Террористы (Наёёмные убийцы) - Вале Пер - Страница 15
- Предыдущая
- 15/82
- Следующая
Мартин Бек не стал звонить. Шли дни, миновало больше недели после той чудесной ночи, и однажды в половине восьмого утра зазвонил телефон.
— Привет, — сказал голос Реи.
— Привет. Спасибо за прошлую встречу.
— Взаимно. Ты очень занят?
— Отнюдь.
— Как бы наша полиция не надорвалась. Когда вы, собственно, работаете?
— У нашей группы выдалась спокойная полоса. Но выйди в город и посмотри. Ты увидишь другую картину.
— Спасибо, я знаю, что творится на улицах.
Она помолчала, прокашлялась, потом продолжала:
— Не пора ли нам поговорить?
— Пожалуй.
— Ладно, я готова в любую минуту. Лучше дома у тебя.
— Потом пойдем куда-нибудь, поужинаем, — сказал Мартин Бек.
— Что ж… Можно. А в сабо пускают в кафе?
— Конечно.
— Значит, приду в семь. Думаю, наше совещание не затянется.
Разговор был важный для обоих, но, как и предсказывала Рея Нильсен, совещание не затянулось.
Да Мартин Бек и не ожидал долгого разговора. Он привык к тому, что они мыслят примерно одинаково, и не видел причин полагать, что на этот раз получилось иначе. Скорее всего, оба пришли к единому мнению по достаточно серьезному для них вопросу.
Рея явилась ровно в семь. Сбросила красные сабо и поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать его. Потом спросила:
— Почему ты не звонил? Мартин Бек промолчал.
— Потому что все обдумал, — заключила она, — и остался недоволен итогом?
— Примерно так.
— Примерно?
— Именно так.
— Решил, что мы не можем поселиться вместе, или жениться, или заводить еще детей, или затеять еще какую-нибудь ерунду. Потому что тогда все запутается и осложнится, и наши хорошие отношения окажутся под угрозой. Мы набьем оскомину и осточертеем друг другу.
— Да, — ответил он. — Наверно, ты права. Как бы мне ни хотелось поспорить.
Она поймала его взгляд своими пытливыми ярко-голубыми глазами:
— А тебе очень хочется поспорить?
— Очень. Но я воздержусь.
На мгновение она как будто растерялась. Подошла к окну, отодвинула занавеску и произнесла что-то так невнятно, что он не разобрал слов.
Подождала и, не оборачиваясь, громко сказала:
— Я говорю, что люблю тебя. Люблю и уверена, что это надолго.
Мартин Бек опешил. Потом подошел и обнял ее. Подняв голову от его груди, она добавила:
— Я хочу сказать, что делаю ставку на тебя, и так будет до тех пор, пока это взаимно. Ясно?
— Ясно, — ответил Мартин Бек. — Пошли теперь поужинаем?
Они отправились в дорогой ресторан, где красные сабо Реи были встречены презрительными взглядами. Вообще-то они редко ходили в рестораны, потому что готовить Рея любила и могла хоть кого поучить.
Потом они вернулись к нему, и она осталась у него на ночь, хотя днем они об этом и не думали.
С той поры прошло почти два года. Рея Нильсен множество раз навещала дом на Чёпмангатан, и, естественно, теперь квартира в какой-то мере носила отпечаток ее личности. Заметнее всего он был на кухне, которая стала просто неузнаваемой.
А над кроватью она зачем-то повесила плакат с портретом Мао Цзедуна. Мартин Бек никогда не говорил о политике, промолчал он и в этом случае.
Но Рея поддела его:
— Если кто-нибудь надумает делать репортаж «Дома у комиссара полиции», можешь снять его. Если испугаешься…
Мартин Бек не ответил, но при мысли о том, какой переполох это изображение вызвало бы в определенных кругах, решил нарочно не снимать плакат.
Когда они вечером 5 июня 1974 года вошли в квартиру Мартина Бека, Рея первым делом сбросила босоножки.
— Чертовы ремни трут, — посетовала она. — Ничего, скоро разносятся.
Разувшись, она облегченно вздохнула.
Всю дорогу домой Рея говорила почти без передышки. Ход судебного разбирательства, случайность приговора, небрежно проведенное полицейское дознание потрясли ее.
— Можно мне теперь слово вставить? — начал Мартин Бек.
— Конечно. Ты ведь знаешь, я слишком много болтаю. Но сам же уверял, что не считаешь это недостатком.
— Конечно. А теперь я и вовсе привык — даже начал считать словоохотливость достоинством, во всяком случае, если человеку есть что сказать.
— Словоохотливость — учтиво звучит, — рассмеялась она.
— Я заметил, что в одном из перерывов у тебя с Роксеном была весьма оживленная беседа, — продолжал Мартин Бек. — Меня даже заело любопытство: о чем это они говорят?
— Любопытство тоже положительное качество, — заметила Рея. — Ну, просто я обратила внимание на такие стороны дела, которых, как мне показалось, он не учел. Потом-то я убедилась, что он все учел. А еще…
— Да, что еще?
— Еще мы толковали с ним о том же, о чем говорили с тобой сейчас по пути сюда. Дескать, у нас самая дорогостоящая в мире полиция, и, несмотря на это, она проводит дознание так скверно, что заключение не годится для суда. В настоящем правовом государстве суд отверг бы такие материалы и заставил бы полицию их доработать.
— И что же сказал на это Рокотун?
— Сказал, что правовым государством у нас и не пахнет, а дорогостоящая полиция предназначена для охраны режима и определенных привилегированных классов и групп.
— Он мог бы добавить, что уровень преступности в нашей стране чрезвычайно высок.
— А вторая часть вопроса? Почему такой мощный полицейский аппарат не в силах провести обыкновенное дознание? Я и то справилась бы лучше. Ведь речь идет о судьбах, даже о жизни людей! Прошу ответить.
— Ресурсы полиции за последние десять лет возросли неимоверно, это точно. Но изрядную часть этих ресурсов держат в запасе для особых задач. Каких именно, даже не знаю.
— Твой ответ совпадает с тем, что сказал Роксен. Мартин Бек промолчал.
— Но ты сегодня сделал доброе дело, — продолжала Рея. — Много ли сотрудников полиции согласились бы отвечать на такие вопросы?
Мартин Бек по-прежнему молчал.
— Ни один, — сказала Рея. — А твои ответы изменили весь ход дела. Я это сразу почувствовала. Будь у меня время, я бы чаще ходила в суд. Это полезно: обостряет восприимчивость. Там сразу улавливаешь, как люди реагируют и меняют свою точку зрения.
С чем, с чем, а с восприимчивостью у Реи Нильсен было все в порядке, но Мартин Бек не стал этого подчеркивать. Она поглядела на свои ноги:
— Красивые босоножки, но до чего же трут, черт возьми. Какое счастье их сбросить.
— Сбрасывай остальное, если есть желание, — сказал Мартин Бек.
Он достаточно долго знал эту женщину, чтобы предвидеть, что будет дальше.
Либо она сразу последует его совету, либо переведет разговор на что-нибудь другое.
Рея поглядела на него. Он подумал, что иногда глаза ее словно светятся. Она открыла рот, как бы собираясь что-то сказать, но тут же закрыла его.
Вместо этого она живо сняла рубашку и джинсы, и не успел Мартин Бек расстегнуть пиджак, как одежда Реи уже лежала на полу, а сама она — на кровати.
— Черт, как ты медленно раздеваешься, — сказала она и прыснула.
К ней вдруг вернулось хорошее настроение. Это выразилось и в том, как она его обнимала. Они одновременно испытали острое наслаждение и решили, что на сегодня хватит.
Порывшись в шкафу, Рея Нильсен достала длинную лиловую кофту, которую особенно любила и которой дорожила не меньше, чем своей самостоятельностью.
Одеваясь, она заговорила о еде.
— Горячий бутерброд, или три, или пять, что ты на это скажешь? Я накупила всякой вкуснятины, ветчину и паштет, какого ты в жизни не пробовал.
— Верю, верю, — отозвался Мартин Бек.
Он стоял у окна, слушая волчий вой полицейских машин, который доходил даже до его квартиры на тихой улице.
— Через пять минут будет готово, — сказала Рея.
— Верю.
Так было каждый раз, у нее тотчас развивался страшный аппетит, она была способна голая бежать на кухню и приниматься за стряпню. И непременно подавай ей горячее.
Мартин Бек не знал таких проблем, скорее, наоборот. Правда, расставшись с женой, он перестал жаловаться на пищеварение — то ли она скверно готовила, то ли тут играли роль психосоматические причины. Но и теперь, особенно когда Мартин Бек был загружен работой или рядом не было Реи, он вполне мог удовлетворить свою потребность в калориях парой вчерашних бутербродов с сыром и стаканом-другим гомогенизированного молока.
- Предыдущая
- 15/82
- Следующая