ID - Щаранский Натан Борисович - Страница 9

Я слушал их и думал: Галилей был одним из величайших умов человечества, и даже на смертном одре он, демонстрируя свою верность науке, прошептал бессмертные слова: «А все-таки она вертится!» И тем не менее через четыреста лет современная инквизиция, КГБ, использует его против меня. Это могло произойти только потому, что Галилей не смог побороть страх смерти. Те открытия, которые он сделал впоследствии благодаря капитуляции перед инквизицией, невероятно раздвинули границы знаний – и все же, несмотря на это, его моральный провал вечен, и через четыреста лет он стоит по ту сторону баррикады, на стороне моих следователей, помогая им укреплять и расширять империю зла. Человек, посвятивший свою жизнь раскрытию вечных истин, сейчас используется как оружие для поддержания мира лжи.

Если я поддамся на этот довод, думал я, если пойду на сотрудничество с современной инквизицией – не стану ли и я пособником мира лжи, не стану ли и я одним из примеров морального поражения, которое будет использовано против других? Не превратится ли и моя история из истории силы, убежденности и мужества в историю слабости, предательства и трусости?

Галилей изобрел закон притяжения физических тел, но в тюрьме я начал верить в то, что существует не только физическое, но и душевное притяжение, притяжение человеческих душ. Души всех когда-либо живших людей взаимодействуют во времени и пространстве, решения, которые мы принимаем в трудный час, принципы, которых мы придерживаемся или которым мы изменяем в решающие моменты нашей жизни, оказывают влияние не только на нашу судьбу, но и на судьбы всех последующих поколений. Точно так же, как душа Сократа возродилась через тысячу лет для того, чтобы поддержать меня, точно так же, как Антигона через века обращалась ко мне со словами мужества и ободрения, точно так же дух Галилея был вызван моими гонителями для того, чтобы подорвать мои силы и дух.

Бросив человека в застенок, полностью отрезав его от внешнего мира, КГБ старался внушить своей жертве чувство бессилия и одиночества. Но это не так – никогда, даже в одиночном карцере, мы не одиноки. Мы – еще одно звено в цепи тех, кто стоит перед выбором между светом и тьмой, добром и злом. Мы опираемся на их пример, и в то же время мы сами являемся примером для будущих поколений. Оставаясь верными своим принципам, не поддаваясь страху, мы укрепляем в этом мире надежду и веру. Предавая наши идеалы, мы предаем не только себя, но и всех тех, кто своим бесстрашием служил нам примером.

Вера, идеалы, принципы, чувство причастности к чему-то большему, чем ты сам, – то есть все то, что мы называем identity, – делают жизнь человека осмысленной и содержательной, они заново связывают «разорванную связь времен». Чувствуя себя звеном бесконечной цепи, начинающейся в далеком прошлом и уходящей в далекое будущее, мы обнаруживаем в себе силы, о которых и не подозревали. Именно они позволяют нам преодолеть страх смерти, преодолеть свою конечность, сохранить верность своим идеалам и, как я говорил в своей молитве, пройти по жизни достойно и честно.

Точно так же как в Лефортово я искал союзников в книгах и истории, в лагере я искал и находил реальных соратников в той борьбе, которую мы вели. Не все они были в одинаковой степени надежны. Как правило, люди, на которых можно было положиться, черпали свои силы в принципах и вере, которыми они не готовы были поступиться, в том, что я называл «страхом Божьим». Именно они в первую очередь становились твоими соратниками по сопротивлению, именно они были людьми, на которых ты мог опереться в своей собственной борьбе, теми, кто не поддастся КГБ и не станет сотрудничать с ним.

КГБ делал все от него зависящее, чтобы создать среди зэков атмосферу недоверия и подозрительности. Разделять и изолировать – таков был основной принцип всех их методов. Ничего особенно нового в этом не было: советская охранка применяла здесь ту же тактику, которую режим всегда использовал по отношению ко всем советским гражданам. Для поддержания собственной власти и создания атмосферы страха, для того, чтобы поставить человека в условия тотальной зависимости, необходимо было разрушить все личностные, общественные, национальные, семейные и религиозные связи. Другими словами, нужно было разрушить систему ценностей человека, его identity. Допускались только отношения, находившиеся под полным контролем государства, – все остальные были объявлены подозрительными и опасными, поскольку могли стать базой для сопротивления. Режим ставил своей целью отрезать человека от любой возможной привязанности, оставить его одиноким и беспомощным перед огромной государственной машиной для того, чтобы полностью контролировать и свободно манипулировать им.

Религиозные общины считались особенно опасными именно потому, что они наиболее тесным образом связывают людей: у членов таких общин, объединенных единой религиозной верой, развивается сильное чувство взаимной ответственности. Власти не обходили своим вниманием и национальные и этнические ассоциации, и даже члены невинной студенческой группы «Братство нищих сибаритов» – студентов Московского университета, которые вместе встречались, вместе пили и устраивали невинные розыгрыши, были во времена Сталина осуждены на десять лет.

Во время допросов КГБ искал способ усилить сомнения подследственного и ослабить его связи с теми, с кем он когда-то был близок или работал. В моем случае следователи пытались убедить меня, что большинство моих друзей арестовано, что те, кто не был арестован, активно сотрудничали с КГБ, что диссидентское движение разгромлено и что еврейские лидеры за границей боятся даже упоминать мое имя, чтобы не быть заподозренными в связях со шпионом. Логика всех этих действий КГБ была простой: чем больше зэк чувствует себя отрезанным от мира, изолированным, тем больше шансов на то, что он согласится на сотрудничество. Нужно было приложить немало сил и изобретательности для того, чтобы обнаружить бреши в той стене дезинформации и лжи, которую КГБ построил вокруг меня. Так я узнал об организованной Авиталь и тысячами ее сторонников кампании по моему освобождению, так я строил свою собственную армию литературных и исторических соратников. Но все это, в конце концов, был мир моего воображения: в реальности тюремной жизни ты очень быстро обнаруживаешь, что по-настоящему положиться можно не просто на тех, кто разделяют твои взгляды и убеждения, а на тех, кто сильны и бескомпромиссны в своих собственных, даже отличных от твоих взглядах и убеждениях, – то есть на людей с сильной самоидентификацией. Эти люди, будь то монархисты, пятидесятники или украинские националисты, могут по своим убеждениям кардинально отличаться от тебя – но важно не это: важно, что у них была своя собственная территория, которой они не готовы были поступиться и над которой у КГБ не было власти. Именно поэтому они не были стукачами или провокаторами, именно поэтому можно было делиться с ними информацией, планировать акции протеста и строить стратегию сопротивления: физический страх был не властен над ними, поскольку каждый из них обладал сильной identity, для каждого из них его вера, принципы, идеалы были намного важнее физического выживания.

Чтобы свести к минимуму любую связь между сидельцами, тюремная система включала в себя как пристальное и тщательное наблюдение за ними, так и строгие наказания. Контакты между камерами были запрещены, так же как и коллективные письма или выступления в защиту других заключенных. Тщательные меры предосторожности применялись для того, чтобы политические заключенные не увидели, не дай Бог, друг друга во время передвижения по тюрьме. Мы нарушали эти правила самыми различными способами: вычерпывали воду из туалета и переговаривались через унитаз, перестукивались с помощью азбуки Морзе, перекидывали записки во двор или прятали их в душевых, а в чрезвычайных случаях даже перекрикивались через камеры, несмотря на то что за это грозило неминуемое наказание. Таким образом, мы могли координировать наши протесты и бороться с нарушениями наших и без того весьма скудных прав. Если заключенного избивали, мы отказывались выходить на работу или объявляли голодовку. Несмотря на барьеры, которые ставил между нами КГБ, несмотря на его провокации, зэки с самыми различными верованиями, убеждениями, подходами к жизни, то есть зэки с самыми различными идентичностями становились надежными союзниками, поддерживая друг друга в противостоянии общему врагу.