Разрыв (ЛП) - Де Стефано Лорен - Страница 43

- И вы думаете, что мой брат и я, единственные? – спрашиваю я.

- К сожалению нет – говорит Вон – Как только я приехал в это место, я обнаружил, что кто-то меня опередил. Были обнаружены несколько путей лечения.

Слова кажутся не реальными. Он говорит их так небрежно, кажется ему все равно, понимаю я их или нет. Вон видит, что он меня смутил, он улыбается мне своей доброй улыбкой.

- Ты и твой брат мое тематическое исследование – говорит он – Сейчас мы определяем в состоянии ли ваши органы принять существующие лекарства. Боюсь, ни один из методов лечения ничего не доказал. Некоторые люди сейчас живут и в тридцать лет. Но в случаи других людей, которые принимали то же лекарство, в зависимости от этнической принадлежности, пола и возраста, когда проводилось лечение, погибали в ужасных муках. Но тестов с гетерохронией до сих пор не проводились. И потом, к сожалению, гетерохрония оказалось тупиком. Но я по-прежнему убежден, что есть что-то уникальное в вашем ДНК; гетерохрония была просто поверхностным побочным эффектом. Нет никаких сомнений, что ты твой брат были рождены не случайно. Единственный вопрос, является ли это тем, что ваши родители сделали это намеренно.

Все те моменты, когда он уезжал из особняка на несколько дней; конференция в Сиэтле, конференция в Клируоторе, он приезжал сюда с моим братом? Я смотрю в окно, в то, что позади него. На океан и думаю, где же тот мир, что был похоронен внутри него. Не все мертво в этом мире. Только часть, из того что мы учили, была правдой. Войны и стихийные бедствия уничтожили некоторую сушу, сократили страны на половину, и треть, и так далее, стали причиной неустойчивой погоды в местах, где раньше сто лет назад она была нормальной. Кое-что изменилось. Но не все. Но самое главное, есть еще в запасе жизнь. Есть еще места, куда можно пойти.

- Ты и твой брат никогда не были обыкновенными – говорит Вон – У ваших родителей были планы на вас обоих. Большие планы. И я полон решимости их исполнить.

Когда мы едим в лифте вниз; я думаю о Линдене и Сесилии и Габриэле, все еще в ловушке этого умирающего мира, и они думают, что это все что у них есть. Вопрос в том, говорит Вон, будет ли найдено лекарство чтобы спасти своего сына и внука, хватит ли на это времени. Могу ли я представить себе хаос, говорит он, что случилось бы, если бы люди знали обо всем этом? Нет. Лучше пусть думают, что он просто врач, работающий без цели, как предполагают повстанцы, как и мой брат, уничтожали лаборатории и пропагандировали про-натурализм. Лучше пусть люди будут в неведении и без надежды. А потом, когда лекарство найдется, они будут так благодарны, и так отчаянно нуждаться в структурном сосуществовании, чтобы их спасли из выгребной ямы, в которую превратилась страна. Они вернутся под контроль президента.

- У тебя всегда были проблемы с контролем, не так ли? – говорит Вон, когда мы выходим из лифта – Но это награда. Людям нужен лидер. Они должны чувствовать, что они в руках более сильного, чем они сами. Намного страшнее для каждого из нас думать, что мы предоставлены самим себе. Мы знаем наши собственные недостатки.

- Так вы держали меня в неведении – говорю я.

- Я уже говорил тебе, кое-что совсем незначительное. Например, июньский голубой фасоль, в нем не было вируса. Они содержали крохотные дозы экспериментального лекарства. Как я и ожидал, после побега ты заболела. Но это дало мне идею. Я перестал давать то же лекарство твоему брату, минимизировал влияние. У него даже с трудом поднялась температура. Это подтвердило теорию, что вирус у мужчин совершенно другой, не такой, как у женщин.

Я больше не хочу его слушать. Мои мозги перезагружены.

Белый коридор такой же, как и все остальные, но теперь кажется другим. Вроде все разное, даже Вон. Когда он, наконец, прекращает свой рассказ, на мой взгляд, слишком долгий, я спрашиваю:

- Когда я снова смогу увидеть Роуэна?

- Утром – говорит он мне – Нет никакой необходимости для беспокойства. К тому времени он будет как новенький.

Помимо кофейни в этом здании есть этаж целиком из спален. Я не спрашиваю как Вон устроил так что у меня есть собственный номер и как мне разрешили въехать в это охраняемое здание. Я думаю, что он сделал это, еще когда Сесилия была в больнице; я не думаю, что он предвидел, что его сын не покинет меня. Кем были Сесилия и Линден в этом плане? Он оставил их заботам Мадам, но будут ли они когда-нибудь знать об этом месте? Что произойдет, когда мы вернемся?

- Ты выглядишь утомленной – говорит Вон – Приведи себя в порядок. И все такое. Насладись видом. Я приду за тобой утром.

Моя спальня, в отличие от остальной части здания, теплая и мягко освещается. Кровать пышная и уютная, постельное белье, золотой сатин. Я вхожу внутрь, и когда дверь за мной закрывается, я слышу щелчок в замке.

Пока я пытаюсь уснуть, я думаю о медсестре, которая следит за жизненно важными органами Роуэна. Мне показалось, что она первого поколения, а может быть, и нет. Может она просто человек, который родился и достиг определенного возраста. Может, она просто обычная. Какая мысль. Я слишком устала, чтобы мечтать.

Стук в дверь заставляет меня проснуться. Дневной свет наполняет комнату через стеклянную стену и мне приходится прикрыть глаза.

- Рейн? – это голос Роуэна – Ты не спишь? Могу я войти?

- Да – говорю я приподнимаясь и садясь.

Он закрывает за собой дверь и садится на край кровати. Видеть его сейчас с блестящими глазами и теплым цветом лица, я бы никогда не подумала, что вчера вечером он был в ужасном состоянии.

- Я сожалею, что тебе пришлось это увидеть - он пожимает плечами, снимает рюкзак с плеч и расстегивает один из карманов. У рюкзака эмблема лотоса. – Доктор Эшби рассказал мне сегодня, что ты прошла ту же процедуру. Он сказал, что хотя это было не совсем по доброй воле, все было исключительно хорошо.

Исключительно хорошо. Как Вон сумел убедить моего брата, что все было хорошо? Что еще хуже, я начинаю понимать методы Вона. Я начинаю видеть другую сторону медали: врач который не жалеет сил, чтобы спасти мир, и назойливая сноха, которая подрывает его попытки и должна быть сдержанной, даже под наркозом если потребуется, потому, что мир висит на волоске. Я не знаю, что хуже: помогать бывшему свекру или вернутся в умирающий мир, который я всегда знала. Во мне пробуждается большее, я полна божественного и ужасающего ощущения, что что-то внутри меня изменилось.

- Он признает, что с его стороны было не правильно держать тебя в неведении о том, что он делал – Роуэн смотрит вниз, когда говорит, его тон практичный, но я знаю его, и знаю, что он раскаивается. Что не смог защитить меня. Что позволил себе поверить, что я была мертва. – Когда мама и папа умерли, я сдался, поверив во все, во что они посвятили свою жизнь. А затем однажды ты исчезла, мне потребовалось некоторое время, чтобы откапать вещи, которые мы с тобой захоронили. Не скажу, что я горел желанием узнать и понять их исследования. Я просто хотел почитать их записи. Я хотел вспомнить каково это, принадлежать им…

- Роуэн…

Он продвигается по кровати на дюйм, пока не оказывается рядом со мной. Тетрадь нашей матери в его руках.

- Я всегда опекал тебя – говорит он – Но я не должен был. Ты не более ребенок, чем я – на самом деле я старше его – У тебя есть право это увидеть.

Он открывает тетрадь так, что она накрывает обе мои коленки. Пока я не вижу слов, я вижу только его руки, ободряющие, но потом они исчезают, словно открывшееся шторы. Я никогда прежде этого не видела, и не знаю, что это такое, но узнала бы подчерк своей мамы на любом документе. Я нервничаю и не могу разобрать слова, для меня занимает это несколько секунд, чтобы их прочитать. Как обычно, смысл ее слов не совсем понятен мне. Мой брат был единственным, кто понимал науку. Но я стараюсь, чтобы понять. Я читаю и перечитываю несколько страниц о теме и предмете «Б», которые видимо были детьми, рожденными в лаборатории, где работали мои родители. Объект «А», девочка, громко плакала, хотя так и не научилась говорить. Объект «Б», мальчик, не дал никаких признаков того, что чувствовал присутствие кого-либо. На пятой странице, оба субъекта погибли. Первое поколение моих родителей уничтожили проект «Механический сад». На шестой странице есть фото этих детей. Они лежат рядом друг с другом на кровати, вялые и бледные. Я могу с уверенностью сказать по их взгляду, что они слепы. Прежде чем мой брат и я родились, наша мама много раз рожала близнецов, которые жили в течении пяти лет. Я никогда не видела их до этого момента, и я хотела бы вернуть все назад, потому что эта картинка всегда будет преследовать меня. Они выглядят в точности как Роуэн и я. Те же перистые светлые волосы, какие были у нас, когда мы были маленькими. Те же разноцветные глаза, только в них нет жизни. Это будто смотреть на наши трупы. Я чувствую, мои руки дрожат, но продолжаю читать, на этот раз со злостью. Я перелистываю страницы, пробегаюсь по словам, тем, что представляют для меня интерес. По словам, которые я понимаю. Новый субъект «А» и новый субъект «Б» для проекта «Химический сад». На фото, два толстеньких и здоровых младенца лежат на голубой простыне. Они живые. Я должна была узнать ребенка слева от меня. Еще несколько страниц моего брата и меня. Мы учимся ползать, учимся ходить, произносить слова с опережением графика. Становится ясно, что мы выживем, а вот где моя мама признается, что она и мой отец сделали довольно рискованный шаг, дав нам имена. Роуэн, пишет она, склонен к бурной истерике. На этой странице ему три года; в конце концов, они узнали, что причиной этих истерик, была стойкая инфекция внутреннего уха. Рейн с трудом отличает реальность от фантазии. В последнее время она рассказывает детские небылицы о стенах в спальне. Оказалось, что мыши нашли дорогу через вентиляционные отверстия. Я читаю про нрав моего брата и насколько опасно для меня, дружить с маленькой девочкой, которая жила в соседнем доме. Я была слишком доверчивой, писала мама. Я была проклята «горячим сердцем», как писала мама в скобках, это было бы хорошо для прошлого века. Потом я подхватила пневмонию, и мои легкие наполнились жидкостью. Я помню это. Я помню ванну с ржавой ручкой и паром в ванной комнате. Это редкость для нового поколения заболеть раньше времени, особенно так сильно и ужасно, как я. Только это была не пневмония, пишет мама. Это была жуткая реакция на экспериментальный препарат, который они дали мне. У моего брата появилась сыпь на затылке, но больше ничего серьезного. Мужская особь обладает более стойкой иммунной системой. Более превосходит гены этого вируса. Это занимает пять лет, чтобы завершить работу. Мамин подчерк здесь более размашистый. У нее был порыв. Я не могу прочесть ее тираду, потому что слова сливаются, одно слово наскакивает на другое, многие из низ зачеркнуты. Ее дочь могла умереть от такой реакции, но в этих записях у нее нет дочери, а есть только субъект. Так много слов, я чувствую, что могу утонуть, не поняв их. Мне трудно сосредоточиться. Мы были экспериментом. Мой брат и я были экспериментом. Раунд второй. Близнецы, которые выжили. И так как наши родители мертвы, мы остались незаконченным экспериментом. Вон может начать оттуда, где они остановились, взяв опыты из собственной жизни, но мы никогда не узнаем, что еще хотели сделать с нами наши родители. «Ты и твой брат никогда не были обычными». Я не могу смотреть на это. Не сейчас.