Полиция, полиция, картофельное пюре! - Вале Пер - Страница 8
- Предыдущая
- 8/39
- Следующая
— Пытается найти человека, который сидел через несколько столиков от компании Пальмгрена. Его зовут Эдвардссон, он работает корректором в газете «Арбетет». Во вторник он был слишком пьян, и допрос не имел смысла, а вчера мы не могли его найти. Лежал, наверное, дома с похмелья и не хотел открывать дверь.
— Если уж он был пьян, когда стреляли в Пальмгрена, то от него мало толку как от свидетеля. А когда будем допрашивать жену Пальмгрена?
Монссон отхлебнул из стакана и вытер рот тыльной стороной ладони.
— Надеюсь, сегодня. Или завтра. Ты хочешь этим заняться?
— Пожалуй, лучше поговорить с ней тебе самому. Ты, наверное, знаешь о Пальмгрене больше, чем я.
— Не думаю, — вздохнул Монссон. — Ну ладно, ведь решаешь здесь ты. Можешь поговорить с Эдвардссоном, если только Скакке его разыщет. У меня такое чувство, что пока он у нас самый важный свидетель, несмотря ни на что. Кстати, хочешь пива? Правда, оно совсем теплое.
Мартин Бек отрицательно покачал головой. Пить хотелось ужасно, но теплое пиво его не привлекало.
— Давай лучше поднимемся в буфет и выпьем минеральной воды, — сказал он.
Они выпили бутылку воды у стойки, не садясь, и вернулись в кабинет Монссона. На стуле для посетителей сидел Бенни Скакке и листал свою записную книжку. Он быстро встал, когда они вошли, и Мартин Бек пожал ему руку.
— Ну как? Поймал Эдвардссона? — спросил он.
— Да, сейчас он в газете, но часа в три будет дома, — ответил Скакке. Заглянув в свои записи, он добавил: — Камрергатан, два.
— Позвони и скажи, что я буду у него в три часа, — сказал Бек.
Дом на Камрергатан был, очевидно, заселен первым из строившихся здесь домов. На другой стороне улицы горбатились приземистые старые здания, которым скоро предстояло пасть жертвой зубастых экскаваторов и освободить место для новых больших доходных домов.
Эдвардссон жил на самом верхнем этаже и сразу же после звонка Мартина Бека отворил дверь. Это был человек лет пятидесяти, с умным лицом, украшенным крупным носом. По обеим сторонам рта залегли глубокие морщины. Прищурившись, он посмотрел на Мартина Бека:
— Комиссар Бек? Входите.
Он прошел в комнату, очень скромно обставленную. Вдоль стен тянулись книжные полки, на письменном столе у окна стояла пишущая машинка с заправленным в нее и наполовину уже заполненным листом бумаги.
Эдвардссон снял кипу газет с единственного в комнате кресла.
— Садитесь, я принесу что-нибудь выпить. У меня в холодильнике есть пиво.
— Пусть будет пиво, — сказал Мартин Бек.
Эдвардссон сходил на кухню и вернулся с двумя бутылками пива и стаканами.
— «Бекс Бир». Пиво Бека, — сказал он. — Нам в самый раз.
Разлив пиво по стаканам, он уселся на диван, закинув руку на спинку.
Мартин Бек сделал большой глоток. Пиво было холодное, в жару такое только и пить. Потом сказал:
— Ну, вы ведь знаете, по какому делу я пришел?
Эдвардссон кивнул, закуривая сигарету.
— Да, Пальмгрен. Не могу сказать, что я горько оплакиваю эту потерю.
— Вы его знали?
— Лично? Вовсе нет. Но так или иначе мне все время приходилось наталкиваться на это имя. На меня Пальмгрен производил очень тяжелое, неприятное впечатление. Впрочем, я никогда не терпел людей его толка.
— Что значит — «его толка»?
— Людей, для которых деньги — все, и которые не брезгуют никакими средствами, чтобы их добыть.
— Я с удовольствием выслушаю ваше мнение о Пальмгрене потом, если вы захотите, конечно, но пока меня интересует другое. Вы видели человека, который в него стрелял?
Эдвардссон провел рукой по волосам, в которых уже пробивалась проседь.
— Боюсь, что тут я вам помочь не сумею. Я сидел, читал и, собственно, среагировал на все это только тогда, когда тот человек уже вылезал из окна. Меня интересовал в первую очередь Пальмгрен, а стрелявшего я видел лишь мельком. Он очень быстро исчез, и, когда я опомнился и подбежал к окну, его уже не было видно.
Мартин Бек достал из кармана мятую пачку «Флориды» и закурил.
— Вы совсем не помните, как он выглядел?
— Вспоминаю, что одежда была темной, костюм или пиджак и брюки, и что он не молод. Но это только мимолетное впечатление, ему может быть лет тридцать, сорок, ну пятьдесят, но никак не больше и не меньше этих пределов.
— А эта пальмгреновская компания уже сидела за столом, когда вы пришли?
— Нет, — сказал Эдвардссон. — Как раз наоборот. Когда они явились, я уже поел и выпил виски. Я ведь без семьи и иногда люблю пойти в какой-нибудь кабак и спокойно посидеть там за книгой. Бывает, что я засиживаюсь довольно долго. — Он помолчал и добавил: — Хотя это и чертовски дорого, конечно.
— Узнали ли вы кого-нибудь, кроме Пальмгрена, в этой компании?
— Его жену и того молодого человека, который считается… то есть считался его правой рукой. Остальных не знаю, но мне показалось, что они все служащие концерна. Двое из них говорили по-датски.
Эдвардссон достал из кармана брюк носовой платок и вытер пот со лба. На нем была белая рубашка, галстук, светлые териленовые брюки и темные ботинки. Рубашка намокла от пота. Мартин Бек чувствовал, что его рубашка тоже стала влажной и прилипает к телу.
— Может быть, вы случайно слышали, о чем шла речь за столом? — спросил он.
— Честно говоря, да. Я по природе любопытен и люблю изучать людей, поэтому я сидел и почти что подслушивал. Пальмгрен и датчанин говорили о делах, и я не понял, о чем шла речь, но они несколько раз упомянули Родезию. Этого Пальмгрена просто распирали всякие планы и идеи, он сам сказал за столом об этом. Потом много говорили о разных темных аферах. Женщины болтали о том, о чем обычно болтают женщины такого рода. Тряпки, поездки, общие знакомые, приемы и прочее. Фру Пальмгрен и самая молодая из дам говорили о какой-то женщине, сделавшей операцию грудей, которые были плоскими, а после этого стали упругими, как теннисные мячи, и чуть ли не упирались в подбородок. Потом Шарлотта Пальмгрен рассказала о приеме в Нью-Йорке, на котором был Фрэнк Синатра и кто-то по прозвищу Бутерброд всю ночь поил компанию шампанским. И остальное было не лучше. Что в «Твильфите» есть шикарные бюстгальтеры по семьдесят пять крон за штуку. Что летом жарко носить парик и приходится укладывать волосы каждый день.
Мартин Бек подумал, что Эдвардссон в тот вечер мало что прочел в своей книге.
— Ну а другие мужчины? Тоже говорили о делах?
— Не так много. Создавалось впечатление, что перед этим ужином у них было деловое заседание: четвертый из них, то есть не датчанин и не тот, что моложе всех, говорил о чем-то в этом роде. Нет, их разговор касался уж никак не высоких тем. Они, к примеру, долго болтали о галстуке, который надел Пальмгрен и которого я не видел, потому, что Пальмгрен сидел спиной ко мне. Галстук был, наверное, какой-то особенный, потому что все им восхищались, а Пальмгрен сказал, что купил его на Елисейских полях в Париже за девяносто пять франков. А этот четвертый говорил, что мучается и не спит по ночам из-за очень серьезной проблемы: его дочь спуталась с негром. Пальмгрен предложил отправить ее в Швейцарию, где вряд ли есть негры.
Эдвардссон встал, отнес пустые бутылки на кухню и принес две полные. Они запотели и выглядели весьма привлекательно.
— Да, — сказал Эдвардссон, — вот в общем-то и все, что я помню из застольного разговора. Мало что дает, а?
— Немного, — честно признался Мартин Бек. — А что вы знаете о Пальмгрене?
— Тоже мало. Он жил в одной из самых роскошных вилл, знаете — эти старинные, принадлежавшие аристократам, в пригороде. Он заколачивал массу денег, да и тратил массу, в частности, на свою жену и этот старый дом. — Эдвардссон с минуту молчал, потом сам задал вопрос: — А вы что знаете о Пальмгрене?
— Не намного больше.
— Спаси нас Бог, если уж полиция знает столько же, сколько мы, о таких, как Пальмгрен, — вздохнул Эдвардссон и глотнул пива.
— А что, в момент выстрела Пальмгрен, кажется, речь произносил, да?
- Предыдущая
- 8/39
- Следующая