Хрен с бугра - Щелоков Александр Александрович - Страница 16

• Предыдущая
• 16/63
• Следующая

Так уж велось издавна, что в каждой настоящей комиссии должны были состоять почетно бездельничавшие члены. О их неспособности оплодотворить дело мыслью или словом знали все, но обойти таких деятелей вниманием просто нельзя: их должности и чины требовали постоянного уважения и поощрения — эти люди входили в разного рода партийные и советские органы, где голосованием решались вопросы управления городом и областью. Первый их знал и ценил не за дела, а за готовность правильно поднять руку в нужный момент и поддержать нужное решение. Дела могли делать другие — умные и строптивые. Право голосовать оставалось за покладистыми и верными.

— Предстоит митинг, — сказал Коржов, обозначая ответственность мероприятия. — Его надо продумать в самых малых деталях. Митинг — это ответственно. Он во многом определит настроение Никифора Сергеевича и создаст фон для всего пребывания в области.

— Очень важно канализировать, — впервые подал голос, хорошо смоченный спиртовыми примочками, начальник областного управления охраны общественного порядка полковник милиции Ломов. Это был человек одной, но очень глубокой извилины, пламенно краснолицый и до блеска лысый. Под кителем у него находился большой арбуз. Его никто из нас не видел (не идти же специально из-за этого с Ломовым в баню), но что он там был — угадывал каждый.

Имея в виду интеллект полковника милиции, остряки говорили, что весь его ум сосредоточен в плечах, на которых красиво и плотно лежали погоны с тремя большими звездочками. При этом обязательно добавлялось, что наибольшую ширину плечи имеют возле пупка в центре арбуза. Выступать Ломов не умел и, даже положив перед собой текст, заранее приготовленный риторами из милиции, читал его, спотыкаясь, как первоклассник, не знающий азбуки.

Конечно, были темы, по которым Ломов высказывался без запинки и очень определенно:

— Надо публично вешать. Забыли мы этот прием действенного воспитания уважения к правопорядку. Повесил на площади пять-шесть раздолбаев денька на три-четыре, и пусть повисят, потухнут. Тогда хулиганство резко пойдет на убыль.

Или:

— Без дубинки милиции на новом этапе коммунистического строительства не обойтись. На Западе в этом отношении прогресс пошел дальше, чем у нас. Там полицейским с дубинкой ходить по городу можно. У нас — нельзя. А вот бы всех, кто нарушает, невзирая на лица, по кумполу, по кумполу!

Ломов повторял свой тезис так часто и громко, что однажды Первый услыхал и спросил:

— Невзирая на лица, говоришь? Значит, твои ломовцы и нас по черепам начнут охаживать? Или, как ты формулируешь — по кумполам.

— Зачем? — возразил Ломов. — Не начнут. Милиция видит, кто в какой шапке ходит.

Все так и завалились в смехе: обкомовские шапки от простонародных отличались существенно, и найти таких в открытой продаже было нельзя. Тем не менее, Ломов обиделся:

— Совсем нас за дураков считают.

Слово «канализировать» в лексиконе Ломова было новым, и потому даже мудрый Коржов не сразу его понял.

— Что ты, Пал Палыч сказал? — насторожился он.

— Надо канализировать, — повторил Ломов. — Я специально выезжал в Москву за опытом. Там, где встречи с Никифором Сергеевичем уже проходили, демагогический элемент заранее и по-тихому канализировали…

— Пусть этим коммунхоз занимается, — подал голос кто-то из членов комиссии. — Канализация — их обязанность.

— Я говорю о социальном демагогическом элементе общества, — сказал Ломов. — Его наличие может сорвать народное ликование и пустить его по стезе буйствующего анархизма. Чтобы митинг не перерос в беспорядки…

— Это решайте вы сами, — отрезал Коржов, — у нас заботы иные.

Я понял: брать на себя ответственность за сферу деяний Ломова Идеолог не хотел. Одно дело — бить словом по мозгам, другое — дубинкой по кумполу.

Ломов посопел недовольно и умолк. Так он и сидел до конца работы комиссии, глядя в одну точку на стене и не моргая, как удав.

Постепенно мы одолели многие трудности и добрались до дверей особняка, в котором должен был состояться торжественный прием в честь Высокого Гостя.

— Первый секретарь встречает товарища Хрящева у входа в палисадник, — продолжал импровизировать Коржов. — Говорит: «Здравствуйте, дорогой Никифор Сергеевич».

Приобретенный мною за вечер опыт государственного мышления, видимо, еще ничего не стоил.

— И «здравствуйте» тоже писать? — спросил я.

— Что значит «тоже»? Обязательно! Я уже объяснял: Первому думать будет некогда. Он на виду у истории и должен все говорить с ходу. Значит, сейчас надо все за него продумать до мелочей: где встать, что сказать, как обнять, как протянуть руку…

Мое наивное убеждение в том, что человек должен думать и на виду у истории, сразу померкло и скукожилось. Оказывается за вождей даже такие мелочи должны обдумать другие. А раз так, то именно нам надлежало предугадать и предупредить любую оплошность Первого. Не предупредим промаха — нам ошибки никогда не простят. Отвечать даже за мелкие его промашки будем мы, лица второстепенные.

— Как бы не вышло накладки, — сказал я, готовясь подстелить соломку Первому у невидимой снаружи кочки. — Первый говорит «здравствуйте», хотя до того почти весь день они проведут вместе.

— Товарищ Хрящев к тому моменту уже побывает в отведенной ему резиденции, — пояснил ход своих рассуждений Коржов. — Приведет себя в порядок. Сменит костюм. На это уйдет час-полтора. Не может же Первый встречать его молча. Это будет невежливо и аполитично. Вот он и скажет: «Здравствуйте». И пригласит пообедать.

— Я думаю, — высказался Власюк, — обед надо рассматривать как дело политическое, без намеков на гастрономию. Поэтому просить товарища Хрящева пообедать надо не казенно, а по народному. Например, так: «Отведайте, дорогой Никифор Сергеевич, наши хлеб-соль». Или так: «Просим вас, дорогой Никифор Сергеевич, откушать дары нашего края»…

— Примем откушать, — утвердил Коржов. — И идем дальше.

— Затем, — продолжал импровизировать Власюк, — все проходят в зал, садятся за столы.

— Постой, туда соберутся люди на обычную жратву или на политическое мероприятие? — Коржов явно ревновал активность Власюка и решил его немного повозить носом по столу. — Пиши, — сказал он мне. — Никифор Сергеевич проходит в зал. Все встречают его бурными аплодисментами. Звучат возгласы: «Да здравствует наш дорогой Никифор Сергеевич!» Только после этого приглашенные могут проследовать к столам.

— Как будем рассаживать? — задал я вопрос, входя в роль придворного церемониймейстера.

— Что скажешь? — спросил Коржов Власюка. Сам он наверняка знал порядок усадки гостей по ранжиру в торжественных случаях, но решил, что все же лучше отдать инициативу другому, чтобы иметь возможность поправить его.

— Место товарища Хрящева, — сказал Власюк, — во главе стола. Слева садится Первый…

— Справа, — поправил Коржов. Он был явно доволен промахом Власюка. — Так будет уважительней. Слева посадим советскую власть. — И пояснил, будто мы без него не поняли. — Председателя облисполкома…

— Слово будет произноситься? — спросил я.

Коржов посмотрел на меня так, будто я только что рухнул с потолка.

— Что за вопрос? Обязательно. И не одно. Хотя мероприятие с виду гастрономическое, процесс утоления жажды вызовет необходимость слов. Когда в груди становится тесно от горячих чувств любви и благодарности партии, молчать люди не станут. Потому надо не только небольшую речь продумать, но и тосты, которые будут соответствовать духу и настроению. Да, и еще нужно подготовить Первому список всего, что он должен иметь при себе.

— Как это? — удивился я, должно быть, окончательно роняя себя в глазах Идеолога.

— А так. Например, очки. Конечно, он их носит с собой. Но вдруг забудет? Значит, про запас вторую пару кто-то должен иметь при себе. Без очков Первый и слова не скажет…

— Во даем, — съязвил я опрометчиво. — Без очков уже и говорить не решаемся.

— Не беспокойся, — зловеще усмехнулся Коржов. — Если что в нашем либретто окажется не так, Первый прочуханку нам всем устроит по всему словарю Даля с дополнительными выражениями. И без очков. Понял?

• Предыдущая
• 16/63
• Следующая