ID - Щаранский Натан Борисович - Страница 1

Вся моя взрослая жизнь делится на три почти равные части. Сначала я был обычным советским гражданином, «честным двоемыслящим», который пытался приспособиться и преуспеть в условиях тоталитарного режима. Затем я стал диссидентом, а впоследствии и политзаключенным. И наконец, с 1986 года я активно участвую в общественной и политической жизни Израиля, включая почти десять лет в качестве депутата кнесета и министра в составе четырех израильских правительств.

Хотя сам я никогда не считал себя писателем, это уже моя третья книга. Я сажусь писать, когда чувствую, что мой опыт может помочь общему делу, может помочь другим в борьбе за свободу, за то, что мне представляется по-настоящему важным и ценным.

Мои лагерные воспоминания «Не убоюсь зла» были написаны сразу же после освобождения из ГУЛАГа. Я описывал там различные эпизоды из моей диссидентской и лагерной жизни с одной целью: напомнить людям, и в особенности тем, кто остался взаперти за железным занавесом, о тех скрытых силах, которые пробуждаются в каждом из нас, когда мы боремся за свое право на свободу. Мне хотелось поддержать и укрепить силу духа и надежду в тех, кого я оставил позади себя.

Вторая моя книга, «В защиту демократии», была написана после почти двадцати лет активного участия в общественной и политической жизни Израиля. Это были годы, когда свободный мир, одержав историческую победу в «холодной войне», практически отказался от самого мощного оружия в своем арсенале – понятия свободы как таковой. В своей книге я обращался к лидерам партий и политических движений с призывом вспомнить об огромной силе свободы. На основе собственного диссидентского, а впоследствии и политического опыта я стремился показать, почему и каким образом демократический мир может мобилизовать оружие свободы для преодоления сил тирании и террора.

В то же время я прекрасно понимаю, что для решения стоящей перед нами сегодня задачи одного оружия свободы недостаточно. Демократическому миру, с его огромными материальными ресурсами, с его способностью наилучшим образом использовать таланты и энергию своих граждан, противостоит противник, основная сила которого – в силе его духа.

Противник силен духом, ибо сильна его личностная принадлежность, его коллективное самосознание, его identity. Мы должны противопоставить его целеустремленности наше собственное ясное и сильное национальное, этническое, культурное, религиозное самосознание, то есть нашу идентичность.

На Западе очень немногие рассматривают самоидентификацию как союзника свободы. Напротив – западные интеллектуалы и общественные деятели все чаще видят в identity, в самосознании личностной принадлежности человека противника свободы, источник конфликтов и угрозу мирной жизни.

Я не верю, что силы свободы и силы identity являются непримиримыми врагами. Я читаю книги и статьи, убеждающие меня, что дело обстоит именно так, я слышу веские аргументы в пользу этого, но я знаю, что это не так. Корни, культура, чувство принадлежности к народу, то есть к чему-то большему, чем ты сам, все то, что мы вкладываем в понятие «identity», являются жизненной необходимостью не только для отдельного человека, который хочет обрести смысл жизни, но и жизненной необходимостью для любой демократической нации, стремящейся защитить свои ценности, свой образ жизни. Свобода, с одной стороны, и identity, с другой стороны – не только не враги, напротив, это вернейшие соратники в борьбе с силами зла. Такова основная идея настоящей книги; идея, по моему убеждению, важная для каждого отдельного человека, для каждого сообщества, для каждой нации свободного мира.

Для меня идея союза между идентичностью человека и демократией очевидна. Это вывод, к которому меня привел мой давний опыт, наложивший неизгладимый отпечаток на мое понимание свободы, на мое понимание феномена identity и на мое понимание связи между ними.

В написанных мной книгах я часто и обильно ссылаюсь на свой лагерный опыт. Я делаю это не потому, что питаю иллюзию, будто бы уникальные обстоятельства лагерной жизни можно адекватно перенести на внешний мир. Эти годы в ГУЛАГе послужили мне своего рода лабораторией, где мне пришлось столкнуться в наиболее экстремальной форме с теми непростыми вызовами, с которыми сталкивается сегодня свободный мир. В этом смысле уроки ГУЛАГа лишены нюансов и изысканности, но зато абсолютно отчетливы и ясны.

Мои годы в ГУЛАГе убедили меня в том, что свобода и identity личности связаны крепчайшими узами. Это не значит, что я никогда не ощущал существующих между ними расхождений – но тем не менее я давно осознал, что в нравственном смысле они стоят по одну сторону баррикады. И ничто, увиденное и пережитое мною с тех пор, не убедило меня в обратном. За всю свою взрослую жизнь я усомнился в этой истине лишь однажды, и было это много, много лет назад, в феврале 1977 года…

В шестидесятые и семидесятые годы для диссидентов в Советском Союзе телефонные разговоры с соратниками за границей были своего рода отдушиной. Они напоминали нам, что несмотря на все усилия КГБ мы не одиноки. Будучи активистом и неофициальным пресс-секретарем двух движений – движения за свободную эмиграцию евреев и движения за права человека, – я вел значительную часть моей работы по телефону. Говорить надо было очень быстро, пока не разъединят. Я диктовал по телефону и обращения еврейских активистов с требованием свободы эмиграции, и обращения Андрея Сахарова к президенту Соединенных Штатов с просьбой оказать давление на советские власти, чтобы они освободили узников совести. Слова из нашего диссидентского подполья выходили на международную арену, и я ощущал, как они набирают силу, как голоса их авторов, плывя за океаны, звучат все громче. И когда от друзей за границей, от соратников, продолжавших там нашу общую борьбу, просачивалась к нам ответная информация о том, какую реакцию эти слова вызывают в парламентах мира, мы чувствовали, что ничто не может нас остановить.

КГБ понимал, как важно держать под контролем каналы связи. Поэтому-то и не существовало в стране системы прямого телефонного соединения с заграницей. Телефонные разговоры часто прерывались помехами, а те телефоны, по которым регулярно велись «нелегальные» разговоры, нередко попросту отключались. Но мы упорно восстанавливали связь. Заранее, часто через туристов, мы сообщали нашим собеседникам, где, когда и под каким именем мы будем ждать их очередного звонка. И каждый такой звонок давал нам дополнительную дозу бодрости, энергии и энтузиазма.

Мне особенно дороги были разговоры с моей женой Авиталь, с которой мы были разлучены через день после нашей свадьбы. Она никогда, ни на один день не прекращала борьбы за наше воссоединение. Но наш разговор по телефону в середине февраля 1977 года был очень необычным. После него я почувствовал себя как воздушный шар, из которого выпустили воздух.

Времена эти были нелегкими для всех диссидентов в Советском Союзе. Хельсинкская группа, созданная в апреле 1976 года, публиковала десятки документов, свидетельствовавших о том, что несмотря на подписание СССР Хельсинкских соглашений нарушения прав человека в стране продолжались. Эти публикации привлекли внимание всего мира. И вот, как и ожидали создатели группы, в первых числах февраля начались репрессии. Были арестованы двое из руководителей группы. Третий видный член группы Людмила Алексеева была выслана из Советского Союза. Я, как основное звено связи группы со свободным миром, был следующим в очереди на арест. Одновременно репрессиям подвергалось и движение за свободу еврейской эмиграции – наиболее многочисленное из всех диссидентских групп, выступавшее с единственным и наиболее конкретным требованием: предоставить евреям право на выезд в Израиль.

За два предшествующих года мы сумели добиться невероятно высокого уровня международного признания. Официальные делегации сенаторов и конгрессменов встречались с нами прежде, чем отправиться на встречи с Брежневым и прочим представителями высшего советского руководства. При обсуждении поправки Джексона – Вэника, которая ставила условия торговли Америки с СССР в зависимость от права на свободный выезд из Советского Союза, наш голос в поддержку этого закона оказался в Вашингтоне сильнее голоса Никсона и его администрации, пытавшихся его провалить. На экранах Запада начали появляться телевизионные интервью с отказниками и репортажи об их деятельности. (Впоследствии все это было использовано в качестве улик для обвинения меня в государственной измене.)