Позови меня в даль светлую... - Шукшин Василий Макарович - Страница 10
- Предыдущая
- 10/12
- Следующая
— Да, не из-за их красивых глаз.
— Да. Мы собрались… приветствовать нового кандидата, нашего Вячеслава Александровича. Просто, нашего Славу! И позвольте мне тут сегодня скаламбурить: слава нашему Славе!
Посмеялись, но недружно.
Курносый посерьезнел.
— Мы надеемся, Слава, что ты нас… так сказать, не подведешь в своей дальнейшей деятельности.
Захлопали. Курносый сел было… Но тут же вскочил.
— И позвольте, товарищи… Товарищи, и позвольте также приветствовать и поздравить, так сказать, руководителя, который направлял, так сказать, и всячески помогал, и являлся организатором руководимой идеи! За вас, товарищ профессор!
Опять захлопали. Дружно захлопали.
Еще закусили. Но больше налегали на разговоры.
Кузьма Егорыч и человек с золотыми зубами наладили через стол разговор с укорами. А так как гремела музыка, то и они тоже говорили очень громко.
— Что не звонишь? — спросил Кузьма Егорыч.
— А?
— Не звонишь, мол, почему?!
— А ты?
— Я звонил! Тебя же никогда на месте нет.
— А я виноват, что меня нет на месте?
— Ну, так позвонил бы хоть! Я-то на месте.
— А я звонил вам, Кузьма Егорыч, — хотел влезть в разговор Владимир Николаич.
— А? — не расслышал Кузьма Егорыч.
— Я, говорю, звонил вам!
— Ну и что? А чего звонил-то?
— Да так. Хотел… это…
Но Кузьма Егорыч уже отвернулся.
— А где бываешь-то? В командировках, что ли? — опять стал допрашивать он человека с золотыми зубами.
— В командировках, — откликнулся тот. Но говорить ему не хотелось, он больше посматривал на танцующих.
— Ну, как? — спросил Владимир Николаич Грушу. — Ничего?
— Ничего, — сказала Груша. — Долго тут будем?
— А что?
— Да ничего, просто спросила.
— Не нравится, что ли?
— Нравится.
— Я уж думал, тебя перевели куда! — кричал Кузьма Егорыч.
— Никуда меня не перевели.
— Думаю, повысили его, что ли?!
— Дожидайся, повысят! Скорей повесят.
— Ха-ха-ха-ха!..
— Ну, что, Таисья Григорьевна? — обратился Владимир Николаич к женщине в голубом. Но женщина в голубом постучала вилкой по графину и сказала всем:
— Товарищи, давайте предложим им нормальный, хороший вальс! Ну что они… честное слово, неприятно же смотреть!
— В чужой монастырь, Таисья Григорьевна, со своим уставом не ходят.
— Почему не ходят? Мы же в своей стране, верно же? Давайте попросим сыграть вальс.
— Не надо. Не наше дело: пусть с ума сходят.
— А вот это… очень неправильное суждение! В корне неправильное!
— Да хорошо танцуют, чего вы? — сказал человек с золотыми зубами. — Я был бы помоложе, пошел бы… подергался.
— Именно — подергался. Разве в этом смысл танца?
— А в чем?
— В кра-со-те, — отчеканила Таисья Григорьевна.
— А что такое красота? — все пытался тоже поговорить Владимир Николаич. — А, Таисья Григорьевна? Если вы находите, что, допустим, вот этот виноград…
— Нет, Алексей Павлыч, вы что, не согласны со мной?
— Согласен, согласен, Таисья Григорьевна, — сказал человек с золотыми зубами. — Конечно, в красоте. В чем же еще?
Владимир Николаич помрачнел.
— Пойдем домой? — предложила Груша.
— Подожди. Неловко. Поймут как позу.
— Саша, Саш!.. У тебя Хламов был? — разговаривали за столом.
— Был. Позавчера.
— Ну, как он?
— Он в порядке!
— Да? Устроился?
— Да.
— Довольный?
— Что ты!..
— Пойдем, Володя, — еще сказала Груша.
Владимир Николаич вместо ответа постучал вилкой по графину.
— Друзья! Минуточку, друзья!.. Давайте организуем летку-енку? В пику этим…
— Да что они вам?! — вконец рассердился человек с золотыми зубами. — Люди танцуют — нет, надо помешать.
Владимир Николаич сел.
Помолчал и сказал негромко:
— Ох, какие мы нервные! Ах ты, батюшки!..
Взял фужер с шампанским и выпил один.
— Володя, ты что это? — встревожилась Груша.
— Какие мы все… воспитанные, но слегка нервные! — не мог успокоиться Владимир Николаич. — Зубы даже из-за этого потеряли.
Никто не слышал его. Их с Грушей как будто даже и не было за столом — никто с ними не общался, никому не было до них дела.
— Какие мы все нервные! Да, Таисья Григорьевна?! — повысил голос Владимир Николаич, обращаясь к женщине в голубом. — Воспитанные, но слегка нервные. Точно?
Таисья Григорьевна внимательно посмотрела на него.
— Нервные, говорю, все!.. — Владимир Николаич насильственно посмеялся.
— Что, опять? — спросила Таисья Григорьевна.
— А вы только не смотрите, не смотрите на меня таким… крокодилом-то: я же не в детсадике. Верно? Что вы на меня так смотрите-то?
К Владимиру Николаичу повернулись, кто сидел ближе и слышал, как он заговорил.
Владимир Николаич встал.
— Пойдем! — велел Груше.
И они вышли из-за стола… И пошли…
За столом замолчали. Смотрели вслед им.
Пробрались через танцующих…
Надели в гардеробе плащи…
И вышли из ресторана.
— Что с тобой? — спросила Груша.
Владимир Николаич молчал.
— Зачем надо было так уходить?..
— Помолчи! — резко сказал Владимир Николаич. Но спохватился, что — резко… Взял Грушу под руку. — Не сердись.
— Чего ты на них так?
— В гробу я их всех видел! — зло и громко сказал Владимир Николаич. И еще добавил: — В белых тапочках!
Витька ходил по избе и учил наизусть.
Витька передохнул и еще повторил:
Подошел к окну и засмотрелся на улицу.
По улице, поднимая пыль, шло стадо коров… Коровы мычали. Хлопали ворота, впуская кормилиц. А где ворота не открывались, там коровы сами пробовали рогами поддеть их. Мычали.
Вошла сестра Оля.
— Что не учишь? — спросила.
— Я выучил. — Витька был настроен грустно.
— Проверим, — сказала Оля. Взяла учебник… — Какое задавали?
— «Утро».
— Давай. С выражением.
Витька стал читать:
— Здравствуй! — воскликнула Оля. — Поехал.
— Что?
— Куда заехал-то? «Дремлет чуткий камыш…».
— А-а!
— Ладно. Еще что?
— Составить описание вечера в деревне.
— Составил?
— Составил.
— Читай.
Витька прочитал:
— «Вечер. Солнышко закатилось. Курицы залезли на длинные жердочки и заснули. Петух спел последний разок и тоже задремал. Ночью опять будет орать. Стало тихо. У нас в городе лучше».
— И все?
— Все.
Оля засмеялась.
— Вечером вместе напишем. Я сейчас в кино бегу. «Длинные жердочки». — Оля опять засмеялась. — На — письмо тебе от мамки.
- Предыдущая
- 10/12
- Следующая
