Черный буран - Щукин Михаил Николаевич - Страница 34

• Предыдущая
• 34/76
• Следующая

Тоня слышала, как Семирадов пытается прикурить и ломает спички. Она хотела встать и прикрыть дверь: все-таки неприлично было подслушивать чужой разговор, — но неизвестная сила удерживала ее на месте, и она, широко раскрыв глаза в темноту, слушала возбужденный, быстрый голос Семирадова:

— Как ты помнишь, был у нас такой министр финансов — Сергей Юльевич Витте. Благодаря ему, при поддержке покойного императора Александра Третьего, была проведена денежная реформа. Но Витте на этом не успокоился, он задался целью — ввести в России металлическое золотое обращение, иными словами — дать жизнь золотому червонцу…

— Если ты собрался читать мне лекцию о финансах, то я усну, не сходя с места, — перебил его Григоров и засмеялся.

— Не уснешь. Я, по возможности, кратко. Многие сопротивлялись этому новшеству Витте, против был даже Государственный Совет. Но новый император, наш Николай Второй, решение принял. Металлическое обращение денег было введено. И только благодаря этому шагу после японской войны мы не свалились в финансовую яму. Золотой червонец выручил! Все это понимали, и никто уже не спорил.

— И я не спорю, только спать хочу.

— Сейчас тебе не до сна будет. Сразу после японской войны в строжайшем секрете был разработан кризисный план «Сполох». План этот осуществлялся Генеральным штабом. Даже Министерство внутренних дел не было посвящено в тайное решение. В Сибирь и на Дальний Восток отправились больше десяти экспедиций, которые работали несколько лет. Но каждая экспедиция действовала не больше одного полевого сезона. Вся документация у них изымалась, люди распускались, а на их место в следующем сезоне приходили другие. Таким образом, общую картину видели и знали только считанные единицы. Я поначалу тоже не имел представления обо всем плане «Сполох». Выполнял отдельные задания, которые поручали, докладывал об исполнении и лишь смутно-смутно догадывался, что делаю лишь частичку какой-то большой и очень секретной работы. Между тем посланными экспедициями было открыто несколько крупнейших месторождений с так называемым «верховым» золотом, которое можно добыть за очень короткое время. Иначе говоря — снять сливки. Все эти месторождения, как правило, располагаются в верховьях или в низовьях рек, чтобы можно было добраться водным путем. И вот по воде были доставлены к этим месторождениям механизмы, продукты и прочее, что необходимо для работы на один-два сезона. И снова — практически никто не знал: зачем везут и для чего это предназначено. В итоге — к началу этой войны пять месторождений готовы были к использованию, и все необходимое там имелось. Нужен был только сигнал. И за самый короткий срок золотой запас страны увеличивался в очень больших размерах. Вдумайся. Но сигнала так и не прозвучало. «Сполох» не вспыхнул. Почему? Это мне неведомо. Могу лишь предположить, что имелись какие-то более дальние, стратегические задачи, а может быть, план «Сполох» оставался на самый крайний случай, на черный день, когда все ресурсы и резервы будут исчерпаны. Впрочем, гадать не берусь. И вот черный день настал, но план осуществлять, как ты сам понимаешь, сегодня некому.

— Ты что, предлагаешь мне заняться добычей золота? Или я что-то не понимаю? — Григоров снова хохотнул.

— Все ты понимаешь, дружище, только по вредной своей привычке, она у тебя с детства, ничему не веришь, пока своими руками не потрогаешь. Подожди. Я сейчас…

Слышно было, что Семирадов вышел из гостиной, но скоро вернулся, и на столе зашуршала бумага.

— Вот видишь? Читай.

Григоров негромко и медленно, чуть ли не по слогам, начал читать:

— Мы, Божьей Милостью… — и воскликнул: — Это же подпись Государя!

— Да, подпись Государя. Прошу садиться, господин полковник. И внимательно слушайте меня дальше. Во все детали и подробности плана «Сполох» были посвящены кроме Государя лишь несколько человек. Двое из них — генерал Челышев и генерал Абросимов. Неделю назад Челышев был арестован, а меня вызвал Абросимов, рассказал, что я тебе сейчас изложил, вручил ключ от секретной комнаты и назвал шифр сейфа. Отдал приказ — вывезти и спасти документы любой ценой. Сам он в последнее время очень сильно страдал астмой и понимал, что сделать ничего не сможет. И еще боялся, что Челышев в обмен на жизнь может рассказать о плане «Сполох». Всякое сейчас случается, люди есть люди… За три дня все документы я вывез. Доложил Абросимову. А вот теперь, сказал он мне, вывозите их из Петрограда и прячьте как можно надежней. Едва я вышел из кабинета, едва только успел закрыть за собой дверь — выстрел. Абросимов покончил с собой. Никакой записки не оставил. Теперь понимаешь, с какой поклажей и с какой тайной я оказался. Мне нужен помощник — одному не справиться, а довериться случайному человеку я не могу: теперь, к сожалению, многие позабыли о чести и о долге. Что ответишь, господин полковник?

— Что я могу сказать… Помощник у тебя есть. Только я одного не пойму: куда мы кинемся с этим добром? Кстати, какие там документы?

— Карты, топографические съемки, описание маршрутов, результаты геологической разведки и так далее и тому подобное. Имея все это на руках, даже самый тупой извозчик, умеющий лишь читать, сможет разобраться — какое богатство в этих бумагах.

— Ясно. Понимаю, что баулы надо надежно укрыть. Но где?

— Как можно ближе к месту предназначения. В Сибири.

— Далековато…

— А у нас в России, дружище, близко ничего нету. Всё далеко. Даже счастье.

Тоня, продолжая смотреть в темноту широко раскрытыми глазами, поеживалась под одеялом от услышанного, прекрасно понимая, что она совершенно случайно оказалась свидетельницей тайного разговора, который никак не был предназначен для ее ушей. Ругала себя, что не насмелилась сразу встать и закрыть дверь, но теперь уже было поздно, и она решила забыть обо всем, что нечаянно услышала. Забыть и всё. Приснилось ей, приснилось.

Утром, наскоро попив чаю, они отправились с Григоровым в госпиталь, и Тоня в ожидании скорой встречи с Василием забыла, что ей довелось узнать прошедшей ночью. Она улыбалась, оглядываясь по сторонам, и город не казался уже таким страшным и угрюмым, как накануне. Свежий ветерок шевелил старенькую косынку с красным крестом, будто ласково игрался с ней, копыта лошадки звонко цокали по мостовой, а Григоров, одетый в штатское пальто и широкополую шляпу, представлялся почему-то милым и смешным.

В прекрасном настроении поднялась Тоня следом за своим спутником на высокое крыльцо госпиталя, прошла через высокие двери в просторный вестибюль, где сразу же уловила знакомый запах — старых бинтов, карболки и лекарств. Она даже задохнулась от него. А выдохнула только вместе с горьким всхлипом.

Всех ходячих раненых и контуженных, как оказалось, выпихнули из госпиталя еще пять дней назад. Остались только самые тяжелые. И никакого рядового Конева Василия Ивановича среди них нет.

— Дома теперь ищи его, голубушка, посочувствовал ей одноногий инвалид, громко стучавший деревяшкой по паркету и волочивший за собой мешок с грязными бинтами. — Кто до соплей навоевался — все домой подались!

Григоров, осторожно придерживая Тоню за локоть, вывел ее на крыльцо, усадил в коляску и тоже попытался успокоить:

— Антонина Сергеевна, не отчаивайтесь, я рядом буду.

Не слыша его, Тоня тихо плакала, закрывая лицо крепко сомкнутыми ладонями.

Ветер весело шевелил ее косынку.

Снежная и морозная зима успела установиться в Новониколаевске, когда Василий и Афанасий Сидоркин с великими трудами, в постоянной давке и тесноте, все-таки до него добрались. Наконец-то!

На вокзале — серым-серо от солдатских шинелей. Слоями плавал махорочный дым, под ногами, при каждом шаге, трещала семенная шелуха, и висел, не прерываясь, сплошной гул, сотканный из хохота, безоглядной матерщины и криков — спокойно здесь никто не разговаривал. В иных местах пьяными голосами пытались петь песни, но так орали, что невозможно было разобрать — о чем столь усердно базлают мужики.

• Предыдущая
• 34/76
• Следующая