Чеченский разлом - Щелоков Александр Александрович - Страница 10
- Предыдущая
- 10/73
- Следующая
Журналист задумался, машинально тряхнул головой, сбрасывая со лба челку, налезавшую на глаза.
— Кто же за этим может стоять?
— Если учесть, что отлуп милиция получила быстрее, чем через час после начала расследования, просматривается мохнатая лапа какого-то крупного чина. И потом этот строгий приказ отпустить Исрапилова, хотя он был задержан с оружием и разрешением носить его, которое выдано министром шариатской безопасности Ичкерии. Все это по меньшей мере странно.
— Хорошо, я погляжу. Если покажется интересным…
— Вот и ладно. Если узнаешь, кто наложил вето — шепни. Я кое-что поищу для тебя…
Поздно вечером того же дня они встретились снова, но на другом месте.
— Мой генерал, — журналист всегда старался подчеркнуть, что беседует с человеком при погонах, — дело, которое вы копнули, и в самом деле странное. Насколько я сумел выяснить, утром прямо с места происшествия кто-то позвонил господину Резовскому. Тот среагировал мгновенно и выдал звонок кому-то из своих друзей в администрацию президента. Оттуда последовала команда милиции отойти в сторону. Теперь это расследование отобрали и у службы безопасности.
— Спасибо, старик, это кое-что проясняет.
— Что именно?
— Я выяснил, что погибший при взрыве подполковник Артемьев бывший сотрудник КГБ работал в частном охранном агентстве «Коралл».
— В сводке происшествий по городу об этом ни строчки. Больше того, утверждается, будто личность погибшего не установлена.
— Ты ждал иного? Знаешь, на чьи деньги создано и на кого работает «Коралл»?
— Если имеешь в виду Резовского, то знаю.
— Теперь давай думать. Пострадал кто-то из доверенных лиц магната. Он заинтересован в том, чтобы дело замяли. Исрапилова мне приказали выпустить. Почему? Я вижу чеченский след, но доказать пока ничего не могу.
Журналист задумался.
— Хорошо, я попытаюсь в этом разобраться. Если будет что-то интересное, то сообщу.
Интересное появилось на следующий день. При встрече, но уже в другом месте, журналист передал Ярощуку магнитофонную кассету.
— Послушай на досуге. Это копия перехвата телефонных переговоров Москвы с Грозным. Они кое-что тебе прояснят. Учти, из Москвы говорит Патриций, из Грозного — Мовлади Удугов, член правительства Ичкерии.
— Кто такой Патриций? — спросил Ярощук.
Журналист посмотрел на него с недоверием.
— Это Патрик Бадришвили. Неужели не знаете? Удивительно.
— Бадри? Знаю, но то что он ко всему Патриций, первый раз слышу.
Запись оказалась на удивление чистой. Голоса сохраняли свою индивидуальность, были легко узнаваемыми.
— Мовлади, э-э, в последнее время, э, ты так и норовишь взять меня за горло. Учти, в этом, э, нет смысла…
Ярощука уже с первых фраз стала раздражать манера говорить, которая была присуща московскому абоненту. Тот подбирал слова и выстраивал их в фразы замедленно, постоянно кряхтел, будто сидел с трубкой в руке на унитазе и боролся с одолевавшим его запором: после нескольких произнесенных слов мекал, экал и заикался. Позволить себе таким образом вести беседу по космической связи, где автоматика насчитывала абонентную плату в долларах за каждую секунду разговора мог только человек, не привыкший ограничивать свои расходы.
Тем не менее сам разговор для Ярощука представлял интерес и, сдерживая постоянно обуревавшее его раздражение, он продолжал слушать заикания москвича и энергичные выпады чеченца из Грозного.
— Бадри, я тебя не беру за горло. Я тебе напоминаю, что игра началась. И пришла пора делать ставки. Чтобы не опоздать к игровому столу. Ты должен знать, что игроков, желающих сорвать банк в этой игре достаточно. Наше казино пользуется вниманием зарубежных игроков.
— Мовлади, это похоже на шантаж. Ты начинаешь трясти яблоню, которая, э-э-э, едва-едва зацвела. Я говорю о другом. Да, вы начали игру. И когда обозначатся первые успехи, я их поддержу. Возьмите какой-то город. Буйнакск, Хасавюрт, я не знаю. Объявите столицей свободного государства. Тогда к вам весь мир будет относиться иначе. Это облегчит мне действия. Вот тогда я, э-э, вложу в это дело не двести, а пять раз по двести, э-э, ты понимаешь…
— Бадри, ты говоришь о плодах. Это правильно. Но хозяин должен поливать дерево, чтобы снять хороший урожай. Поливай и яблоки будут…
— Вопрос слишком сложный…
— Все равно его надо решать.
— Не по телефону. Я пришлю к вам Гоги Кудидзе. Поговорите и все решим. Это окончательно, Мовлади. Э-э, окончательно.
— Когда ждать Кудидзе?
— Не позднее, чем завтра.
Второй разговор был записан с несколько худшим качеством, но Ярощук уже без труда узнал говоривших.
— Слушай, Мовлади, давай рассуждать разумно. Я тебе не абрек из Урус-Мартана. При мне ты не должен кричать «Аллах акбар!»
— Я не кричу.
— Тогда прими серьезно, что я говорю. Зеленый цвет знамени, свою бороду и слова о джихаде на каждом шагу оставь для публики. Для меня сейчас главное — это большая труба. Ты понял?
— Всегда имею её в виду.
— Тогда вдумайся. Если не наложить руку на Дагестан, у России останется возможность протянуть новую трубу мимо Чечни и закрыть на старой линии задвижки. Это бы они уже давно сделали, если бы нашлись деньги. Значит, пока нет средств надо пользоваться моментом. Можете говорить о единоверии, о великой Кавказе, но если ты упустишь из виду Дагестан, цена всем вашим разговорам нулевая. Ты понимаешь?
— Без Дагестана и огород городить незачем, мы здесь все понимаем.
— Ну, не надо. Ты сейчас говоришь так, будто все в ваших силах. А это не так.
— В твоих силах тоже не все.
— Верно. Как ты сказал, в моих силах далеко не все. Но я и не делаю вид, что все обстоит иначе. Я исхожу из реальности и никогда, между прочим, не произношу лозунгов.
— Без лозунгов тоже нельзя. Национальная независимость — это вековая мечта нашего народа.
Удугов, явно привыкший к митинговой риторике, не мог принять предельно циничную точку зрения Бадришвили, который при определении сил своих противников исходил только из их финансовых возможностей.
— Опять ты за свое!
Бадришвили, судя по голосу, начинал злиться.
— Что дала Ичкерии независимость, если её не подкреплять большими денежными вливаниями? Жизнь чеченцев одним воровством людей не обеспечишь.
— Причем тут воровство?
Удугова упоминание о национальном чеченском промысле, связанном с похищением людей больно задело.
— При том, Мовлади, что именно это настраивает против вас весь мир, а вы продолжаете делать вид, будто ничего не замечаете. Даже Масхадов, хотя он и президент, ни разу не высказал своего отношения к похищению иностранцев. Это затрудняет общение с вами не только мне.
— Причем тут Масхадов?
— При том, дорогой. Ты, конечно, слыхал выражение: «местечковый еврей»? Так называли людей, делавших мелкие деньги, но веривших, что они занимаются серьезным бизнесом. Подобным образом ваш Масхадов — местечковый вайнах.
— Бадри, я могу обидеться.
— Попробуй.
Должно быть Бадришвили хорошо знал, что обидеть Удугова, критикуя или даже осмеивая Масхадова невозможно. При всей демонстрации их внешней лояльности друг другу Удугов не любил президента и давно уже примерялся к его креслу. Примерялся, хотя и понимал, что реальной возможности — ни путем выборов, ни путем переворота перейти в президентский кабинет у него нет шансов. Реальной властью в Чечне обладали те, кто возглавляли вооруженные формирования своих сторонников. Именно они и создавали политический климат в республике. Больше того, надеяться, что приход кого-то из конкурентов Масхадова на высший государственный пост не сметет Удугова с его стула было бы опрометчиво. У каждого волка свои волчата.
— Попробуй, но сперва подумай, я тебе хоть раз говорил неправду? Короче, не спеши изображать обиду. Иметь самолюбие хорошо, но бизнес с самолюбием не считается. Бизнес знает один критерий — выгоду. И от этого надо скакать. Давай честно. Ты веришь, что не наступит момент, когда тебе придется бежать с Кавказа?
- Предыдущая
- 10/73
- Следующая
