Этнопсихология - Стефаненко Татьяна Гавриловна - Страница 88

Члены двух групп воспринимаются как более отличающиеся друг от друга, чем они есть на самом деле. Часто культурные и даже языковые границы между этническими общностями неопределенны и трудноуловимы. Но в конфликтной ситуации субъективно они воспринимаются [с. 319]как яркие и четкие. Показательный пример этой тенденции — подчеркивание и преувеличение различий между народами тутси и хуту в Руанде, что способствует многолетней трагедии руандийского народа — резне и «чисткам» по этническому признаку, унесшим миллионы жизней как хуту, так и тутси. А задолго до начала конфликтного взаимодействия между Арменией и Азербайджаном по поводу Нагорного Карабаха в средствах массовой коммуникации обеих республик стал планомерно формироваться образ врага как географически близкого, но культурно далекого народа.

Итак, в ходе этнических конфликтов межгрупповая дифференциация протекает в форме противопоставления своей и чужой групп: большинство противопоставляется меньшинству, христиане — евреям, коренное население — чужакам. Во время конфликта единство в негативных оценках чужой группы не только выполняет полезную для общности функцию, но часто является необходимым условием для победы в конфликте. Считается, что чем шире оценочные в пользу своей группы сравнения используются в организованных акциях, тем значительнее будет успех. При этом средства массовой коммуникации каждой из сторон обязаны поставлять информацию, проинтерпретированную исходя из групповой системы взглядов, убеждений и верований, а сведения о врагах не должны быть реалистичными и личностно окрашенными[142]. Все это сопровождается частичным или полным отсутствием внешней информации. Например, в XX в. беспощадная борьба во всех «горячих» и «холодных» войнах велась с радио — от изъятия радиоприемников до глушения «вражеских голосов». А в бывшей ГДР борьба была «более мягкой» — в продаже просто отсутствовали радиоприемники с диапазоном коротких волн.

Еще одним эффектом категоризации, влияющим на протекание этнических конфликтов, является иллюзорная корреляция. Смысл его состоит в том, что два класса явлений воспринимаются как тесно связанные между собой, хотя на самом деле связь между ними либо вообще отсутствует, либо она намного слабее, чем воспринимается.

Феномен иллюзорной корреляции помогает понять механизм формирования и причину устойчивости социальных стереотипов: «…стереотип заставит нас видеть взаимосвязь, а та в свою очередь[с. 320]служит доказательством верности первоначального стереотипа» [Аронсон, 1998, с. 160]. Так, этнические стереотипы могут интерпретироваться как иллюзорная корреляция между групповым членством и негативными групповыми свойствами или поведением: негры — ленивы, турки — грязны, немцы — милитаристы.

Используя понятие иллюзорной корреляции при рассмотрении подобных утверждений, можно предсказать, что в ходе этнического конфликта существующие негативные стереотипы о группе меньшинства могут быть усилены особостью двух классов явлений, их отличием от остальных. С одной стороны, группа рассматривается как отличающаяся от собственной, поскольку ее члены часто имеют явные отличительные особенности, например цвет кожи, а взаимодействие с ними — непривычное, статистически редкое событие. С другой стороны, с негативно оцениваемым, например криминальным, поведением человек встречается реже, чем с позитивно оцениваемым, поэтому оно тоже рассматривается как отличающееся от привычного. В результате наличие этих двух классов явлений в принимаемой информации приводит к формированию иллюзорной корреляции и усилению негативных стереотипов типа «все чеченцы — преступники».

Поиск «козлов отпущения»[143] в ходе этнических конфликтов осуществляется с помощью механизма социальной каузальной атрибуции. В мировой истории мы встречаемся с бесчисленным количеством примеров агрессивного поведения, прямо направленного на членов чужой группы, которые воспринимаются ответственными за негативные события — эпидемии, голод и другие несчастья. Например, в средневековой Англии резня шотландцев объяснялась злодействами последних, якобы отравлявших колодцы. Именно с помощью атрибуций группы большинства оправдывают совершаемые или планируемые действия против чужих групп.

Но это уже не просто поиск причин, а поиск ответственных, попытка ответить не на вопрос «Почему произошло то или иное событие?», а на вопрос «Кто виноват?».

«Когда мы сталкиваемся с социально нежелательным или опасным положением дел, нам свойственно воспринимать несчастья как результат чьих-то действий и искать кого-то ответственного за них. Во многих документально подтвержденных исторических случаях эти "кто-то" известны, т. е. всегда обнаруживаются вредители или враги моральных устоев и политического порядка. "Социальное знание" общества всегда предоставляло большой выбор "козлов [с. 321]отпущения", преступников, злодеев, темных личностей и т.п.» [Graumann, 1987, р. 247].

Во всех этих случаях мы имеем дело с особой формой каузальной атрибуции — атрибуцией заговора, обеспечивающей простые объяснения для сложных событий. На основе подобных атрибуций строятся отличающиеся большим разнообразием концепции заговора. Они встречаются и в так называемых примитивных, и в цивилизованных обществах, различаются степенью «наукообразности», могут затрагивать все сферы общественной жизни, описывать заговорщицкую деятельность в местном и вселенском масштабе.

Но можно выделить и общие для всех концепций заговора черты. Обычно они возникают в ситуации экономического, социального, политического кризиса или бедствий типа эпидемий. Подчеркивается групповой характер заговора — вредителями объявляются группы меньшинств (реального — масоны; правдоподобного — агенты зарубежных разведок, как в московских процессах 30-х годов; фантастического — ведьмы). Очень часто в качестве заговорщиков выступают этнические меньшинства, которые якобы осуществляют тайную деятельность и поддерживаются темными дьявольскими силами.

Приемы для превращения членов тех или иных групп в злонамеренных вредителей просты и незамысловаты, но последствия для преследуемых вполне реальны: во все времена «заговорщиков» изгоняли из страны, сжигали на кострах, четвертовали и колесовали, умерщвляли в газовых камерах. Но прежде чем лишить жизни, им отказывали в наличии человеческих свойств — относили к категории «нелюдей», т. е. применяли механизм делегитимизации.

Яркий и страшный пример концепции заговора — «еврейская объяснительная модель» эпидемии чумы в Средние века:

«В поисках причин этой ужасной эпидемии современники были готовы возложить ответственность за нее на кого угодно… Поиски виновных вывели на группу, не принадлежащую христианскому миру, — евреев, которых и раньше обвиняли в дьявольском заговоре против христианства… Реакция на первую серьезную вспышку чумы в Европе в 1347/48 гг. полностью соответствовала этой модели. Утверждалось, что евреи, являясь слугами дьявола, сговорились с ним истребить христианский мир, наслав на него губительную чуму. Тот факт, что сами евреи в той же мере гибли от чумы… им не помог. Погромы начались в 1348 г., и последующие годы можно назвать абсолютным пиком средневековых преследований евреев… К концу Средневековья евреев в Европе почти не осталось» [Groh, 1987, р. 16].

Но почему возникает страх перед группами меньшинств, почему на них возлагается ответственность за все беды и несчастья группы [с. 322]большинства или всего общества? На этот вопрос попытался ответить С. Московичи. По его мнению, это происходит потому, что любое меньшинство, даже не подозревая об этом, нарушает запреты, обязательные для каждого в том или ином обществе. Своим стилем жизни, взглядами, действиями оно бросает вызов тому, что свято для людей, среди которых живет.

В восприятии большинства членам группы меньшинства, несмотря на слабость и незащищенность, «позволено делать то, что они хотят». Но чтобы нарушать табу, они должны обладать какой-то сверхъестественной силой, какой-то тайной властью. Этой верой во всемогущество меньшинств, их способность контролировать весь мир, действовать необыкновенным образом проникнуты все концепции заговора. Кроме ненависти и презрения к меньшинству, большинство испытывает чувства подчиненности, страха и скрытой зависти [Moscovici, 1987].