобретали загородные коттеджи, шиковали в ресторанах, а взять их за грабежи и вымогательство на законных основаниях было невозможно. Лучшие адвокаты города работали теперь на криминальные структуры, продумывая за них стратегию и тактику поведения.

Городские джунгли кишели хищниками, а у охотников на отлов дичи не имелось лицензий.

Разобравшись в ситуации и всесторонне оценив ее, Кольцов стал осторожно налаживать контакты с кругами, сосредоточившими в своих руках деньги и власть. Однако его опередили, мафия сама вышла на начальника уголовного розыска.

Случилось это неожиданно и внешне выглядело совсем невинно.

На прием по личному делу к майору Кольцову записался некий Бакрадзе Вахтанг Автандилович. Кольцов принял его. Грузин вошел в кабинет, унылый, подавленный. В руках он растерянно крутил фуражку-аэродром. С порога стал униженно просить:

— Товарищ началник, душа лубезный, помогите!

— Что случилось? — Кольцов задал вопрос сухим, протокольным голосом.

— Мой малчик. Гоги. Бакрадзе Гоги. Попал в турму. Сидит.

— В какую тюрьму? — Кольцов удивился. — Его судили?

— Нэт, началник. В милицию взяли.

Кольцов улыбнулся: у страха глаза велики. Милиция еще не «турма». Сказал успокаивающе:

— Значит, есть за что посадить. Что он наделал?

— Клянус, началник, — дело совсем пустяк. Разбил малчик стекло. Ты, наверное, тоже пацан был, сам стекла бил?

— Не бил. — Кольцов хмуро положил на стол карандаш.

Бакрадзе улыбнулся. Мило, по-домашнему.

— Наверно, началник, детство несчастливое было. Как можно не бить стекла? А?

Кольцов тоже улыбнулся. Ему понравился этот кавказец — открытый, юморной и, должно быть, очень добрый, привязанный к сыну. Не говоря ни слова, Кольцов снял трубку телефона, набрал номер. Бакрадзе почтительно следил за его действиями.

Ответил дежурный по третьему отделению.

— Капитан Жилин? Это майор Кольцов. Доложите, что там у вас произошло с Гоги Бакрадзе?

Что отвечал дежурный, Бакрадзе не слышал. Он лишь видел, как Кольцов хмурил брови, сжимал губы. Потом вертикальная складка на его лбу разошлась, он взял карандаш и стал что-то чертить на листе бумаги, лежавшем перед ним. Выслушав, Кольцов сказал:

— Вот что, капитан, прямо сейчас отпустите парня. На вашем отделении висят три кражи только за вчерашний день. А вы стеклобоев ловите. У меня сидит отец Бакрадзе. Нет, не жалуется. Просит. За стекло он уже заплатил. И скажи начальнику, я к вам еще приеду…

Он бросил трубку и посмотрел на Бакрадзе.

— Довольны?

Бакрадзе подбежал к столу, протянул обе руки.

— Позвольте пожать, дорогой! Вы даже не представляете, как будет довольна мама Гоги! Как будет рад его дедушка, мой отец Автандил Нодарович! Как будем вам рады мы все!

Бакрадзе сжал поданную ему руку обеими ладонями и вдохновенно ее тряс, приговаривая:

— Все. Теперь все! Я ваш должник, началник! Ой, какой должник!

• Предыдущая
• 50/103
• Следующая