Оракул - Шведов Сергей Владимирович - Страница 35

• Предыдущая
• 35/88
• Следующая

– В Санкт-Петербурге скоро следует ожидать больших событий, – завел разговор на политическую тему Калиостро. – Ваше сиятельство не собирается покинуть глухой край, чтобы в них поучаствовать?

– Возвращение в столицу мне запрещено императором, – холодно бросил Глинский. – У меня нет ни малейшего желания болтаться на дыбе или отдать богу душу. Впрочем, мое затворничество продлится недолго. Вас же, господа, я не задерживаю. Хотя поручику Друбичу следует соблюдать осторожность. Мне бы не хотелось потерять зятя еще до венчания. А обряд бракосочетания мы проведем в Санкт-Петербурге, сразу после того, как нынешний кризис будет благополучно разрешен. Вы понимаете, о чем я говорю, Друбич?

– Понимаю, – охотно подтвердил Ярослав.

– Ее величество обещала позаботиться о вашей карьере, но для этого ей нужно стать полновластной хозяйкой в Российской империи. В ваших интересах, Друбич, поспособствовать ей в этом.

Катюша ласково улыбнулась своему будущему мужу и нынешнему любовнику, поощряя его тем самым на великие деяния. Ибо спихнуть императора с трона было делом, конечно, нешуточным. Сколь Ярослав помнил историю, незадачливый император скончался не столько от желудочных колик, сколько от неразумного усердия своих врачевателей, вздумавших лечить хворь массивными бронзовыми канделябрами. Присутствовал ли среди светил медицины, собравшихся на консилиум вокруг больного, поручик Друбич, он не знал. Но не исключено, что присутствовал и даже приложил руку, вооруженную тяжелым предметом, к венценосной голове.

– Вы не подскажете нам, ваше сиятельство, где остановилась императрица? – спросил Аполлон. – Люди мы в ваших краях пришлые, и, боюсь, заблудимся в незнакомом месте.

– Здесь недалеко, верст пятьдесят от силы. Дорога вас сама приведет. Но поторопитесь, господа, императрица собирается в столицу уже сегодня. Поедет она на перекладных. Так что нагнать ее в пути вам вряд ли удастся.

Прощание с Катюшей было коротким, но трогательным. Ярослав обещал непременно вернуться и уж, конечно, собирался сдержать данное девушке слово. Ходулина-то в любом случае придется отсюда вытаскивать. Да и Катюша Кузнецову теперь не чужая, хотя о характере их будущих отношений он наперед не загадывал. У него не было сомнений, что Катюша любит поручика Друбича, но далеко не факт, что ей придется по сердцу Ярослав Кузнецов.

Кравчинский во дворе уже заводил свою карету, в смысле «Ладу». Графская челядь с любопытством наблюдала за манипуляциями заезжего мага. Карета, однако, не просто завелась, а даже тронулась с места под удивленные возгласы дворни. Одетый в черный кафтан, сшитый по моде восемнадцатого века, Калиостро выглядел за рулем машины, сварганенной в годы развитого социализма, очень живописно. Кузнецов это оценил и, садясь на переднее сиденье «Лады», сделал приятелю комплимент. С некоторым удивлением детектив обнаружил на заднем сиденье машины Целый арсенал пистолетов.

– В кого это ты собрался стрелять? – поинтересовался он у Аполлона.

– Стрелять будешь ты, – поправил его поэт, – а я при тебе стану заряжающим. Я тут проконсультировался у знающих людей и овладел технологией этого дела в совершенстве. Не бойся, Ярила, прорвемся, у нас пороха и пуль на целую дивизию хватит.

Кузнецов инициативу Кравчинского одобрил, тем более что барабан револьвера, подаренного ему фон Дорном, был пуст. Ярослав собрался было выбросить ненужную игрушку в окно, но потом передумал. Если удастся выбраться из этой западни, то следует, наверное, отправить револьвер на экспертизу и выяснить, чем же он отличается от настоящего.

– Заедем к Ефросинье, – предложил вдруг Аполлон, – надо попрощаться.

Ярослав не возражал. Крюк был невелик, и мчались они не на лихих конях, отбивая задницы о жесткие седла, а на старушке «Ладе», с ее мягкими и комфортными сиденьями. Аполлон, надо отдать ему должное, нашел дорогу без труда, и уже через десять минут подруливал к избушке на курьих ножках. Но на призывный сигнал «Лады» никто на крыльцо не вышел. Кравчинскому пришлось вылезать из машины и топать ножками на свидание к ведьме. Чем уж так приглянулась ходулинская тетка городскому поэту, Ярослав не знал. Хотя справедливости ради надо заметить, что Ефросинья была редкостной красавицей. Прямо богиня Венера, а не женщина. Ведьма к тому же. Ну как при таких ценных качествах не понравиться романтически настроенному Аполлону.

Кравчинский выскочил из избушки буквально через пять секунд с лицом, перекошенным от ужаса. Ярослав, прихватив с заднего сиденья допотопный пистолет и придерживая шпагу, бросился товарищу на помощь.

– Ее убили! – сумел только вымолвить побелевшими губами поэт.

Ярослав, не раздумывая, толкнул хлипкую, пробитую пулей дверь. Ефросинья лежала на лавке, сжав в предсмертной судороге кулачки. Выпущенная в нее пуля оставила след под левой грудью. Рана была смертельной, хотя крови вытекло немного. Тело Ефросиньи было еще теплым. Это и вселило в Ярослава надежду.

– Не пугайся, – сказал он Кравчинскому, выходя на крыльцо. – Это не Ефросинья, а совсем другая женщина, убитая почти восемьдесят лет назад. Возможно, она принадлежала к ходулинскому семейству, возможно, нет, но в любом случае имела отношение к роду Глинских. Я могу назвать тебе имя человека, застрелившего ее.

– Фон Дорн, – догадался сообразительный Аполлоша.

– Именно, – кивнул Ярослав. – Он убил ее из-за диадемы. Черт, как я сразу не догадался. Он ведь выслеживал нас. Думаю, что это он натравил на нас этих несчастных печенегов, чтобы отвлечь наше внимание и проникнуть в храм Йо.

– Точно, – согласился успокоившийся Аполлон. – Я ведь тебе говорил, что видел там, на поляне, какого-то типа.

История, что ни говори, становилась чем дальше, тем интереснее. Фон Дорн не просто захватил диадему, он раскрыл тайну, с ней связанную, и даже заглянул в собственное будущее. То есть он узнал, что нужно делать, чтобы благополучно выбраться из ловушки. У Ярослава, между прочим, тоже имелась такая возможность, но он ее упустил. Зато детектив теперь догадывался, что сделал тогда в далеком двадцать седьмом году Терентий Филиппович Доренко. Он убил не только Ефросинью, он убил и своего однополчанина поручика Друбича и, вероятно, молодого графа Глинского. Только так можно было остановить заигравшийся компьютер. Исчезли главные фигуранты разворачивающегося действа, и продолжение спектакля становилось бесполезным. До поры. До той поры, пока не подрастут новые актеры для уже написанных ролей. Главным отличием спектакля двадцать седьмого года было то, что и фон Дорн, и Друбич, и Глинский существовали в действительности. И стрелял фон Дорн из вполне реального револьвера и потому убил своих оппонентов на самом деле. А потом объявил их диверсантами, шпионами и врагами трудового народа. Дело списали в архив, а старшего оперуполномоченного Терентия Филипповича Доренко наградили именным оружием. Во всяком случае, так вполне могло быть, но, возможно, детектив в своих предположениях ошибался.

• Предыдущая
• 35/88
• Следующая