Стенька Разин - Шукшин Василий Макарович - Страница 2
- Предыдущая
- 2/2
– Сарынь на кичку.
Спину ломило. В глазах начинало двоиться. Васека бросал нож и прыгал по горнице на одной ноге и негромко смеялся.
А когда «не делалось», Васека сидел неподвижно у раскрытого окна, закинув сцепленные руки за голову. Сидел час, два – смотрел на звезды и думал про Стеньку.
Приходил Захарыч, спрашивал:
– Василий Егорыч дома?
– Иди, Захарыч! – кричал Васека. Накрывал работу тряпкой и встречал старика.
– Здоровеньки булы! – Так здоровался Захарыч – «по-казацки».
– Здорово, Захарыч.
Захарыч косился на верстак.
– Не кончил еще?
– Нет. Скоро уж.
– Показать можешь?
– Нет.
– Нет? Правильно. Ты, Василий… – Захарыч садился на стул, – ты – мастер. Большой мастер. Только не пей. Это гроб! Понял? Русский человек талант свой может не пожалеть. Где смолокур? Дай…
Васека подавал смолокура и сам впивался ревнивыми глазами в свое произведение.
Захарыч, горько сморщившись, смотрел на деревянного человечка.
– Он не про Ермака поет, – говорил он. – Он про свою долю поет. Ты даже не знаешь таких песен. – И он неожиданно сильным, красивым голосом запел:
У Васеки перехватывало горло от любви и горя.
Он понимал Захарыча. Он любил свои родные края, горы свои, Захарыча, мать… всех людей. И любовь эта жгла и мучила – просилась из груди. И не понимал Васека, что нужно сделать для людей. Чтобы успокоиться.
– Захарыч… милый, – шептал Васека побелевшими губами, и крутил головой, и болезненно морщился. – Не надо, Захарыч… Я не могу больше…
Чаще всего Захарыч засыпал тут же, в горнице. А Васека уходил к Стеньке.
… День этот наступил.
Однажды перед рассветом Васека разбудил Захарыча.
– Захарыч! Все… иди. Доделал я его.
Захарыч вскочил, подошел к верстаку…
Вот что было на верстаке:
… Стеньку застали врасплох. Ворвались ночью с бессовестными глазами и кинулись на атамана. Стенька, в исподнем белье, бросился к стене, где висело оружие. Он любил людей, но он знал их. Он знал этих, которые ворвались: он делил с ними радость и горе. Но не с ними хотел разделить атаман последний час свой. Это были богатые казаки. Когда пришлось очень солоно, они решили выдать его. Они хотели жить. Это не братва, одуревшая в тяжком хмелю, вломилась за полночь качать атамана. Он кинулся к оружию… но споткнулся о персидский ковер, упал. Хотел вскочить, а сзади уже навалились, заламывали руки… Завозились. Хрипели. Негромко и страшно ругались. С великим трудом приподнялся Степан, успел прилобанить одному-другому… Но чем-то ударили по голове тяжелым… Рухнул на колени грозный атаман, и на глаза его пала скорбная тень.
«Выбейте мне очи, чтобы я не видел вашего позора», – сказал он.
Глумились. Топтали могучее тело. Распинали совесть свою. Били по глазам…
Захарыч долго стоял над работой Васеки… не проронил ни слова. Потом повернулся и пошел из горницы. И тотчас вернулся.
– Хотел пойти выпить, но… не надо.
– Ну как, Захарыч?
– Это… Никак. – Захарыч сел на лавку и заплакал горько и тихо. – Как они его… а! За что же они его?! За что?.. Гады они такие, гады! – Слабое тело Захарыча содрогалось от рыданий. Он закрыл лицо маленькими ладонями.
Васека мучительно сморщился и заморгал.
– Не надо, Захарыч…
– Что не надо-то? – сердито воскликнул Захарыч, и закрутил головой, и замычал. – Они же дух из него вышибают!..
Васека сел на табуретку и тоже заплакал – зло и обильно.
Сидели и плакали.
– Их же ж… их вдвоем с братом, – бормотал Захарыч. – Забыл я тебе сказать… Но ничего… ничего, паря. Ах, гады!..
– И брата?
– И брата… Фролом звали. Вместе их… Но брат – тот… Ладно. Не буду тебе про брата.
Чуть занималось утро. Слабый ветерок шевелил занавески на окнах.
По поселку ударили третьи петухи.
Copyright (c) 2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского
- Предыдущая
- 2/2
